Едва мы устроились за немалым столом, как нам принесли кофе и сразу несколько кальянов. Как-то вдруг за нашим столом оказалось еще десяток пар молодых одаренных, в числе которых был и горбоносый гасконец, вопрос которого я проигнорировал у барной стойки. За нашим столом кстати сидели только одаренные, а приведенные в качестве свиты селебрити оказались рассажены по внешнему периметру благородного собрания.
Некоторое время собравшиеся одаренные девушки вели вежливо-бездушную беседу, озаренную яркими неживыми улыбками. Практически все парни, кстати, сохраняли настороженное молчание. Видимо они все, как и мы с Валерой, не были в курсе подноготной происходящего, и также не были в курсе о предстоящих нам испытаниях. Возможно, предстоящих, конечно же.
Я же, не скрывая интереса, оглядывался вокруг. После забега по барным стойкам только одаренные сохраняли общий уровень легкого опьянения. Обычные же люди понемногу поддавались хмелю. И даже уже не всех эскортниц можно было отличить от знаменитостей. Чем пьянее, тем дальше непонятнее — кто здесь отдыхает, а кто на работу пришел в качестве модели.
Странное ощущение.
Вокруг как будто собралось вместе два мира — молодое студенческое собрание, несмотря на потребление коктейлей не пьяневшее, и второй круг из знаменитостей обычного мира. Так как предваряло визит сюда забег по барной улице, большинство из обычных гостей уже прилично нагрузились. И чем дальше, тем смелее и неожиданнее вели себя «приглашенные звезды». Громкой музыки по-прежнему не было, так что все чаще сквозь общий гомон раздавался истеричный пьяный смех, выкрики и громкая пьяная речь, первые, беззлобные пока ссоры.
На одном из столов уже танцевала девушка, платье которой не составляло простора для фантазии — тем более нижнего белья на ней не было. Вскоре к ней присоединилась еще одна девушка, сбросив блузку и кружевной бюстгальтер. Несколько длинноволосых рок-музыкантов залезли к девам на стол, кавалер одной из них оказался против того, что ее спутницу лапает за задницу какой-то патлатый молодчик, завязалась шумная, но вполне безобидная разборка. По крайней мере, теми несколькими ударами которыми обменялись соперники причинить ощутимый вред здоровью было нереально. Только если моральный.
Оглядываясь вокруг, я все больше обращал внимание на окружающий нас искусственно созданный декаданс.
«В этом то все и дело!» — подсказал мне внутренний голос.
Совсем недавно для защиты от вероятных насмешек я собирался надевать маску британского колонизатора, для которого весь остальной мир — зоопарк. Но организаторы этой вечеринки, из клуба «Ядовитый плющ», видимо сжились с этой маской. Или не маской — покачал я головой, поразившись тому, насколько качественно устроено вокруг человеческое шоу.
Те, кто режиссировал представление, очень вовремя сделали громче музыку — заглушая звуки пьяной толпы знаменитостей. Музыка живая, и из-за этого тем громче раздавался смех и звон бокалов.
Постепенно и у собравшихся за нашим столом напряжение спадало, понемногу завязывались разговоры. Несмотря на то, что большинство беседовало по-русски, я — поддерживая надетую маску сноба, чуть отодвинул стул и опасно качаясь на нем, больше осматривал зал. И по мере услышанных обрывков разговоров все больше утверждался во мнении, что несмотря на британский антураж этого хургадинского Лондона, дух в этом клубе китайского квартала витает французский, с ароматами свежезаваренного кофе и круассанов парижских кафе.
Не в запахах, конечно, а дух бесед, часто весьма вольнодумных. По крайней мере насколько уж я в узком кругу наработал на репутацию… так скажем, бесшабашного типа, или полностью отбитого отморозка если говорить прямо, но подобные вещи ни о британской королеве, ни об испанской династии или большой тройке североамериканских семей озвучивать я бы вслух не рискнул. И это только из того, что слышал — судя по картине вокруг, подобные беседы велись не только за нашим столом.
По едва ощутимой ауре я чувствовал, что на мне все чаще пересекаются оценивающие внимательные взгляды. И не только на мне — сосредоточившись, я взглянул на помещение словно бы со стороны. Дым многочисленных кальянов создал легкую пелену, в которой группы все более тесно сплачивались. И в воздухе висело определенное напряжение.
Фривольные разговоры звучали все чаще, а некоторые вопросы звучали откровенно провокационно. Свободный бунтарский дух витал вокруг вполне осязаемо, и в какое-то время мы практически одновременно начали переглядываться с Эльвирой и Валерой. С Анастасией нужды в этом не было, мы и так прекрасно чувствовали эмоции друг друга.
Все больше у меня подтверждалось ощущение, что мы сейчас участвуем в определенном экзамене. Словно бы для входа в более узкий круг, необходимо замазаться духом свободы — погранично пошутить про царствующего монарха, или затронуть какую-либо другую, самое главное — острую тему.
«А нам это надо?» — поинтересовался мысленно я у Валеры. Он на мой взгляд никак не отреагировал, но почти сразу наклонился к Эльвире, что-то нашептывая.
Петь гимн свободолюбию я не хотел. В этом обществе долгоживущих вполне чревато, слишком все долго сохраняется в памяти — это не мой мир, где можно давать предвыборные обещания и не заботиться их выполнением, потому что все забывается на дистанции год-два.
Но вокруг происходило кое-что еще. Вокруг меня, совершенно неожиданно, концентрировался фокус внимания. Я это прекрасно чувствовал — как невзначай некоторые обсуждения затихают, понижая градус, и многочисленные взгляды направляются на меня.
Очень хорошо это чувствовал, тем более что на меня смотрели все больше не только аристократов, но и веселящиеся селебы. Взгляды их, как обычных людей, были вообще никак ментально не защищены. И если честно, подобные касания оказывались довольно неприятны, как некурящему трезвому человеку может быть неприятен слюнявый пьяный поцелуй только что покурившего спутника.
Подобное внимание могло означать только одно: в высшем транснациональном обществе появилась какая-то информация обо мне. Что это могло быть? Навскидку, приходила только одна идея — поединок с аравийским принцем в Яме. Все же зачистить ту запись из Сети нереальная задача. Кроме этого, причиной еще может быть похождения в Высоком Граде, когда я участвовал в смертельной битве вместе с Самантой Дуглас. Последнее вполне возможно, потому что уже не раз встречал комментарии — от того же Андре, по поводу убитой мною Клаудии.
Все же здесь и сейчас присутствует будущая мировая элита. О том, что именно этот критерий в поиске спутника был одним из основных, я уже догадался. Не знаю, правда, каким образом под этот критерий прошел я — вряд ли информация о моем происхождении просочилась куда не следует раньше времени. Скорее всего, причина в моих способностях как одержимого — все же все государства (суть аристократия) в курсе оружия своих «партнеров» по геополитическим играм.
Между тем беседа, как это всегда и бывает за столом, разбилась на маленькие островки. Но даже Эльвира и Анастасия, которые вроде бы о чем-то перешептывались между собой, явно обращали на меня внимание; вернее, оценивали обращенное на меня внимание. И неудивительно, что фокус наконец полностью сомкнулся, и мне был задан направленный вопрос.
Прозвучал он от светловолосого арийца с квадратным подбородком, расположившегося рядом с чернобровым гасконцем, обращение которого к себе на французском я недавно проигнорировал. Так получилось, нас никто не представлял — почему-то подразумевалось, что все и так здесь друг друга знают. В разговорах же я услышал, что арийца зовут Бастиан, а гасконца — Леонид.
Имена мне ни о чем не говорили. Но вот черты голубоглазого арийца мне были неуловимо знакомы; память на лица у меня отличная, поэтому уверен — немца этого никогда не видел. Но определенно видел, скорее всего, родственников или людей на него очень похожих.
— Артур, ты учился в Британской Калифорнии? — на русском поинтересовался у меня Бастиан. Говорил он довольно чисто, но все же с едва уловимым немецким интонационным акцентом «панцеркампфваген-флюгегехаймен».
— О да, — кивнул я согласно. — Есть такая запись в биографии.
— Почему, не секрет? У тебя есть английские корни?
— Даже более чем, — улыбнулся я, и продолжил в ответ на вопросительный взгляд: — Я истинный англичанин: не говорю по-французски, и моя мать из Германии.
За столом повисла выжидательная тишина — юмора никто не понял. Даже мутноглазые от выпитого селебрити смеяться не стали, потому что не были уверены, надо ли. Но краем глаза я заметил, что темноволосый гасконец Леонид единственный из присутствующих за столом улыбнулся.
— Это такой английский юмор? — поинтересовался Валера.
— Нет, — покачал я головой, и коротко — подразумевая благодарность, кивнул ему.
Благодарно кивнул потому, что принц на миг опередил светловолосого арийца, который открыл было рот что-то сказать. Валера же перехватил инициативу — потому что догадался, что если Бастиан сознательно решил меня уязвить, то после вполне может иметь бледный вид и затаить обиду. С Валерой же мы давным-давно все друг-друг сказали.
Поэтому, не давая арийцу вновь перехватить нить беседы, я продолжил:
— Открою секрет: как такового, английского юмора в широком понимании этого слова не существует. Есть вполне британская манера общения, которые другие народы почему-то называют английским юмором.
— Прямо так и не существует? — неожиданно поинтересовался горбоносый Леонид.
Странный парень. На вид типичный армянин — они от французов с Лазурного берега не сильно отличаются. Но на француза поведением никак не похож, имя маски греческое, а русский идеален.
— О, есть подражания, которые по недоразумению называют английским юмором, — покачал я головой.
— Например? — поинтересовался кто-то из одаренных девушек.
— Ну… допустим, типично английский анекдот, — начал я, и процитировал в лицах: «— Бэрримор, что это за ужасные звуки? — Это собака Баскервилей воет на болотах, сэр. — И почему она воет? — Овсянка, сэр».