Только вести о военных приготовлениях немцев было достаточно, чтобы Вячко осознал свое дело проигранным. Отмщения не получилось. Он сжег замок и «ушел в Руссию, чтобы никогда больше не возвращаться в свое королевство»[144].
Следует подчеркнуть, что эти события не являлись провокацией со стороны епископа Альберта, совершенно не заинтересованного в обострении отношений с местными властителями, включая Кукенойс и Полоцк. Для немцев вторжение в Кукенойс было исключительно несвоевременным и не подготовленным заранее мероприятием. Все действительно напоминает экспромт. Вячко пытался разжечь межэтнический конфликт и втянуть в эту авантюру Полоцк, но потерпел фиаско. Немцы неожиданно стали обладателями новых территорий. В 1208 г. княжество Кукенойс перестало существовать[145].
Вернувшись из Германии весной 1209 г., Альберт приступил к возведению на месте сожженного Кукенойса нового замка Кокенгаузен, ставшего передовым форпостом немецкой власти в Ливонии, самым удаленным от Риги укреплением епископа на Даугаве[146]. Половина земель Кукенойса была передана вновь прибывшему пилигриму Рудольфу из Иерихо (Rudolphus de Iericho), ставшему вассалом епископа, а третья часть земель — ордену меченосцев. Это собственно первое свидетельство о разделе новых покоренных земель между Рижским епископом и орденом. До этого размежеванию подверглись уже подчиненные области: «третью часть всей Ливонии и других земель или окрестных народов», по соглашению 1207 г., получил Орден[147]. Его владения включали области к югу от Койвы, с которой он должен был платить епископу четверть от собираемой десятины для ознаменования зависимости (ad obedientiae recognitionem). Альберт сохранил за собой Торейду, Идумею и часть Метсеполэ. Все новые приобретения должны были делиться в указанной пропорции, что и было закреплено папским постановлением в 1210 г.[148] Отныне Орден меченосцев выступает в качестве отдельной, порой независимой, силы в Балтийском регионе. Он часто самостоятельно определяет свою наступательную политику, а также планирует военные операции, вступает в союзы и заключает перемирия[149]. После его включения в состав Тевтонского ордена в 1237 г. эта сила стала чуть ли не доминирующим фактором в Ливонии, довлеющим как над покоренными народами, так и над Рижским епископом.
Начиная с 1209 г. существенно меняется характер немецкой экспансии. Во-первых, расширяется ее географический охват. Рижские миссионеры проникаю в области Северной Латгалии Талаву и Атзеле, уже знакомые с православием, привнесенным туда из Пскова, а также в земли Южной Эстонии (Сакала), еще не затронутой христианской проповедью. Здесь немцы впервые вторгаются на территорию, где на власть претендуют русские княжения Новгорода и Пскова.
Во-вторых, после 1209 г. все меньше и меньше изыскивается действительных оправданий для проведения наступательных операций. Экспансия становится все более откровенной. Времени на проповедь практически не остается, за нее отвечает меч.
Первой жертвой новых политических реалий становится последнее русско-латгальское раннегосударственное образование в Прибалтике — княжество Герцике. Крестоносцы нападают внезапно, да так, что стража даже не успевает закрыть городские ворота. Укрепления захватывают молниеносно, а не сумевший оказать сопротивления князь Всеволод бежит на другой берег Даугавы:
«Русские, издали увидев подходящее войско, бросились к воротам города навстречу им, но когда тевтоны напали на них с оружием в руках и некоторых убили, те не могли сопротивляться и бежали. Преследуя их, тевтоны ворвались в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством. После взятия города женщин и детей пощадили и многих пленили. Король [Всеволод], переправившись в лодке через Двину, бежал со многими другими, но королева была захвачена и представлена епископу с ее девушками, женщинами и всем имуществом. В тот день все войско оставалось в городе; собрали по всем закоулкам большую добычу, захватило одежду, серебро, пурпур и много скота, а из церквей — колокола, иконы (yconias), прочее убранство, деньги и много добра и все это увезли с собой, вознося хвалу Господу за то, что так неожиданно Он даровал им победу над врагами и позволил без потерь войти в город»[150].
Через некоторое время Всеволод отправился в Ригу просить у Альберта вернуть свои владения. И они были ему дарованы в качестве фьефа[151]. После вассальной присяги земли и замок будут ему переданы, а сам он станет верным слугой Рижского епископа. Подозрения в его благонадежности, разумеется, сохранятся. Его жена была дочерью влиятельного литовского вождя (Даугеруте) и сам он поддерживал с Литвой союзнические отношения. В этом была сила и слабость князя Герцике. В трудный момент литовцы поддерживали Всеволода, а он отвечал им тем же. Немецких рыцарей из соседних областей (прежде всего из Кокенгаузена) подобное положение дел решительно раздражало. В 1213 г. их козни привели к вооруженному конфликту, в ходе которого немцы, поставив в известность епископа, напали на Герцике и разграбили замок[152]. Окрыленные легким успехом, рыцари весной следующего года пытались повторить авантюру, но подоспевшие литовцы их всех перебили[153]. После этого положение более или менее стабилизировалось, но политической независимости княжество Герцике более никогда не обретет. После смерти Всеволода во второй половине 30-х XIII в. (до 1239 г.) все его владения окажутся в распоряжении Рижской церкви[154].
К 1209 г. любое, даже мало-мальски сохранявшееся в Ливонии влияние Полоцка исчезло. Город-княжение превратился в мирного соседа нового немецкого государства, соседа строптивого, но слабохарактерного. То внимание, которое оказывали Полоцку немцы, было теперь в значительной степени связано с его литовскими связями. В 1210 г. епископ Альберт, страдавший от нападений литовцев, куршей, эстов и находившийся из-за этого в затруднительном военно-политическом положении, согласился платить князю Владимиру дань за тех ливов, которых покорил. Позднее, после серии успешных походов и побед в Эстонии, его политика в отношении Полоцка изменилась.
Эсты никогда не находились в какой-либо форме зависимости от полочан, которые и сами не совершали походов в Эстонию, и новгородцам не помогали. Полоцк, таким образом, был для эстов наиболее приемлемым союзником в противостоянии с немцами. Угрозу эстонско-полоцкого альянса и пытался предотвратить Альберт, собиравшийся выплачивать князю Владимиру дань за ливов. Однако уже в 1210 г. немцы заключили мирный договор с эстами, а в 1212 г. продлили его. Обезопасив себя на время, пока найдутся силы для вторжения в Эстонию, Рижский епископ решил проявить в отношении Полоцка большую жесткость. В 1212 г. он встретился с Владимиром Полоцким в Герцике, на территории, где их безопасность обеспечивалась князем Всеволодом. После бурных переговоров, в ходе которых прозвучала и ставшая знаменитой фраза о том, что «русские короли» предпочитают собирать дань с покоренных народов, а не крестить их, уплата ливской дани в Полоцк прекратилась[155]. Владимир, конечно, попытался высказать неудовольствие и проявить характер. В 1215 г. он таки вступил в соглашение с эстами о совместном нападении на Ригу, назначенном на весну 1216 г. Однако во время приготовлений к этому, обещавшему стать грандиозным походу князь Владимир внезапно умер[156]. Коалиция распалась, и поход не состоялся.
После его смерти произошли и важные изменения в руководстве Полоцким государством. О том представителе, который занял вакантный стол, в литературе ведутся и не затухают споры. Согласно одной версии, подкрепляемой белорусско-литовскими летописями, в Полоцке вокняжилась литовская династия, а согласно другому комплексу предположений — представители иной ветви полоцких Рюриковичей[157]. Известно, что в начале 1222 г., когда Полоцк был захвачен смолянами, в нем правили князья с русскими именами Борис и Глеб[158]. Их отчества неизвестны.
Смоленские войска утвердили свой протекторат над полоцкими землями в январе 1222 г. в результате короткого похода[159]. Судьба города оказалась в рамках смоленско-литовских отношений[160]. Судя по всему, за местной династией сохранились лишь мелкие, зависимые от Смоленска (и Литвы) держания внутри полоцкой земли: Минское, Витебское, Друцкое, Изяславское, Городенское и Логожское княжества[161]. В 1229 г. в договоре с Готландом и Ригой Полоцк наряду с Витебском упоминается в качестве области, подчиненной смоленскому князю Мстиславу Давыдовичу[162]. А в 1232 г. Полоцк использует в качестве базы для захвата Смоленска князь Святослав Мстиславич (представитель смоленских Ростиславичей). Конечно, после 1232 г. ни о каком установлении полоцкого верховенства над Смоленском речи не идет. Перед нами свидетельство участия города во внутриволостной междоусобной борьбе, когда он выступает в качестве сторонника одного из претендентов на власть в княжестве. Однако ставка на смоленских Ростиславичей приносит Полоцку лишь временную стабильность. После бурных событий борьбы за Киев середины 30-х гг. XIII в. эта династия фактически лишается своего влияния на Руси.