мого его ливы решили изгнать из своих владений»[88].
В это время, а речь, судя по всему, идет о весне 1195 г.[89], в устье Даугавы задержалось несколько немецких торговых кораблей. Они собирались «к Пасхе» отправиться на Готланд. Мейнард решил воспользоваться ситуацией и пригрозить ливским вождям. В сопровождении всех имеющихся в его распоряжении священников и других августинцев он направился к кораблям с намерением отплыть на родину, бросив приход и проповедь. Надо полагать, он не имел реальных планов покидать Ливонию. Здесь гибло дело всей его жизни, а при таких обстоятельствах естественно идти на многочисленные ухищрения. Был пущен слух, что Мейнард собирается вернуться в Германию для сбора войска, которое под знаком креста прибудет к ливам и принудит их исполнить свое обещание. Старейшины бросились к возмущенному миссионеру с молением не покидать их и обещанием все исполнить, лишь бы он не вызывал крестоносцев:
«Бесхитростный, он поверил всем словам и… вернулся с ливами 90 назад»[90].
Даже если Мейнард желал вооруженного вмешательства в ливонские дела, он не имел к тому практически никаких шансов. Для всех желающих принять на себя крест наиболее привлекательным было участие в военных операциях в Святой Палестине, где только что завершился неудачный, но блистательный III Крестовый поход (1189–1192), не шедший ни в какое сравнение с предполагаемыми потасовками в лесах и болотах Прибалтики. В период правления Генриха VI (1190–1197) (!) обладателя четырех корон (германской, итальянской, сицилийской и императорской), было совершенно невозможно привлечь в подвластные ему земли воинов для охраны горстки христиан в устье Даугавы. Планы императора распространялись исключительно в южном направлении. Он воевал в Италии и Сицилии, вмешивался в дела Испании и в борьбу мусульманских эмиров Туниса, а умер в Мессене при подготовке нового крестового похода, который планировал уже с 1195 г.[91] Отвлекать рыцарей на каких-то ливов было для него совершенно недопустимо. Кроме того, отношения Г енриха и папы Целестина III (1191–1198) всегда оставались натянутыми. Император даже запрещал общаться с папой немецким епископам, а от отлучения его спасали лишь страхи и слабость понтифика.
Если бы Мейнард действительно желал реализовать «крестоносную угрозу», то время для этого было выбрано предельно неудачно. Скорее всего, он отправил с купцами в Германию некое послание с призывом о помощи, но отнюдь не военной. Миссионер считал мирное урегулирование наиболее приемлемым.
Если верить Генриху Латвийскому, то местные жители желали только скорейшего отплытия купцов и устранение для Мейнарда возможности поддерживать связь с соплеменниками. Как только немецкие корабли покинули устье Даугавы, ливы вновь отказались креститься и, более того, подвергли проповедника домашнему аресту. Церковь в Икесколе, судя по всему, была сожжена, а клирики разогнаны. Мейнард вновь, и теперь окончательно, решает искать более существенную поддержку у соотечественников. Ближайшие немцы, как ему сообщили, зимовали тогда в Эстонии, куда он и пытался проехать, но был задержан в Торейде и вернулся[92].
Вместо себя Мейнард направил в Рим цистерцианского монаха Теодориха из Торейды, (Theodericus de Thoreyda), который уже с конца 1180-х гг. проповедовал в областях Южной Эстонии и его с большей легкостью могли пропустить за пределы своей земли ливы. В дополнение ко всему Теодорих прибег к хитрости: он облачился в парадную одежду и проехал селение верхом медленно, «держа книгу и святую воду, как будто для посещения больного»[93]. Его пропустили, и он, найдя попутный корабль, добрался до Германии, а затем и до Италии.
Судя по всему, Мейнард не дожил до получения известий от Теодориха. Он умер в 1196 г. в Икесколе[94]. Цистерцианец же прибыл в Рим и добился свидания с папой, которому поведал о злоключениях маленькой христианской общины Ливонии, о гонениях со стороны языческого окружения и о страхах за ее судьбу. Понтифик немедленно призвал к крестовому походу против отступников:
«Поэтому [папа Римский Целестин III] даровал полное отпущение грехов всем тем, кто, приняв крест, пойдет, чтобы восстановить первую церковь»[95].
У нас нет оснований предполагать, что воинственный монах в своих беседах с папой руководствовался исключительно рекомендациями своего епископа. Последний не раз демонстрировал свою доверчивость и миролюбие, а угрозы вооруженного давления более использовал в качестве формулярной меры[96]. Да и сам папа, как было показано выше, не имел реальных средств воздействия на ситуацию. Его призыв оставался фиктивным до тех пор, пока северогерманские бароны сами не осознали привлекательности подобного предприятия.
Избранный на смену Мейнарду епископ Бертольд сначала, как сообщает Генрих Латвийский, также «отправился в Ливонию без войска попытать счастья»[97]. Мысль о том, что крещение может произойти без вооруженной поддержки автору, писавшему в конце 1220-х гг., уже казалась забавной. Однако речь, видимо, идет о событиях 1197 г., когда, как было отмечено выше, реальную военную силу найти было не возможно. Бертольд не нашел общего языка с местными жителями. Они решили, что он прибыл не для проповеди, а в поисках материальных благ, что, скорее всего, было не далеко от истины:
«Сначала [ливы] ласково его приняли, но потом во время освящения Гольмского кладбища наперебой старались: одни — сжечь его в церкви, другие — убить, третьи — утопить. Причиной [Бертольда] прибытия они считали бедность»[98].
Бертольд, видимо, составлял столь разительный контраст с Мейнардом, что это заметил даже неискушенный взгляд ливского селянина, о чем вынужден был записать славословец ливонской церкви. Вернувшись на родину, новый епископ немедленно отправил слезливое послание в Рим, откуда получил подтверждение тех привилегий, которые были предоставлены ранее Мейнарду в лице брата Теодориха: право проповеди крестового похода в отпущение грехов. Бертольд активно взялся за дело и к весне 1198 г. сумел сколотить небольшой отряд, с которым и отбыл в Ливонию. Здесь он высадился в устье Даугавы, откуда послал в Гольм свои требования. Ливы отказались, и 24 июля 1198 г. на месте будущего города Риги (у «Рижской горы») состоялась битва, в ходе которой Бертольд погиб «растерзан на куски»[99]. Немцы настолько обозлились на местных жителей за смерть епископа, что, разгромив их в сражении, прошлись по округе, громя и сжигая все на своем пути. Ливские старейшины были перепуганы тевтонской кровожадностью и предпочли заключить перемирие, положившись на которое, немцы предпочли поскорее уплыть. Оставшиеся несколько клириков и один купеческий корабль подверглись решительным притеснениям, хотя и сумели сохранить жизнь вплоть до весны 1199 г. После Пасхи этого года всех священнослужителей ливы заставили вернуться в Германию, угрожая в случае неисполнения смертью. Остались только купцы, которые с помощью подарков выговорили себе свободу[100].
Примечательно, что вплоть до этого времени мы не располагаем никакими указаниями на вмешательство в происходящее полоцкого князя[101]. Генрих Латвийский нигде не отмечает возможное неудовольствие сюзерена этих земель. Вероятно, его и не было. Трения между ливами и немцами князь Владимир мог воспринимать как малозначимый конфликт, который никак не мог отразиться на его власти. Судя по всему, ливская дань все это время регулярно взималась в пользу Полоцка. Христианизация этому не мешала, более того, в случае своего расширения могла и поспособствовать. В качестве иллюстрации можно представить себе довольную ухмылку на лице русских священнослужителей, которые наблюдали за более чем 15-летними усилиями латинских миссионеров как-либо закрепиться в Ливонии. Здесь ведь еще в 1195 г., если следовать тексту Генриха Латвийского, не было даже мало-мальски значительной немецкой общины или какого-нибудь купеческого немецкого поселения. Мейнард в эти годы живет почти в осаде, и только хитростью удается вывести из селения гонца, Теодориха. Даже те торговцы, которые оставались зимовать в устье Даугавы, а таковых зимой 1198/99 г. был один корабль, никогда не задерживались тут на более длительное время. Успехи миссии Мейнарда были посредственными. Военный нажим, который попытался произвести Бертольд, также провалился. Положение фактически вернулось к исходному. Однако теперь у немецких христианизаторов и колонизаторов был опыт, на основании которого можно было делать прогнозы о дальнейших планах. И ставший весной 1199 г. новым икескольским епископом бременский каноник Альберт прогноз сделал крестовый поход[102].
Мы отмечали, что призывы к вооруженному давлению на ливонских язычников звучали уже в 1195 и 1196 гг. Инициированы они были сначала Теодорихом из Торейды, посланным еще Мейнардом, а затем ими воспользовался Бертольд. Неудача последнего, без сомнения (и это было заметно современникам), была связана и с его личной халатностью, и с излишней однозначностью его требований. Все это учел Альберт фон Бекесховеден (Albert von Bekeshovede, 1165–1229)[103]. Он не стал торопить события и предпочел подготовиться основательно. Весь 1199 г. был затрачен на проповедь крестового похода в германских землях и Скандинавии. Сначала он поехал на Готланд и в Данию, где встречался как с тогдашним датским королем Кнудом VI (1182–1202), так и с будущим королем, а пока шлезвигским герцогом Вальдемаром