. Это сочинение представляет собой краткий диалог между полоцким князем Константином и его епископом о справедливом суде. Симеон как епископ Тверской впервые упоминается в летописи как участник погребения князя Ярослава Ярославича в Твери — начало 1272 г. [496] Это первый тверской епископ, известный источникам. Впоследствии он упоминается в летописи как инициатор строительства первого в Твери каменного Спасо-Преображенского собора (1285–1290 гг.) — первого каменного храма, заложенного на Северо-Востоке Руси после монгольского нашествия[497]. Также сообщается о его смерти 2 февраля 1289 г. [498] Исследователи давно обратили внимание, что «Наставления» Симеона адресованы именно полоцкому князю, и епископ говорит там от первого лица. В качестве полоцкого епископа Симеон упоминается среди участников церковного Собора в 1273 г. [499] Под именем «Симеонъ ис Полотцька» фигурирует он в перечне тверских епископов перед текстом Никоновской летописи и перед текстом Сокращенного летописного свода 1493 г. [500].
Таким образом, судя по всему, полоцкий епископ Симеон в какой-то момент в период с 1264 по 1273 г. сменил свою кафедру на Тверь[501]. Надо полагать, в период полоцкого княжения в 1263–1264 гг. князя Константина — того самого Константина, участника похода на Юрьев 1262 г. и зятя Александра Невского, — епископ Симеон был еще в Полоцке. Но в 1272 г. мы застаем его в Твери, а в 1273 г. во Владимире на церковном соборе. Причем в 1273 г. Симеон продолжает представлять Полоцк, да и статус его в Твери подчеркивался тем, что происходил он из древнейшей русской епархии в Полоцке. Само утверждение епископии в Твери должно быть связано с тем, что полоцкий епископ Симеон избрал ее своим местом жительства. С его переходом в Тверь связано образование местной епархии[502]. Ситуации с переносом столицы епархии и даже, возможно, митрополии в эти годы фиксируются часто. Некоторые епархии вообще исчезли (Переяславская, например). Другие иерархи превратились в путешественников (например, киевский митрополит). Переезд Симеона в Тверь неизбежно следует связать с неким конфликтом, причем не только политическим, но и конфессиональным. Вероятно, он покинул город вместе с князем Константином (1264 г.) или вскоре после перехода власти в Литве к язычникам (1269/1270 гг.).
Вполне можно допустить, что конфликтная ситуация с Полоцком существовала у великого князя Ярослава Ярославича, одновременно являвшимся удельным князем тверским. Именно с его подачи Полоцк мог быть предложен как объект для нападения. И это был неплохой вариант: если уж атаковать некие, более богатые, чем Нальша и Делтува, литовские земли, — то Полоцк будет отличным кандидатом. Однако в этом случае новгородцы становятся заложниками великокняжеской политики. Они же выступают и агрессорами, инициаторами начала большой войны с Литвой, с которой у Новгорода мир.
Поход за Нарву к Раковору был для всех полемизирующих на Дубровне сторон компромиссом. С одной стороны, ставилась точка в агрессии против Литвы: месть исполнилась и хватит. С другой стороны, великому князю не удалось втянуть новгородцев в авантюру против Полоцка. А в довершение, объект для вторжения был избран беспроигрышный — Прибалтика, раздираемая внутренними противоречиями и ослабленная войной на несколько фронтов. Война против Ливонии, казалось бы, прерванная в 1263 г., возобновилась.
Конкретным объектом для нападения стала не собственно Ливония, и даже не Эстония, а Северная — датская — Эстония. Это и область рижского архиепископа, и владения далекого и слабого датского короля, за которого так не любили вступаться Орден и другие крестоносцы.
Датским королем с 1259 г. был Эрик V Клиппинг (Erik V Klipping; 1249–1286). Будучи несовершеннолетним, он начал правление при регентстве своей матери (вплоть до 1264 г.). Неудачная война в Шлезвиг-Гольштейне привела к тому, что в 1261 г. он с материю попал в плен и был освобожден только к 1264 г. Непрекращающаяся внутренняя борьба знаменовала весь период его правления. Во внешней политике все его внимание в те годы привлекал Шлезвиг, контроль над которым он смог установить только в 1272 г.
Интерес к своим заморским владениям в эти годы в Дании заметно вырос. Начиная с 1266 г., изменился официальный титул датских королей: к нему было добавлено упоминание Эстонии — «господин Эстонии» («domina Estoniae»)[503]. Вплоть до утраты своих владений в Эстонии в 1346 г. датские короли именовались также «герцогами эстонскими». 1260-е гг. были отмечены развитием торговой активности в Балтийском регионе. Особую роль важного перевалочного пункта начал тогда приобретать Ревель, чему старались способствовать и датские власти. В 1265–1266 гг. было издано несколько жалованных грамот Ревелю, который приобрел четкие границы земельных владении, право чеканки монеты и торговые привилегии[504]. Однако в военной сфере активно поддерживать свои колонии Дания не могла. Она углубилась в европейские проблемы настолько, что вступила в конфликт с папской властью. Осенью 1267 г. датский король был отлучен папским легатом от Церкви. Противостояние с Римом еще более осложнило внешнеполитическое положение датчан[505].
Североэстонским феодалам приходилось полагаться прежде всего на себя. Отчего, вероятно, определяющей стала их линия на поддержание паритетных, добрососедских отношений с Ливонским орденом. По договору в Стенби (1238 г.) Дания получала на севере Эстонии земли Ревеле, Гервен, Вирония и Гария, но при этом Гервен возвращался Ордену[506]. Братья получали светскую юрисдикцию в этой области, но не имели права строить там укреплений[507]. Однако в 1265 г. при магистре Конраде фон Мандерне в Гервене строится орденский замок Вейсенштейн (Weißenstein; Пайде (Paide))[508]. И никакого возмущения по случаю нарушения Стенбийского договора датчане не обнаруживают. Вероятно, в Северной Эстонии хорошо понимали слабость своего положения и предпочли закрыть глаза на активность братьев-рыцарей[509]. В итоге эта политика дала свои плоды, когда магистр решил послать на помощь датчанам против русских войска под Раковор.
В 1262 г. новгородцы разорили южную Эстонию (Уганди, Дерпт), а в Виронию не ходили с 1253 г. Северная Эстония успела разбогатеть, а торговое значение Ревеля заметно укрепилось. Все это накладывалось на отсутствие у североэстонских колонистов существенных воинских контингентов. Без поддержки из Ливонии и соседних земель они были беззащитны. Внезапная атака не могла встретить там сопротивления. Другого направления для нападения — столь выгодного и легкого — выбрать было невозможно. Оно устраивало новгородцев, и против него не выступал великий князь.
Повернув от Дубровны к Нарве, новгородцы сместили акценты и во внешней политике Руси: конфликту с Литвой был предпочтен конфликт с Ливонией. Однако даже использовав эффект внезапности, поход в Виронию оказался не таким удачным, как ожидалось. Разорив часть земель, интервенты решились на осаду областной столицы, но взять ее не смоги и даже безответно потеряли людей.
Важнейшим укреплением Виронии в те годы являлась датская крепость Везенберг (Wesenberg), построенная на месте древнего эстонского городища Тарванпэ (Tarvanpea; Tarvanpää), первые деревянные укрепления которого фиксируются археологами со второй половины I тыс. н. э. [510]. Русские называли это поселение Раковор (Ракобор) — современный эстонский город Раквере (Rakvere). Впервые Тарванпэ упоминается как центр местной родовой знати в 1226 г. в Хронике Ливонии Генриха Латвийского. Тогда его посетил и встретился с местными нобилями папский легат Вильгельм Моденский[511]. Вскоре, вероятно, здесь был построен замок. Впервые Везенберг (Wesenbergh) упоминается в источниках в 1252 г. и сразу же как второе по значению (после Ревеля) городское поселение в Северной Эстонии[512]. Городское право (Любекское, как и Ревель) Везенберг получил в 1302 г. [513] До наших дней крепость дошла в полуразрушенном после Ливонской (1558–1583 гг.) и шведско-польской (1602–1605 гг.) войн состоянии[514]