Повесть всю славу за изгнание орденских войск связывает с Довмонтом: именно он нанес немцам сокрушительное поражение еще до подхода новгородцев. Но новгородская летопись, повествующая о событиях под Псковом, дает более сухую подборку фактов:
«Придоша Немци в силе велице подъ Пльсковъ в неделю Всех святыхъ, и приступиша к городу, и не успеша ничтоже, но большюю рану въсприяша, и стояша 10 днии. Новгородци же съ княземь Юрьемь погонишася по нихъ, инии на конихъ, а инии в насадехъ поехаша вборзе; и яко уведаша Немци новгородьскыи полкъ, побегоша за реку. Новгородци же приехаша въ Пльсковъ, и взяша миръ чресъ реку на всеи воли новгородьскои»[753].
Сопоставление новгородского рассказа с псковской повестью дает показательное совпадение в датах. Неделя всех святых — это первое воскресенье после Пятидесятницы (8 неделя по Пасхе). В 1268 г. Пасха была 8 апреля, а Неделя всех святых, таким образом, 3 июня. Немецкая осада Пскова длилась 10 дней: с 3 (воскресенье) по 13 июня (среда). Как следует из НПЛ и ЛРХ, после подхода новгородцев немцы сразу переправились за реку, то есть новгородская помощь подошла к 13 июня. Бой Довмонта состоялся на Федора Стратилата — 8 июня в пятницу, когда новгородцы еще не подоспели. И пусть не сразу после вылазки Довмонта началось немецкое отступление, но, несомненно, активность осажденных сыграла свою роль.
В такой временной раскладке содержится очередной аргумент в пользу датировки событий 1268 годом. Традиционно, признавая летописную статью 6777 года мартовской, исследователи относят осаду Пскова к 1269 г. [754] Выше мы уже показали ошибочность такой позиции[755]. Теперь это можно подчеркнуть: в 1269 г. Пасха была 24 марта, а, следовательно, Неделя всех святых — 19 мая. События 8 июня в этот период никак не умещаются. И переместить их невозможно: память «Перенесения мощей вмч. Феодора Стратилата из Ираклии в Евхаиты» известна большинству древнерусских месяцесловов и относится именно к 8 июня[756].
Свидетельством того, что решающим аргументом для снятия осады стал подход подкреплений из Новгорода, может служить акцент на «стремительность», с которой, как указано в ЛРХ, подоспела помощь, возглавляемая новгородским наместником князем Юрием Андреевичем:
«Один русский князь (ein rûzisch vurste) стремительно подошел,
Юрием (Juries) его звали.
Послан он был от короля (er was an des kuniges stat).
Магистра (den meister) он очень просил,
Чтобы тот к нему пришел
И слова его выслушал.
Магистр согласился.
На корабль (in ein schif) тотчас он поднялся,
Со всеми его людьми,
С братьями и пилигримами (brûderen und pilgerînen),
В стрельбе искусными,
За реку он отправился.
Когда он на другом берегу оказался,
Там Юрий магистра встретил,
И мир хороший они заключили,
Русских обрадовавший.
Как только мир установили,
Магистр и его свита
Вновь на корабль (schiffe) поднялись.
О мире магистр сообщил
Всем воинам (mannen) своим.
Тотчас коней они оседлали
И домой поскакали.
Так, закончился этот поход»[757].
Данные ЛРХ подтверждаются свидетельством новгородской летописи о том, что мир был заключен «через реку». Выразительным также является использованный в ЛРХ оборот «er was an des kuniges stat», который, применительно к Юрию Андреевичу, В. И. Матузова и Е. Л. Назарова перевели как «послан он был от короля»[758]. Это выражение очень напоминает современное немецкое «an meiner Statt» — «вместо меня», что соответствует распространенному летописному «в себе место»: например, «посла Ярославъ в себе место Святъслава с полкы»[759]. Судя по всему, этот акцент был призван в ЛРХ подчеркнуть, что Юрий был, прежде всего, полномочным представителем по заключению мира, а не предводителем грозного русского воинства. Автор ЛРХ специально уделил много внимания описанию процедуры заключения мира: просьбу о мире к магистру отправил именно Юрий, именно русская сторона была инициатором. Такая акцентировка становится понятной, если вспомнить, что ЛРХ была написана в начале 90-х гг. XIII в., когда мир, заключенный под стенами Пскова, еще действовал и выглядел нерушимым гарантом спокойствия на восточной границе Ливонии и западной границе Руси.
Позднейшие события, однако, показывают, что мир, заключенный между магистром Отто и князем Юрием Андреевичем, не воспринимался сторонами как что-то окончательное. Оказывается, это было только начало пути. Последующие годы будут изобиловать указаниями на интенсивный переговорный процесс, в ходе которого интересы торговых корпораций плотно переплетались с военными и политическими усилиями государственных администраций.
§ 4. Русско-немецкие переговоры и мирные соглашения 1268–1269 гг
Еще до начала псковской осады 30 мая 1268 г. вице-магистр Конрад фон Мандерн написал горожанам Любека письмо с просьбой воздержаться от торговли с русскими:
«... желаем довести до сведения всех живущих ныне и потомков, что мы через послов светлейшего короля Дании к господину Фридриху, епископу Карельскому и призванному к исполнению обязанностей епископа Дорпатского (domino Friderico episcopo Cariliensi, ac postulato Darbetensi), с полного согласия всех господ земли Ливонской, почтительно просим славных мужей, горожан любекских и всех купцов, чтобы врагам веры, а именно русским из Новгорода (Rutenis de Nogardia), в этом году не поставляли товаров своих»[760].
Вскоре — вероятно, летом 1268 г. — с такой же просьбой к горожанам и купцам Любека повторно обратился лично ливонский магистр Отто фон Лютерберг[761]. В своем послании он упомянул недавнюю победу под стенами Пскова и даже сообщил о разрушении этого города:
«Доводим до сведения вашей общины, что ради возвеличивания славы Господа и распространения христианства город, называемый Псковом, бывший утешением и убежищем лицемеров, якобы исповедовавших христианство, по провидению Божьему мы разрушили до основания. Когда же у замка мы объединились для штурма, некоторые новгородцы, не пошедшие на помощь своим, движимые неизменным желанием примириться во имя Единородного, предложили возобновить мир»[762].
В этом письме магистр показательно противоречит фактам из ЛРХ, апологетическому для ливонского рыцарства сочинения. Во-первых, говорится, что псковский посад сожгли немцы. Согласно автору ЛРХ, для которого было не свойственно преуменьшать удаль орденских братьев, посад сожгли сами русские[763]. Во-вторых, сообщается, что орденское войско готовилось к штурму, когда прибыли русские послы с просьбой о мире. По ЛРХ и по НПЛ мир был заключен «через реку», то есть после того, как немцы ушли от псковской цитадели и переправились на западный берег Великой[764]. Откровенная ложь, оказывается, была свойственна и рыцарям «воинства Христова».
Кроме того, на первый взгляд в письме магистра содержится и внутреннее противоречие. С одной стороны, сообщается о заключении мира «на тех же условиях, что и во времена магистра Волквина и епископа Альберта», а с другой — высказывается просьба прислать послов «для утверждения мира». В чем же разница? Или магистр не был уполномочен от Любека заключать мир? Или «мир» как отсутствие войны не совпадал с «миром» как торговым договором? И откуда связь между этими «мирами»?
Оказывается, магистр не считал, что простое перемирие, которое он заключил под Псковом с князем Юрием, действовавшим от лица короля Ярослава, сопоставимо с миром, для которого требовалась поездка послов из Любека. То есть военный конфликт 1268 г. в глазах немецкой стороны был напрямую связан с деятельностью торговых конгрегаций. Попробуем рассмотреть ситуацию внимательнее.
Магистр, с одной стороны, навязывает купцам Любека запрет на торговлю с Новгородом, а с другой, просит их заключить с Новгородом мир. В. И. Матузова и Е. Л. Назарова резонно предположили, что магистр действовал в интересах рижского купечества[765]. На это указывает, во-первых, упоминание в послании магистра запрета на поездки именно из Риги в Новгород. Собственно, речь идет о так называемом «зимнем» пути в Новгород. Ведь «летний» путь обычно шел вовсе не через Ригу. Как известно, корабли из Любека двигались на Восток преимущественно через Готланд, далее мимо Аландских островов и северного побережья Финляндии до меридиана Ревеля (Таллина), а затем поворачивали на юг и шли вдоль эстонского побережья в сторону Невы[766]. Большинство тех, кто вел корабли в Новгород, проходили вдалеке от Риги — через Ревель. Можно предположить, что магистр хотел увеличить значение Риги в восточной торговле. Во-вторых, на причастность Риги указывает третье письмо, отправленное в 1268 г. в Любек с просьбой ограничить торговлю с Новгородом. Его отправителем выступают «адвокаты и советники славного города Риги (