.
Рязанскую церковь датировали началом XIII в., но эта датировка всегда считалась условной[1135]. Она основана на общих представлениях о развитии типа храма с динамичным построением масс в древнерусской архитектуре и на общепризнанной точке зрения об отсутствии монументального строительства на Руси после монгольского нашествия (1237 г.) и до конца XIII в. Оба этих тезиса могут быть оспорены.
Прежде всего, можно задаться вопросом о названии «Ольгов городок»: кем из князей он был создан? Летописи в XII–XIII вв. знают только двух рязанских князей с именем Олег. Первый, Олег Владимирович, является персонажем мало известным, незначительным и лишь однажды упоминается в летописи под 1207 г. в качестве одного из пронских князей[1136]. Другой, Олег Ингваревич (летописное прозвище — Красный), сын великого князя Рязанского Ингваря Игоревича, плененный Батыем в 1237 г. во время разорения Рязани и вернувшийся из плена лишь через 14 лет (в 1252 г.). После возвращения из плена Олег Ингваревич стал великим князем Рязанским и умер таковым в 1258 г. [1137] Логично предположить, что строительство Ольгова городка и церкви в нем наиболее вероятно связать именно с этим князем. А в таком случае церковь Ольгова городка относится уже к середине XIII в. (вероятно, к периоду между 1252 и 1258 гг.), то есть времени после монгольского нашествия, когда, судя по общепринятому мнению, никакого строительства на Руси не велось.
Здесь мы подходим к очень сложному и малоизученному вопросу о судьбах монументального зодчества на Руси после походов Батыя. Принято считать, что после монгольского нашествия монументально строительство в Русских землях прерывается на 40 лет (за исключением юго-западных территорий), причем строительная активность в конце XIII — начале XIV в. оказывается значительно ниже, чем в начале XIII в. Относительно этого общепринятого постулата необходимо сделать ряд замечаний.
По нашему мнению, 1237 или 1240 гг. не были таким же однозначным культурным рубежом для северо-западных и западных земель, как для Владимиро-Суздальской земли и Киева. Разорение Владимира или Киева не могло сразу же отразиться на строительной ситуации в Новгороде или в западных землях. Строительная деятельность могла здесь продолжаться какое-то время и после нашествия. На роль памятника «переходного периода», возведенного в 40-е или даже в 50-е годы XIII в., может, например, претендовать церковь Рождества Богородицы на Перыни в Новгороде. По своей технике этот памятник относится к традиции домонгольского времени, однако его архитектурные формы во многом принадлежат зодчеству последующего периода.
Церковь Ольгова городка, на наш взгляд, также вполне соответствует категории постройки «переходного периода». По своей технике она весьма близка домонгольским памятникам Смоленска. В то же время она гораздо меньше по размерам и проще по своему архитектурному решению, чем большинство памятников смоленского круга, причем некоторые особенности сближают ее с постройками послемонгольской эпохи.
К таким особенностям относится одноапсидность церкви Ольгова городка. Подавляющее большинство храмов конца XIII — начала XIV в. одноапсидные, в то время как домонгольская архитектура Смоленска демонстрирует лишь тенденцию к формированию храма с одной апсидой. Все домонгольские храмы Смоленска трехапсидные. Боковые апсиды наиболее поздних смоленских храмов хотя и не выражены внешне, имеют закругления в интерьере.
Церковь Ольгова городка реконструируется Н. Н. Ворониным и П. А. Раппопортом с пучковыми пилястрами на углах[1138]. При этом все домонгольские храмы Смоленска имеют раскреповку фундамента под пилястры. У фундамента церкви Ольгова городка раскреповка фундамента под пилястры отсутствует, что позволяет предположить отсутствие и самих пилястр. Найденные при раскопках этого храма лекальные кирпичи могли использоваться не только для кладки пилястр, но для кладки архитектурного декора верхних частей здания. Отсутствие пилястр также можно рассматривать как особенность, характерную для зодчества послемонгольского периода.
Предложив датировку церкви Ольгова городка 50-ми годами XIII в., мы вступаем в явное противоречие с устоявшийся точкой зрения на историю смоленского строительства. Принято считать, что монументальное строительство в Смоленске резко прервалось вследствие мора 1230 г. [1139] Подобная позиция основана на анализе типологии смоленских построек, их строительной технике, общей исторической ситуации и датировке памятников по формату плинфы. В задачи настоящей статьи не входит критическое рассмотрение всех сторон этого вопроса. Но стоит отметить, что фактура проблемы имеет немало спорных сторон. И остается вполне вероятным, что мор 1230 г. стал причиной не прекращения строительной деятельности, а лишь резкого сокращения ее объемов.
Другой причиной сокращения объемов строительства в Смоленске мог стать отток строительных сил княжества в другие регионы. На рубеже XII–XIII вв. смоленские мастера работают в Новгороде, Пскове, Киеве, Рязани и Торжке[1140]. Смоленская архитектурная школа уже не ограничивается пределами родного княжества. Смоленские мастера повсеместно позиционируют себя как транстерриториальные строительные коллективы. Еще до монгольского нашествия смоленские артельщики могли раствориться среди строительных сил других земель. В этом отношении особенно интересен Новгород, где происходят переработка и переосмысление смоленских форм: от церкви Пятницы на Торгу к храмам Перыни и Липны. В связи с этим В. В. Седовым было высказано справедливое суждение об интервенции смоленской архитектуры в Новгород в XIII в. [1141]
Для нас особенно важно, что церковь Ольгова городка по ряду характеристик оказывается близка постройкам смоленских мастеров в Новгородской земле. Схема плана сближает ее с Пятницкой церковью[1142], а особенности строительного материала с Борисоглебским собором в Торжке[1143]. Таким образом, смоленские формы церкви Ольгова городка могли быть опосредованы участием в ее создании мастеров из других земель, в частности из Новгорода. Это создает вполне уверенную картину возможности опосредованного влияния смоленских форм и на первую каменную постройку Северо-Восточной Эстонии.
Прекращение монументального строительства на Севере и Северо-Востоке Руси в 1240–1270-е гг. и импульсивный характер строительной деятельности в конце XIII — начале XIV вв. исследователи традиционно объясняют отсутствием достаточного количества мастеров и отсутствием средств у заказчиков[1144]. Такое «объяснение», однако, ничего не объясняет.
Следует отметить, что строительная активность резко сокращается практически во всех русских землях уже к началу 30-х гг. XIII в. Так, например, во Владимиро-Суздальской земле за период с 1220 по 1237 г. было возведено лишь пять каменных храмов, причем последний из них — Георгиевский собор в Юрьеве-Польском — был освящен в 1234 г. [1145] После этого летописи не фиксируют ни одного случая каменного строительства в этом регионе. В Новгороде за этот же период письменными источниками отмечено всего три случая монументального строительства. [1146] Последняя каменная постройка этого периода в Новгороде, согласно письменным источникам, надвратная церковь Феодора, была заложена в 1233 г. [1147] Количество монументальных сооружений, возведенных в этот период, оказывается на порядок меньше, чем в более раннее время. Например, в Новгородской земле лишь за 90-е годы XII в. было построено не менее десяти монументальных зданий. Таким образом, у нас нет оснований связывать сокращение объема строительного производства в ряде русских княжеств исключительно с монгольским нашествием. Юго-Западная Русь пострадала от монгольского нашествия не меньше, чем Владимиро-Суздальское княжество и, тем более, Новгородская земля. Между тем, нашествие монголов не привело здесь к прекращению строительства или сокращению его объемов.
Сокращение масштабов или прекращение монументального строительства явилось, по нашему мнению, следствием ряда социально-экономических факторов (различных в разных княжествах), среди которых монгольское нашествие было хотя и важным, но не единственным. Монгольское вторжение стало катализатором, активизировавшим внутренние социально-экономические процессы в древнерусском обществе[1148], которые негативно отразились на ситуации в строительстве.
Новые социально-экономические условия, с которыми столкнулось русское общество в 1240-е годы, с необходимостью требовали адаптации к ним строительных групп, действовавших в то время на Руси. Перед древнерусскими строителями острейшим образом встала проблема сохранения своей профессиональной принадлежности. Отсутствие заказов и длительный простой неизбежно влекли за собой распад производственной группы, члены которой могли изменить род занятий или искать применения своих профессиональных знаний в иных землях. В 40–70-е годы XIII в. деятельность строителей в древнерусских княжествах была сосредоточена преимущественно на ремонтных работах. Для Севера и Северо-Востока Руси это время было периодом застоя в монументальном строительстве. Причем относительно начала этого периода (1240-е гг.) можно, очевидно, говорить о переизбытке строительных кадров, спрос на которые в большинстве русских княжеств был минимальным. В данных условиях многие из древнерусских строителей могли попытать счастья в составе других производственных коллективов в тех регионах, где сохранялся устойчивый спрос на их деятельность: на Волыни, в Литовских землях или в Прибалтике. Именно этим на социальном уровне и можно объяснить две противоречивые черты, присущие русской архитектуре конца XIII — начала XIV в.: ориентация на домонгольское наследие, с одной стороны, и широкое применение технических и художественных иноземных заимствований, с другой.