Преодоление социально-экономического кризиса в древнерусском обществе можно условно относить к 80–90-м годам XIII в. Тогда же возобновляется и монументальное строительство. Постройки, возведенные в конце XIII — начале XIV в., демонстрируют отказ мастеров от строительных технологий, существовавших в домонгольский период. Появляются другие строительные материалы, другие технические и художественные приемы. Все это позволяет говорить о смене строительных традиций, а на личностном уровне — о том, что мастера конца XIII в. не были учениками (или учениками учеников) мастеров домонгольского периода. Строительство не велось, а следовательно, не было школы для молодых кадров, не могла состояться передача рабочих навыков и методов работы от поколения к поколению.
Первые храмы, возведенные после многих лет застоя, характеризуются наличием многочисленных зарубежных новаций, позволяющих предположить участие в их создании иноземных мастеров. Так, в строительстве Спасского собора в Твери могли участвовать мастера из Галича[1149], строительная техника церкви Бориса и Глеба в Ростове находит аналогии в Литовских землях[1150], а архитектурный декор церкви Николы на Липне под Новгородом — в Ливонии[1151]. Однако летописи ни словом не упоминают об участии в возведении этих храмов приезжих «съдателей». Если иноземные мастера действительно доминировали в строительных коллективах, возводивших эти постройки, молчание летописей об этом выглядит странным. Логичнее предположить, что в строительстве этих храмов были задействованы русские мастера, освоившие новые технические и художественные приемы во время работы за рубежом.
Исследования последних десятилетий опровергают давно устоявшееся мнение об обособленном развитии архитектурных школ во второй половине XIII — начале XIV в. В свете последних данных это время представляется периодом активного взаимодействия между различными регионами[1152]. В первые десятилетия после монгольского нашествия мобильность строительных коллективов и отдельных мастеров была, вероятно, особенно высокой. В условиях социально-экономического кризиса и резкого сокращения заказов на строительные работы высокая мобильность была просто необходимой для сохранения производственной группы. Эти же условия, очевидно, приводили и к слиянию в одной артели мастеров из разных регионов и как следствие этого — к синтезу различных архитектурных традиций. У нас нет оснований ограничивать мобильность мастеров середины — второй половины XIII в. лишь рубежами Руси. Их деятельность могла распространяться и на сопредельные государства, в частности на Ливонию, которая в этот период образовывала с Русью «единое политическое пространство, где соседние государства, как правило, не могли противостоять своим противникам без помощи других»[1153].
Итак, близость архитектурных форм капеллы св. Марии и церкви Нового Ольгова городка позволяет предположить участие в строительстве прибалтийского храма русских мастеров. Требования заказа, иные условия строительства, а возможно, и участие в составе производственной группы местных мастеров могли стать причиной отказа русских строителей от привычных строительных материалов (плинфы и цемяночного раствора), а также отразиться на облике капеллы. Хотя, надо полагать, в этом памятнике было больше западных, чем русских черт, но это ничуть не уменьшает его исключительной ценности в качестве примера заимствований русской архитектурной образности в регионе, характеризующимся в качестве сферы влияния западноевропейской культуры.
Предложенная конструкция не лишена некоторых условностей и предположительности, но на сегодняшний день она может считаться единственной попыткой объяснить на социальном уровне многие вопросы истории развития русского зодчества в период после монгольского вторжения.
Денис Григорьевич Хрусталёв Хрусталёв«О системе готских дворов в Новгородской земле в XII–XIII вв.»[1154]
Исследования последних лет в достаточной степени убедительно доказали, что в начале XII в. гильдия купцов с Готланда основала в Новгороде первую факторию иноземных купцов — Готский двор, на котором располагалась и латинская церковь («варяжская божница»)[1155]. В конце XII в. (около 1192 г.) община немецких купцов с того же Готланда основала и вторую факторию иностранцев в городе — Немецкий двор, на котором была возведена церковь св. Петра, за что двор в зарубежных источниках получил наименование Двор св. Петра (St. Peterhof)[1156].
Возникновение первого постоянного представительства (Готского двора) связано с расширением и интенсификацией балтийской торговли, в которой лидирующее положение занимали тогда купцы с Готланда. Утверждение регулярного графика поездок торговцев в Новгород вызвало необходимость приобретения ими в городе собственного двора, на котором вскоре возник и католический храм. В новгородских летописях эта церковь упоминается, начиная с 1152 г., когда «погорѣ всь Търгъ и двори до ручья, а семо до Славьна, и церквии съгоре 8, а 9-я Варязьская»[1157]. Исследователям XIX века казалось, что раз в сообщении отсутствует упоминания Ярославова Дворища, то, следовательно, пожар распространялся севернее и восточнее его, то есть охватывал именно территорию древнего Торга и далее на север — северо-восток. Под 1181 г. в той же летописи говорится: «месяца июля въ 3, зажьжена бысть церкы от грома Варязьская на Търговищи, по вечерний, въ час 10 дни»[1158]. Подобные свидетельства со всей очевидностью позволяли разместить «варяжскую божницу», под которой понималась известная по позднейшим источникам церковь св. Олава на Готском дворе, именно на Торгу («на Търговище»), севернее линии, проходящей между церковью Параскевы Пятницы и Николо-Дворищенским собором. Не противоречили этому и летописные известия о пожарах 1217 и 1311 гг., когда вновь упоминалась «варяжская церковь»[1159].
С другой стороны, иной комплекс письменных источников, начиная с 1371 г., сообщает о регулярных конфликтах обитателей Готского двора и жителей Михайловой улицы, проходившей южнее Ярославова Дворища, но представленной в качестве соседствующей с иноземцами. Кроме того, раскопками 1968–1970 гг. в районе Михайловой улицы (Готский раскоп) были вскрыты остатки торговых построек с многочисленными находками предметов западноевропейского импорта XIV–XV вв. [1160] Сочетание этих факторов убедило исследователей в необходимости локализовать Готский двор именно на территории, вскрытой раскопками 1968–1970 гг. к югу от Ярославова Дворища. Причем утверждения о подобной локализации обычно сочетались с указанием на то, что и до XIV в. Готский двор в Новгороде был один и располагался на этом же месте[1161].
К сожалению, попытки совместить свидетельства летописи 1152, 1181 гг. и некоторых других письменных источников с материалами археологических раскопок пока не увенчались успехом. Более того, в исследованиях по новгородской топографии стало хорошим тоном отмахиваться от тех письменных известий, которые не позволяют однозначно интерпретировать результаты археологических обследований. В частности, это особенно заметно в отношении такого важного комплекса источников, как договорные грамоты Новгорода с немецкими городами и Готландом[1162]. А именно в этих документах совершенно однозначно указывается на существование в первой половине XIII в. в Новгороде одного Немецкого и двух Готских дворов[1163].
Речь идет прежде всего о немецком проекте договорной грамоты Новгорода с Готландом и Любеком 1268/1269 года, где в статье № 26 (по нумерации Ф. Г. фон Бунге) значится:
«Item curiam gildae, quam iidem Gotenses vendiderunt, non tenentur renovatione pontis aliquatenus procurare» («Также о дворе гильдии, который те же готы продали, они не обязаны заботится, как-либо поновляя мостовую»)[1164].
В том же тексте, но выше, неоднократно говорится и собственно о Готском дворе с церковью и кладбищем св. Олава (Curia Gotensium; ecclesia et cimiterium sancti Olavi), а также о Немецком дворе с церковью и кладбищем св. Петра (curia Theuthonicorum; Sanctus Petrus; Cimiterium sancti Petri). Очевидно, что в цитированном отрывке упомянут другой Готский двор — двор некоей гильдии (братства) купцов с Готланда, который был незадолго перед этим продан ими новгородцам. Игнорирование этого свидетельства тем более удивительно, что оно фактически продублировано в одном из более ранних договоров Новгорода с Готландом, написанном на русском языке и неоднократно изданном. В договорной грамоте Новгорода с Готским берегом, Любеком и немецкими городами о мире и торговле, заключенной от имени Александра Ярославича Невского и его сына Дмитрия около 1263 г., говорится:
«А которыхъ трее дворць въпросили ваша братья посли, а тѣхъ ся есмы отступили по своеи воли»[1165].
Здесь сообщается, что послы, которые прибыли около 1262 г. в Новгород на переговоры (немецкий Шиворд, любекский Тидрик и готский Ольстен), просили вернуть им их третий двор (