— Ей же богу, братцы, не знал, что он ручной!..
Затем торопливо подошёл к своей сумке из кожзаменителя и извлёк оттуда две бутылки коньяка.
На него никто не смотрел.
Бутылки поставлены на большой плоский камень.
— Да хватит вам, ребята! — бодро сказал он. — Выпьем и забудем!
Есть люди, способные говорить бодрым голосом в любой ситуации.
— Пожалуйста, уберите спиртное, — попросил начальник отряда. — В геологических партиях сухой закон.
— Меня-то, меня-то поймите, товарищи дорогие! — скрестив на груди руки, с чувством сказал корреспондент. — Столичный житель, кроме голубей, воробьёв, кошек и собак, ни черта не вижу. А в каждом мужике волосатый неандерталец, охотник сидит. Природа-матушка, что поделать! И вот я в глухой тайге. Естественное желание — добыть, убить, пусть даже несъедобную добычу, ворона…
— Сволочное желание, — поправил кто-то.
Парень замолчал. Но не надолго:
— Неплохой коньяк, ребята. Один раз, полагаю, сухой закон можно нарушить… Пейте, пейте, бутылки ваши.
— Ну, раз наши… — Рука в штормовке потянулась к бутылкам и поочерёдно разбила их о камень.
Забегая вперёд, скажу, что не получился у корреспондента очерк о «таёжных бродягах». Не нашёл он с нами контакта. Геологам не хотелось ему даже «лапшу на уши вешать». Потом он жаловался начальнику нашей экспедиции: мы-де сорвали ему дорогостоящую командировку. И начальник отряда схлопотал выговор. Ну да это не имеет отношения к моему рассказу.
Поразительно: Лорд невзлюбил незваного гостя. Прямо-таки бросался на него и даже разодрал зубами штанину модных вельветовых брюк. Или пёс чувствовал наше отношение к парню, или подозревал в нём убийцу Карлухи. Может, то и другое вместе. Ведь наш Лорд понятливее иного человека.
Когда улетали на новую «выкидушку», пса еле-еле в вертолёт затащили. Не хотел улетать. Опустив лобастую голову на вытянутые передние лапы, всё лежал под лиственницей, где я захоронил нашего Карлуху.
ЗАБАВА
Маленький поисковый отряд аэрогеологической экспедиции торчал в аэровокзале уже целую неделю, ожидая отправки в тайгу. Предстояло лететь вертолётом Ми-4 за триста километров в малоисследованный район, чтобы составить геологическую карту Земли. Но Ми-4 был занят на других, не менее важных работах буквально круглые сутки, потому что стояли белые колымские ночи, когда в полночь можно читать книгу без электрического освещения. То санрейс выполняют вертолётчики, то отвозят оленеводам продукты, то патрульный самолёт обнаружил таёжный пожар и требуется забросить десантников-пожарников. Дело сдвинулось с мёртвой точки, когда начальство экспедиции, базировавшейся в посёлке, через райком нажало на авиаторов. Аэропорт дал отряду поисковиков машину, но не Ми-4, который всё был занят на срочных работах, а двукрылую «Аннушку». Оказалось, что там, куда забрасывают геологов, тянется песчано-галечная коса, самолёт может на ней приземлиться.
Вылетели в час ночи. Геологи сидели на рюкзаках и ящиках с продуктами и смотрели в иллюминаторы. Под крылом, освещённая неуёмным солнцем, плыла дивная планета — Колыма. Было начало июня. На вершинах и склонах сопок, хребтов ещё полным-полно снега, хоть на лыжах катайся; снег кое-где лежал и в долинах. Озёра не вскрылись, их закрывал потемневший ноздреватый панцирь льда. На реке Колыме недавно прошёл ледоход. Разбойный паводок выворотил, сбросил в воду прибрежные деревья, затопил поймы. Удивительного, необычного цвета была тайга. Словно осенняя, легкозолотистая. Полторы недели назад, когда выстрелили мягкие, ярко-зелёные иголочки лиственниц — а это главное дерево на Колыме, — вдруг ударил мороз, опалил, как огнём, едва народившиеся иголки. Когда пригрело солнышко, они пожелтели. Деревья отойдут, наберут силу с устойчивым теплом, и тогда тайга наденет свой зелёный весенний наряд.
— Ребята! Смотрите! — вдруг прокричал геолог, сидевший с левого борта.
Самолёт переваливал лысую и округлую, как мяч, сопку. Камень да редкие островки стланика-кедрача, похожего на кустарник, покрывали вершину. По ней, напуганный самолётом, мчался рослый сохатый.
Пилоты, как и геологи, были молодыми парнями, и им захотелось поозоровать. Они перевели самолёт в пикирование. «Аннушка» понеслась на зверя. Сохатый заметался из стороны в сторону. Машина ближе, ближе… И тогда храбрый, грозный зверь вскинулся на дыбки и резко ударил передними копытами воздух: «Уйдите! Со мною связываться не советую!» Самолёт взмыл к солнцу в десяти метрах над головою лося.
Изредка внизу мелькали дикие олени и снежные бараны. Эти звери очень пугливы. Сломя голову мчались они прочь с открытого места и исчезали в таёжных дебрях или под выступом скалы.
Половина пути осталась позади, когда тот же глазастый геолог, который заметил сохатого, прокричал:
— Медведица!.. Да не одна! С медвежонком!..
Звери бежали вдоль обширной речной косы. Скрыться им было негде: недавний свирепый пожарище выжег тайгу на десять вёрст в округе. Ни деревца, ни завала — всё сожрал огонь. Медведица могла бы спастись, переплыв Колыму, на том берегу пожар не разбойничал, там стояла тайга. Но, видно, не решилась мать плыть с детёнышем в быстрых ледяных струях реки…
— Парни! Эврика! — сказал глазастый геолог, видно, непоседа и заводила. — Захватим медвежонка, а? При отряде до конца полевого сезона жил бы. Нам забава, хоть какое-то развлечение. Ведь там, куда мы летим, нет ни кино, ни танцев…
Все с надеждой посмотрели на начальника отряда: ему решать. Начальнику отряда было двадцать три года. У него тоже загорелись глаза.
— Поговорю с пилотами, — сказал он и по груде вещей пробрался к пилотской кабине.
Командир экипажа не упрямился.
— Что ж, здесь полоса неплохая, можно сесть, — сказал он. — Только вы рот на замок. Ясно? Моё начальство узнает — шею намылит.
— Мог бы и не говорить. Не маленькие.
Машина заложила крутой вираж и зашла позади бегущих зверей. Они бежали не шибко, потому что медведица то и дело возвращалась и подгоняла ударами передних лап толстенького, выбившегося из сил детёныша.
Когда самолёт, снизившись до предела, поравнялся со зверями, мать легла на спину и замахала всеми лапами одновременно, как бы отгоняя машину, а малыш зарыл морду в песок, закрыл передними лапами глаза, всё же остальное торчало наружу.
Самолёт взмыл ввысь, описав дугу, сделал новый заход. И медведица не выдержала натиска грохочущего крылатого чудовища, бросив на произвол судьбы детёныша, бешеным галопом пересекла песчаную косу Колымы и с резвостью донского скакуна припустилась по гари. А медвежонок ещё глубже зарыл морду в песок, накрыл передними лапами голову…
Когда самолёт делал третий заход, медведица виднелась крошечной рыже-бурой точкой на фоне чёрной, выжженной земли. Детёныш, словно неживой, продолжал лежать в прежней позе. Он не пошевелился даже тогда, когда Ан-2 приземлился рядом с ним.
Дверца багажного отделения распахнулась. На песчаную косу, кто с ватником в руках, кто с порожним рюкзаком, один за другим повыскакивали геологи.
— Справа, справа заходи! — крикнул начальник отряда. — Путь к гари отсекай!..
Излишней была эта предосторожность: малыш не собирался бежать. Он крупно дрожал всем телом. Ростом зверёнок был с дворняжку среднего размера.
Начальник отряда накрыл его ватником, прижал к земле. Медвежонок по-собачьи завизжал, заскулил, тонко заревел. Его затолкали в брезентовый рюкзак и понесли к самолёту. Он брыкался в плотной материи и беспрестанно ревел.
Людям вдруг стало смешно. Смеялись, хохотали все: геологи, начальник отряда, командир экипажа, штурман.
В молодости люди бывают жестокими, потому что ещё не страдали сами и не научились сострадать.
И никто не видел, что из-за чёрного, покрытого пеплом бугорка, прижавшись к земле, за ними наблюдает медведица. Когда самолёт сел и пугающий гул двигателя затих, могучий инстинкт материнства властно заставил её вернуться к детёнышу. Но отбить его она не решилась. Медведица была пуганая и знала назначение коротких, поблёскивающих воронёной сталью предметов, висевших у людей через плечо. Эти предметы изрыгали смерть. Из них люди убили прошлой осенью самца, который ухаживал за ней, а месяц назад и сама она получила браконьерскую карабинную пулю. Вот если бы был один человек… А с таким количеством врагов ей не совладать…
Ан-2 коротко разбежался и взлетел с пленённым медвежонком. Когда самолёт скрылся за сопкой, мать вышла из своего укрытия. Сначала она обнюхала то место, где лежал детёныш, затем рубчатые следы, оставленные бахилами. Они резко пахли резиной. Зверь крепко запомнил этот запах. Вытянув шею, он длинно, грозно проревел. Его налитые кровью глаза были устремлены на вершину сопки, за которую нырнул самолёт.
Четыре дня и ночи зверёныш беспрестанно ревел. Он сидел, точнее, рвался на привязи, на верёвке, привязанной к стволу лиственницы, лапой выбивал миску с тушёнкой, гречкой или разбавленным концентрированным молоком. Не успеет геолог отдёрнуть руку — острые коготки раздерут штормовку, оставят на коже глубокие царапины. После трудного маршрута надо бы хорошенько выспаться, да какой там сон, если за тонкой брезентовой стенкой палатки ревёт, хрипит от удушья медвежонок. Парни прозвали его Ревуном. Они уж и не рады были, что связались с ним.
На пятый день Ревун неожиданно замолк. Видно, выдохся. Маленькие, захлёстнутые тоскою глазки оглядывали реку, тайгу, дальние сопки, но не задерживались ни на палатке, ни на людях. Он с аппетитом поел, но ласки по-прежнему не принимал, бросался на каждого, кто приближался.
Когда геологи ушли в маршрут, медвежонок попытался освободиться от ненавистной ему верёвки. Он занимался этим делом и при людях, но безуспешно. Грыз зубами, но она не поддавалась, крепкие капроновые нитки только растягивались, а не рвались. Она больно впивалась в горло, душила. В отчаянии Ревун повернулся мордой к стволу, натянув верёвку, замотал головою. И вдруг неплотный ошейник скользнул по ушам, скулам и упал на мох. Детёныш недоумённо посмотрел на капроновую петлю.