Вот из океана вылез здоровенный самец; в нём тонны полторы и метра четыре в длину. Наглый, уверенный в победной своей силе, он тяжёлым вездеходом полез по спящим животным в поисках места для отдыха; не отыщет, так столкнёт в воду слабого, будьте уверены. Крайний зверь, по которому он начал путешествие, разумеется, проснулся. Не поняв спросонья, кто его придавил, он всадил клыки в бок соседа; тот взревел и незамедлительно вонзил клыки в своего соседа; третий проделал то же самое. Наглый самец уж давно нашёл себе место, задремал, а волнение на залёжке не прекращалось, пока клыки не вонзили в моржа, лежавшего с противоположной стороны острова; впрочем, этот крайний зверь мог ответить действительному обидчику, и тогда удары посыпались бы в обратном направлении. Кое-кто пускал в ход не клыки, а бил мнимого забияку ластой по морде.
А вот и Варвара Терентьевна, незамедлительно подплывающая к моей байдаре, едва я отталкиваюсь веслом от берега. Судя по размерам, это взрослая самка (возможно, молодой самец, не в этом суть). Моржи вообще чрезвычайно любопытны, но сия дама, уверен, ко мне явно неравнодушна. Час, два ли часа сижу я, дёргая самодур, а Варвара Терентьевна ("Любопытной Варваре нос оторвали", отчество я взял с потолка) торчит в десяти метрах от байдары, высунув из воды морду и часть округлой спины. Буровики советуют признаться ей, что у меня на материке жена и двое детей, тогда, мол, она отстанет. Я не решаюсь: а вдруг не отстанет, напротив, разволнуется? Захочет обнять на прощание? Положит на борт клыки да перевернёт байдару! Любопытства ради моржи проделывают такие штучки с рыбаками. Нет уж, пусть остаётся в неведении. Правда, у меня есть шанс врубить "Вихрь" и спастись бегством. А вдруг мотор забарахлит?
Ну а если серьёзно, я не могу отделаться от мысли, что моржи послали Варвару Терентьевну наблюдать за мною, возможно, даже изучать меня. Ведь это только нам, людям, кажется, что царь природы — человек. Мы и мысли не допускаем, что лоси, белые медведи, моржи или северные вороны думают о себе то же самое…
Правда, красотою Варвара Терентьевна не блещет. Причёски никакой — лысина; из верхней губы торчат усы, смахивающие на пустые стержни от шариковой авторучки; глаза широко поставлены и навыкате, рачьи, вращающиеся, как на шарнирах.
За Варварой Терентьевной плавали две моржихи со своими недавно рождёнными чадами. Один был совсем маленький, с густым серебристым мехом, чуть больше метра длиной и весом с центнер; другой покрупнее, уже сменивший серебристую шубку на жёсткую бурую.
Детёныши бестолково били ластами по воде, пронзительно лаяли, коротко разогнавшись, торпедировали своих родительниц. Они просили покатать их. И вот моржиха, у которой был серебристый малыш, наконец обхватила ненаглядное чадо передними ластами, прижимая к груди, как младенца, заходила кругами. Детёнышу, однако, вскоре надоело кататься просто так, и он решил совместить приятное с полезным. Рывком перевернулся вверх ногами, то бишь ластами, и принялся под водою сосать мать; обычно он занимается этим делом на суше или на льдине. Глядя на соседку, и другая моржиха решила покатать своего малыша, но только другим способом. Бурый отпрыск ловко залез, оседлал загривок родительницы, крепко обхватил его передними ластами, и самка поплыла, набирая скорость. Мордаха бурого довольная, прямо-таки счастливая.
Мать всегда мать… Посмотрите на ту вон самочку, что завалилась на бок на льдине, подставив детёнышу все свои четыре сосца. И поза, и полузакрытые глаза, и слегка подрагивающий ласт — всё говорит о наслаждении, истоме кормящей матери. И рожает она в муках. Крепко опершись передними ластами о лёд, она корчится, извивается от боли, всё заглядывает вниз: не появился ли детёныш? Новорождённый вылетает на льдину подобно тяжёлому ядру. Мать трёт пуповину бивнем, пока не перетрёт её. Потом моржиха моет новорождённого в океане. Стаскивает в ледяную воду, полощет, как тряпку, а затем затаскивает обратно. Моржонок жалобно кричит…
А вон слева, возле самой кромки дрейфующих льдов, два самца что-то не поделили. Они с ворчанием плавают в полынье, внезапно начинают реветь, трубить, бить ластами по воде. Изредка то один, то другой бросается в атаку, всаживает клыки в бок или шею противника, лупит ластой по морде. И не дают друг другу возможности выбраться на льдину. А, ясно! На льдине самочка. Вот она, извечная причина раздора. Что ж, и между людьми такое случается…
В каждой группе, в каждой группке, как бы мала она ни была, всегда есть морж-сторож. Он не смыкает глаз ни на минуту, охраняя дремлющих сородичей. Так солдат стоит на часах, оберегая жизнь и покой своих товарищей, спящих в казарме.
Наблюдать за моржами можно бесконечно, не надоест, но мне нынче выходить в ночную, перед работой надо бы отдохнуть; я послал воздушный поцелуй Варваре Терентьевне и взялся за капроновую верёвку, намереваясь поднять якорь.
Громкий трубный рёв, звук опасности, раздавшийся почти одновременно из разных моржовых групп, заставил меня насторожиться. Ревели самцы-сторожа. Звери проснулись, заволновались, закрутили лысыми головами. И все посмотрели в одну сторону, туда, где на льдине, крайний в стаде, отдыхал молодой морж. Я прикрыл ладонью глаза от солнца, изрядно надоевшего и шпарившего почти с одинаковой яркостью круглые сутки. Ах, вон в чём дело! С противоположной стороны на льдину, для маскировки прикрывая дегтярный нос правой лапой, из океана выбирался белый медведь.
В том, что я увидел белого медведя, не было ничего поразительного. За полтора года буровики вдосталь насмотрелись на них, особенно голодной зимою, когда владыки Арктики в поисках пищи выгрызали заледеневшие объедки на свалке, как нищие в ожидании подаяния, подолгу стояли возле двери барака. Лошадь, завезённая на остров, думаю, удивила бы нас больше белого медведя.
Поразительно было то, что я увидел грозного зверя в деле, на охоте. Разве что житель глухой эскимосской деревни, затерянной на побережье Ледовитого океана, может похвастать такой удачей.
Эскимос, навестивший буровиков поздней осенью (он приехал на остров промышлять песцов), однажды был свидетелем охоты белого медведя на моржа и рассказал нам об этом.
Хищник увидел самочку и детёныша, отдыхавших на льдине у подножия высокого тороса. Умный зверь не пошёл в лобовую атаку: мать с малышом, заметив опасность, успеют нырнуть в океан, а в воде моржи ловчее медведя, явно уйдут от преследования. Он предпринял другой, более надёжный приём охоты. Сделал большой крюк, обогнул дремлющих животных, зашёл к ним с тыла, с подветренной стороны. Всаживая мощные когти в ледяные выступы, залез на торос. Прыжок с высоты на самку был дерзок, внезапен. Клыки впились в толстый сытый загривок, и почти одновременно медведь нанёс ужасающей силы удар лапой по черепу. Моржиха ткнулась клыкастой мордой в лёд, даже ластой не дёрнула. Детёныш не успел допрыгать до воды, был настигнут возле кромки и убит таким же способом.
Но подобный маневр здесь не годен: льдины, на которых лежали моржи, были плоские, как столы, торосы начинались лишь мили за три от берега.
На какую же хитрость пойдёт белый медведь, чтобы добыть моржа? Да и решится ли он напасть? Силы этих зверей одинаковы; в редких схватках, как правило, и победитель гибнет от ран. Готовые всегда дать врагу отпор, они могут быть рядом и как бы не замечать друг друга; точнее, как однажды сказал прекрасный писатель-натуралист Ричард Перри, они находятся в состоянии "вооружённого нейтралитета". Если уж и отважится медведь напасть, то не на взрослого самца. Детёныша добудет, неопытного, молодого, ну, самку может задрать. Очень странно и непонятно ведут себя в подобной ситуации грозные самцы. Они не отгоняют хищника заранее, словно ожидая, что он сам одумается и оставит стадо в покое. Самец бросается на врага слишком поздно, когда их сородич, сдавленный железными тисками когтистых лап, бьётся в предсмертных судорогах…
Сейчас медведь своей жертвой избрал молодого самца. Я впился глазами в хищника. Мелькнула мысль выстрелом в воздух отогнать зверя, помешать кровавой охоте. Карабин лежит в байдаре. И тотчас пришло в голову иное: я не имею никакого права вмешиваться в неведомую мне жизнь арктических животных. Она идёт по своим законам. Грубое вмешательство человека в природу приводит к трагическим последствиям, невосполнимым потерям. В наше время это аксиома, а она, как известно, не требует доказательств.
Между тем медведь ловко забрался на льдину. Это был здоровенный самец; вскинувшись на задние лапы, он был бы ростом не менее трёх с половиной метров. Молодой морж приподнялся на передних ластах, вытянул шею, уставился на врага. Если медведь сразу ринется в атаку, тот успеет допрыгать до воды, и тогда можно с уверенностью сказать, что охота закончится неудачей. Но медведь был умён и чертовски хитёр.
Сначала он решил усыпить бдительность вероятной добычи. Зверь лёг тут же, где выбрался, и задремал. Дремал, однако, недолго. Приподнял голову, как бы случайно глянул на моржа. Тот продолжал лежать всё в той же напряжённой позе, готовый в любую секунду броситься к воде. Медведь опять "заснул", однако не забыл чуть-чуть передвинуться по направлению к желанной цели. Словно мнимый ледяной бугор мешал лежать ему на этом месте. И вновь "проснулся", вроде бы невзначай глянул на моржа. Тот, неопытный, небитый дурачок, успокоился, лёг. Медведь ещё разок передвинулся. Почистил когти передних лап. Затем принялся кататься по льдине. Вроде бы вытрясал из шкуры паразитов. Расстояние между ними постепенно сокращалось.
Морж наконец заподозрил неладное, запрыгал к кромке льдины. Медведь, мгновенно обнаружив свои намерения, со всех ног бросился за ускользающей добычей. Мне показалось: трагедия неизбежна. Чёрта с два! Морж, узрев погоню, вдруг начал кувыркаться, переворачиваться и достиг кромки с потрясающей быстротою. Такой прыти от этого громадного мешка, набитого тяжёлым жиром, я никак не ожидал. Он свалился в океан, нырнул и появился на поверхности воды минут через десять за полмили от льдины. Медведь, конечно, не решился его преследовать в воде. Он сидел у самой кромки, ревел и от досады бил лапой об лёд.