Впрочем, обо всем по порядку. После упразднения Удельного училища часть его бывшей территории отошла под полотно сооружавшейся Финляндской железной дороги. В 1870 году появилась станция «Удельная». Автором деревянного здания вокзала, как и соседнего в Шувалово, явился финский архитектор Вольмар Вестлинг. В камне удельнинский вокзал перестроил в 1914 году архитектор Бруно Грангольм.
Юго-западный участок бывшего Удельного училища отводился Царскосельскому скаковому обществу под ипподром, каковой и был построен, но только гораздо позже – в 1892 году (он стал называться «Удельным», или «Коломяжским»). На остальной части территории Удельное ведомство устроило ухоженный парк (работами заведовал ученый-лесовод граф А.Ф. Варгас де Ведемор), получивший название «Удельного», иначе – «Царской рощи» (затем – «парк Челюскинцев», теперь – снова «Удельный»). Достопримечательностью парка служила «петровская сосна», посаженная, по преданию, самим Петром I. Ее огородили невысокой оградой.
Сами здания бывшего Удельного училища отдали под Временную загородную больницу. Севернее больницы в 1870 году по изволению наследника цесаревича Александра Александровича (будущего Александра III) началось строительство Дома призрения душевнобольных, названного в его честь. Проект больничного комплекса разработал архитектор И.В. Штром.
Дом призрения находился в ведении попечительского совета, возглавлявшегося принцем А.П. Ольденбургским. Обитателями этого заведения становились люди небедные – представители дворянства, купечества и духовенства. Они принимались на платной основе. Благодаря чему им обеспечивалось достойное содержание: павильоны как по внешнему виду, так и по внутреннему убранству напоминали домашнюю обстановку.
Как писал М.И. Пыляев в очерках «Дачные местности близ Петербурга», опубликованных в 1898 году в «Ведомостях С.-Петербургского градоначальства и столичной полиции», «больница эта устроена согласно последним требованиям науки, и в ней приняты специальные меры, чтобы больные беспокойные или буйные не могли принести какого-нибудь существенного вреда себе или другим больным. Для этой цели в больнице устроены так называемые комнаты для изоляции: окна защищены решетками, стекла вставлены в них корабельные, пол, потолок и стены гладки, без уступов, стены, кроме того, обложены войлоком».
Здесь до сих пор сохранились уникальные деревянные постройки 1870-х годов (редко где в Петербурге можно увидеть такие образцы!), а построенные на территории Дома призрения в начале XX века «пансионатные» корпуса для «беспокойных больных» можно отнести к одним из лучших творений петербургского модерна. Сооруженные в 1904 году по проекту архитектора Г.И. Люцедарского, они напоминают скорее не больницу, а старинные английские замки. Речь идет о мужском и женском корпусах, предназначенных по большей части для офицеров и фрейлин Императорского Двора. Здесь не было решеток на окнах – вместо них установили сверхпрочные корабельные стекла.
Каменные «пансионатные» дома на территории Дома призрения строились на средства от пожертвований родственников. Первый из них появился в 1893 году. Иногда состоятельные пациенты содержались в отдельных зданиях. Известно, что на деньги графов Орловых выстроили небольшой особняк для их больного брата, а в одном из флигелей жила дочь лейб-медика, лечившего представителей царской семьи.
В 1885 году в помещениях Временной загородной больницы, после реконструкции по проекту архитектора И.С. Китнера, обосновалась городская больница во имя великомученика и целителя Пантелеймона для хронических душевнобольных. В отличие от соседнего Дома призрения, это заведение не было привилегированным. Оно содержалось на средства городской казны, поэтому здесь не было комфортных палат.
…Катаклизмы государственного масштаба нередко приводят к увеличению числа обитателей сумасшедших домов. Так произошло и после Первой русской революции, когда больница для душевнобольных пополнилась людьми, пережившими кризисы в личной и общественной жизни на почве несбывшихся надежд. В этом наглядно убедился репортер «Петербургской газеты», наведавшийся в Удельную с журналистским заданием в январе 1908 года. Больница оказалась переполненной сверх меры: в ней значилось 440 мужчин и 260 женщин, то есть ровно втрое больше положенного.
«Каждый уголок всех 16 домиков занят кроватями, больных втиснули, как животных, – негодовал журналист. – Деревянные домики, некогда служившие для земледельческого училища и фермы, мало отвечают теперешнему назначению. Помещения запущены, давно не ремонтируются и, как видно, мало интересуют наших отцов города».
Не только в отношении благоустройства, но и в плане безопасности больница в Удельной испытывала серьезные проблемы. По словам современников, ни в одной больнице мира не бывало столько нападений сумасшедших на врачей, служащих и просто друг на друга, как здесь. В среднем в год на врачей совершалось девять нападений, на надзирателей – около десяти, на служащих – больше тринадцати.
Репортеру «Петербургской газеты» разрешили посетить «самый ужасный павильон», под № 15, отведенный для буйных. «Едва мы вошли, как несколько больных бросились к нам с ужасной руганью, – рассказывал репортер. – Бывший городовой требовал, чтобы его немедленно отпустили на войну, где он заменит генерала Куропаткина. Потом мне представился „министр народного просвещения“ и „знаменитый изобретатель“ воздушного шара».
Последний негодовал на надзирателя, который ни за что не хотел понять своей выгоды. Сколько ни толковал ему, что надо немедленно ехать в Америку с проектами воздушного шара, надзиратель ничего не понимал. А симпатичный тихий немец вежливо объяснял репортеру, что совершенно поправился и его скоро выпустят. Увы, из 15-го номера никого не выпускали…
Барак № 9, в который также разрешили заглянуть газетчику, отводился для «спокойных больных». Этот барак запирали только на ночь, а днем его обитатели были свободны – в пределах больницы, разумеется. Здесь народ был общительный и доброжелательный.
«Я познакомился с режиссером местного театра, очень симпатичным и красивым блондином, – сообщал репортер. – Другой больной, старичок, очень корректный на вид, пожаловался мне на собак:
– Разве можно спускать собак с цепи? Администрация больницы, видно, хочет, чтобы больных перекусали до смерти.
– Да где же вы видите собак?
– Вот, смотрите, в углу и в дверях, и в той комнате…»
Дабы занять больных и содействовать «смягчению нравов», для обитателей больницы умалишенных устраивались всевозможные развлечения. Врачи психиатрической больницы считали, что приобщение душевнобольных людей к интересующей их деятельности – своеобразная и действенная форма психотерапии. Они гордились тем, что их подопечные свободно живут как здоровые люди и даже принимают участие в искусстве. В саду устроили открытую сцену и летний театр, а зимой спектакли давались в одном из павильонов. Больные пели в церкви, играли на рояле, на скрипках и на балалайках. Группа больных, под руководством бывшего сотрудника одной из известных столичных газет, издавала журнал «Павильон».
Каждое лето, в день святого покровителя больницы – священномученика Пантелеймона, на ее территории проводились праздничные гулянья. Торжества начинались с богослужения в честь св. Пантелеймона, а затем следовали различные развлечения. В художественной части программы участвовали главным образом сами больные.
После революции, в 1919 году, обе больницы объединили в одну – Удельную психиатрическую больницу. В 1931 году ей присвоили имя большевика И.И. Скворцова-Степанова, поэтому в просторечии больницу стали называть «скворечником»…
Впрочем, вернемся назад, в 1870-е годы. Полевую землю бывшего Удельного училища между Выборгским шоссе и железнодорожным полотном распланировали на 3 продольных проспекта (Удельный, Костромской и Ярославский) и на 25 поперечных улиц. Назвали их преимущественно по городам, вблизи которых находились удельные имения. Проспект же, проложенный первыми воспитанниками училища в 1830-х годах от Выборгского шоссе к зданию училища, получил название Скобелевского – в честь генерала Михаила Дмитриевича Скобелева, участника Русско-турецкой войны 1877–1878 годов и завоевания Хивы и Коканда в 1873–1876 годах.
Удельная на карте Петрограда 1916 года
Так сложилась западная часть Удельной, с сохранившейся до сих пор чересполосицей поперечных улиц. А само название «Удельная» от училища перешло к станции и парку, вскоре оно распространилось и на всю ставшую обустраиваться местность – сначала на ее западную часть, а затем и на восточную (за Выборгским шоссе), не принадлежавшую прежде Удельному училищу.
Образовавшиеся участки сдавались в аренду. Арендаторы получили право строить дома и оранжереи, возделывать сады и огороды, рыть пруды с небольшими купальнями, однако им запрещалось «разводить питейные, промышленные и фабричные заведения, а также извлекать из недр всякого рода произведения».
Быт и благоустройство
Нельзя сказать, что Удельная пользовалась такой же популярностью, как соседние Озерки и Шувалово, – напротив, в Удельной жизнь текла размеренно и просто. Вот как, например, охарактеризовал эти места В.К. Симанский в своем очерке «Петербургские дачные местности в отношении их здоровости»: «Удельная… совмещает в себе: обширный парк бывшего земледельческого училища, удельную ферму, две больницы и группу дач. Последние расположены на ровной, суглинистой почве, совершенно открытой и доступной действию солнца и ветра. Проточной воды не имеется, жители употребляют воду из колодцев, она несколько жестка на вкус, но прозрачна и без запаха. Около дач, в большинстве двухэтажных, кроме мелких палисадников, другой растительности не имеется. В полуверсте же находится сосновый парк Удельного ведомства, избираемый местом для прогулок. Жители по преимуществу – только летние, так как для зимы постройки вовсе не приспособлены; вообще вся эта местность носит чисто дачный характер…». Большим недостатком Удельной считалось тогда «довольно скудная» растительность, «не дающая ни тени, ни прохлады в жаркие летние дни».