— А теперь они при государе?
— Никак нет. Их величества изволили на стройку уехать.
— Так ты, может, проведешь меня! — сказал Брыков и дал ему второй рубль.
Лакей совершенно был куплен; его лицо выразило полную готовность.
— Пожалуйте! — тотчас же сказал он и услужливо распахнул дверь.
Брыков вошел и снял свою шинель. Два лакея, сидевшие на конике, тотчас встали и с изумлением смотрели на смелого посетителя.
— Сюда пожалуйте! — и лакей стал взбираться по широкой винтовой лестнице.
Они вошли в огромный зал, затем прошли ряд небольших комнат, и лакей, пошептавшись с другим лакеем, сдал Брыкова, сказав:
— Он доложит, а вы подождать изволите!
Семен Павлович остался в небольшой круглой комнате; посредине ее стоял круглый стол, вокруг него чопорные кресла, а вдоль стен, увешанных картинами, чинно стояли золоченые стулья. Брыков с замиранием сердца стал дожидаться. Прошло минут пятнадцать, потом в высокой комнате гулко раздались шаги, и Брыков едва успел повернуться, как увидел Грузинова.
Тот сразу узнал его, и его красивое лицо осветилось улыбкой.
— А, дорожный товарищ, — весело сказал он, — крепостной музыкант! Ну, с чем пожаловали?
Брыков смущенно поклонился и, прежде чем начать говорить, невольно покосился на недвижно стоявшего у дверей лакея.
Грузинов заметил этот взгляд, радушно кивнул своему гостю головой, сказал: «Пройдемте ко мне!» — и пошел из зала.
Они прошли несколько комнат и очутились в небольшом рабочем кабинете, убранном с совершенною простотой.
— Здесь я отдыхаю, — сказал Грузинов, — садитесь и говорите, а я ходить буду!
Он стал ходить по комнате большими шагами, но тотчас остановился, едва Брыков, начав свой рассказ, сказал:
— Я прежде всего должен извиниться в обмане.
— Что вы не крепостной и не музыкант? — быстро перебил его Грузинов.
— Да! Я — Брыков, бывший офицер нижегородского драгунского полка, которого государь вычеркнул из списков за смертью! — и Семен Павлович рассказал все: и о своей невесте, и о брате, и о попытке отравления, о ложном известии о смерти, о резолюции государя и полном разорении.
Грузинов стоял перед ним, и по его лицу было видно, как искренне он сочувствовал Брыкову.
— Удивительное приключение, — задумчиво сказал он, — невероятное!
Брыков встал со стула.
— Я слыхал о вашем значении при государе. Молю вас, примите во мне участие, замолвите свое слово!
Грузинов остановил его движением руки и покачал головой.
— Годом раньше, это было, — сказал он с горькой усмешкой, — а теперь я недалек от опалы. Под меня подкапывается всякий… — Он опустил голову, но потом быстро поднял ее и с ободряющей улыбкой взглянул на Брыкова. — Но я вам все-таки помогу! Я извещу вас, когда и как просить самого царя. Это — все, что я могу. А пока вам надо сходить к графу Кутайсову. Это — прекрасный человек, и я скажу ему о вас.
Брыков поклонился.
— Дело в том, что по виду крепостного вам жить нельзя. Чулков живо узнает правду, и тогда вы пропали. Надо предупредить его! Вы пойдете к Кутайсову, он направит вас к Палену — и все уладится. К графу идите завтра же, прямо на дом. Он здесь живет. Идите утром, часов в десять!..
— Чем я отблагодарю вас! — с жаром сказал Брыков, горячо пожимая руку Грузинова.
— Э, полноте! Оставьте адрес, чтобы я мог оповестить вас!
Брыков написал свой адрес и радостный направился домой.
Переходя площадь, он увидел государя. Последний ехал верхом, жадно посасывая сок апельсина. Рядом с ним ехал Пален, немного позади адъютант Лопухин.
«И в руке этого человека моя жизнь, имущество и любовь», — подумал Брыков, быстро склоняя свои колени.
Он вернулся домой. Сидор встретил его и сказал:
— Опять был этот квартальный и опять ему рубль дал.
— Почему?
— Ждать хотел, а потом меня в часть вести.
— Но за что же?
— А просто ваши рубли приглянулись, — сказал Иван, — им покажи только! Кушать прикажете?
— Давай!
Брыков сел есть и за едой стал расспрашивать Ивана о Башилове.
— Что, — говорил Иван, — господин сам хороший! Кабы у нас деньги были. А то надеть нечего. Ведь как заведутся какие, сейчас в карты, а начальство — на гауптвахту! Так и живет месяц дома, месяц там!
Брыков улыбнулся.
— А сходить к нему можно?
— Отчего нельзя? У Адмиралтейства они завсегда сидят. К ним пущают!
— Завтра же к нему схожу, — сказал Брыков.
Он лег спать, а проснувшись сел писать письмо. Он писал Ермолину о своих делах: о дороге, встрече с Грузиновым, о своих двух днях в столице и о начале хлопот. Потом он стал писать Маше, моля ее о терпении и описывая свою любовь. Ее образ вставал у него перед глазами, как живой. Ему сделалось невыносимо грустно. В пустой комнате было неприятно, оплывшая свеча горела трепетным светом, за перегородкой мирно храпели денщик и Сидор.
— Брат, брат! Что я тебе сделал? — с укором произнес Брыков, и у него невольно выступили на глазах слезы.
XIX Добрые люди
Едва Семен Павлович проснулся на другой день, как Сидор тотчас сказал ему:
— Аспид-то этот уже тут!
— Какой аспид?
— А квартальный! «Хочу, — говорит, — на этого крепостного поглядеть».
Брыков нахмурился, но тотчас же вспомнил, сколько неприятностей может сделать ему этот квартальный, и, быстро одевшись, вышел на другую половину избы.
Квартальный в коротеньком мундире с невероятно высоким воротом, в ботфортах и кожаной треуголке, маленький, толстый, с заплывшим лицом, сидел развалившись на лавке и говорил денщику Ивану:
— Кабы твой барин был не военный, а, так сказать, по примеру прочих, так мы за этот самый картеж из него веревку свили бы, потому что…
Но тут вошел Брыков, и квартальный оборвал свою речь. В Семене Павловиче сразу чувствовался барин, и квартальный быстро поднялся при его входе, но потом вспомнил, что перед ним крепостной, и обозлился.
— Ты это что ж, — закричал он, — порядков не знаешь?! Приехал, да вместо того, чтобы в квартал явиться, нас ходить заставляешь? А? Что за птица?
Брыков вспыхнул и забылся при виде такой наглости.
— Хам! — закричал он. — Да я тебя велю плетьми отстегать! С кем ты говоришь?
Квартальный отшатнулся и вытянулся в струнку.
— Я, ваше бла… го… — начал он и тотчас одумался. По его жирному лицу скользнула лукавая улыбка, он вдруг принял небрежную позу и заговорил: — Эге-ге! Что-то удивительно нонче крепостные говорят! Совсем будто и господа!
Брыков изменился в лице, а Сидор хлопотливо заговорил:
— Ну, что, ваше благородие, еще выдумали! Ен — известный музыкант, у барина в почете, вот и избаловался!
— Ты мне глаз не отводи, — сказал ухмыляясь квартальный, — знаем мы эти побасенки! Идем-ка лучше, музыкант, в квартал. Там дознаемся, каков ты есть крепостной.
Семен Павлович обмер, но быстро нашелся:
— Я не могу сейчас идти с тобой, потому что зван утром к графу Кутайсову, а после…
При имени всесильного графа у квартального опять изменилось лицо. Он совершенно ополоумел, носом чуя, что здесь есть что-то неладное.
— Барина нашего просили сюда ради его музыки прислать, — снова поспешил сказать Сидор, подмигивая Брыкову.
Квартальный смущенно почесал затылок.
— Ишь ведь! — задумчиво пробормотал он.
Брыков воспользовался его нерешительностью.
— Ну, мне с тобой нечего растабарывать, — резко сказал он, — на тебе! Выпей за мое здоровье, да и убирайся! — И, сунув квартальному три рубля, он вернулся в горницу.
Минуту спустя вошел Сидор с озабоченным лицом.
— Чует он, окаянный, что неладно у нас, — сказал он вздыхая, — беда с ним будет!
— Какая беда еще! Давай есть!
— Какая беда? — повторил Сидор, принося еду. — Сами знаете: свяжись только с полицией… последнее дело!..
— Ну, ну, не каркай!.. У меня заступники здесь найдутся!
Семен Павлович поел, оделся и вышел. На площади толпился народ, навстречу ему бежало несколько человек и чуть не сшибло его с ног.
— Что там такое? — спросил Брыков у стоявшей возле него бабы.
— А казнить, батюшка, будут! Вора, вишь, казнить будут. Сперва плетью стегать, потом клеймить, а там в Сибирь ушлют.
В это мгновение на площади увеличилось волнение. Вдали глухо загремел барабан, и показалась телега. Семен Павлович остановился. Грохот барабана стал яснее, телега приблизилась. На скамье посредине с завязанными назад руками сидел преступник, и на его груди болталась дощечка с надписью: «Вор». Вокруг телеги мерно шагали солдаты, и два барабана выбивали резкую дробь. Толпа раздвинулась и потом сомкнулась, словно проглотив телегу с преступником. Барабанный бой смолк.
«На эшафот ведут», — подумал Брыков и поспешно пошел дальше — мерзость публичной казни уже смущала многих…
Семен Павлович вышел к Ямской слободе, сторговал извозчика и поехал в Зимний дворец, размышляя о предстоявшем свидании.
Граф Кутайсов был влиятельным вельможей при императоре. При штурме Кутаиса вместе с пленниками был забран и маленький турчонок. Его привезли в Петербург, он понравился цесаревичу Павлу, и тот взял турчонка под свое покровительство, окрестил его под именем Ивана и дал ему фамилию Кутайсов. С течением времени этот турчонок, Иван Павлович Кутайсов, сделался одним из ближайших лиц к императору, был обер-гардеробмейстером, в чине тайного советника, в звании графа и имел все российские ордена, включая даже Андрея Первозванного! Подозрительный цесаревич приготовил из него брадобрея, а своей ласковой внимательностью верного раба ловкий, находчивый, умный Иван Павлович часто умел возвращать Павлу утраченное хорошее расположение духа, умел часто обращать его гнев в милость, и много людей было обязано в своем спасении заступничеством доброго брадобрея. Этот Кутайсов являлся едва ли не симпатичнейшим из людей, окружавших императора. В течение всей своей удивительной карьеры он никому не причинил вреда и очень многим принес пользу.