Изъ частныхъ бесѣдъ).
С.С.С.Р. – лукъ съ натянутою тетивою, съ середины вѣка всё менѣе и менѣе, впрочемъ, натянутою. Онъ выше Россіи нынѣшней настолько, насколько душа выше плоти. Евг. Анучинъ какъ-то сказалъ на это въ личной бесѣдѣ: «Да, несомненно. В СССР в определенной дозе душевность допускалась для "простого советского человека". Начало было положено любимым кинофильмом вождя "Волга-Волга". Расцвел жанр оперетты, особенно венской, так и новой, советской. Власти дозировали проявление душевности. Был разнос кинофильма "Разные судьбы", простенькая, но душевная песенка "Мишка, Мишка, где твоя улыбка" была названа пошлостью. Сейчас плоть действительно вытеснила душевность. В наше время нет ничего, что сакрально, поэтому оставим в покое наше время». – Промѣнявъ элитарное на элитное, идеалы – на интересы, душу – на плоть, «всѣ точно въ баню сходили и окатились новой водой» (Розановъ о событіяхъ столѣтней давности); правда, баня оказалася для многихъ и для самой Россіи кровавой баней – вслѣдъ за кровавымъ энурезомъ длиною въ человѣческую жизнь; послѣ – расправила крылія пластмассовая омерта. Сказанное подтверждаетъ не только любой личный опытъ, но и сравненіе совѣтскаго и россійскаго кино: слѣпецъ и тотъ узритъ вѣрность сказаннаго.
Отличіе Россіи новой въ томъ, что она, будучи деспотіей, не идеократія: идея здѣсь – ширма, размѣнная монета, болтовня, маска; и нѣтъ здѣсь контроля надъ идеями общественными (онѣ попросту ничего не стоятъ). – Управленцамъ проще контролировать общество, низведя послѣднее до уровня «ниже пояса», сдѣлавши ихъ гиликами, плотяными созданіями, искалѣченными и духовно оскопленными; такова свойственная восточнымъ обществамъ кастрація: если ранѣе евнухи плоти – собачьей преданностью – содѣйствовали стабильности режима, то нынѣ таковой служатъ евнухи духа, которымъ не только дозволено активно пріапически себя являть, но именно что приказано быть въ объятьяхъ Діониса, въ слѣпотѣ и тьмѣ, и не высовываться къ аполлоническому бытію, къ свѣту, прозрѣніямъ и просто зрѣнію. Въ этомъ смыслѣ современный россійскій «либерализмъ» – прямое порожденіе Діониса, коего римляне называли Liber.
Если Россія и С.С.С.Р. (въ меньшей мѣрѣ) – душа, то Россія новая – плоть, ибо совлеклась души и остатковъ духа – подобно змѣѣ, сбрасывающей кожу; духъ и душа въ Россіи послѣдней – лишнее, балластъ, мѣшающій главному: куплѣ-продажѣ, плотянымъ удовольствіямъ (днемъ – трудъ, ночью – отдохновенія отъ трудовъ). Она – родина ressentiment: чего въ мірѣ нѣтъ, такъ это мѣста, гдѣ его, ресентимента, больше, чѣмъ въ ней, воплощенномъ убожествѣ, скопищѣ нищихъ духомъ (но не только духомъ).
Если въ С.С.С.Р. имѣли мѣсто пятилѣтки за четыре года, то въ Россіи нынѣшней: пятидневки за четыре года.
Нѣтъ націи и народа, болѣе презирающаго законъ: что Аѳины, что Спарта (и даже Римъ[44]) – обѣ суть прямыя противоположности Россіи – какъ новой, такъ и Россіи старой, которыя – что первая, что послѣдняя – Востокъ, а потому тюрьма для свободнаго[45]. Свобода бываетъ свободою Ахиллеса, а бываетъ свободою Сергія Радонежскаго; о первой въ Россіи если и слышали, то не видѣли. Аристофобія, о которой говоритъ Ортега-и-Гассетъ примѣнительно къ Испаніи, въ еще большей мѣрѣ относится къ современной Россіи. И къ аристофобіи нынче добавляется еще и спиритофобія.
135. Дерзновенная отвага этих мужей достойна удивления, и, кроме того, [не менее поразительны] вот такие их слова. На пути в Сусы прибыли они к Гидарну (родом персу), который был начальником персидского войска на асийском побережье. Гидарн дружески принял спартанцев и за угощением спросил их: «Лакедемоняне! Почему вы избегаете царской дружбы? Вы можете видеть на моем примере, какое я занимаю положение – как царь умеет воздавать честь доблестным мужам. Так и вы, если предадитесь царю (царь ведь считает вас доблестными мужами), то он поставит каждого из вас, спартанцев, властителем области в Элладе». На эти слова они отвечали так: «Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода – сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не только копьем, но и секирой». Так они отвечали Гидарну.
136. Оттуда спартанцы прибыли в Сусы и предстали пред царские очи. Телохранители прежде всего приказали им пасть ниц и поклониться царю до земли и хотели принудить их к этому силой. Однако они наотрез отказались, даже если их поставят на голову. Ведь, по их словам, не в обычае у них падать ниц и поклоняться человеку и пришли сюда они не ради этого, а по другой причине. После решительного отказа выполнить это требование они вновь взяли слово и сказали приблизительно так: «Царь мидян! Послали нас лакедемоняне вместо умерщвленных в Спарте глашатаев, чтобы искупить смерть их». В ответ на эти слова Ксеркс сказал, что по своему великодушию он не поступит подобно лакедемонянам, которые, презрев обычай, священный для всех людей, предали смерти глашатаев. Сам же он не желает подражать им в том, что достойно порицания, а потому не умертвит послов, но снимет с лакедемонян вину за убийство». Геродотъ Исторiя.
Государство задавило общество, его творческія способности, общество – винтикъ государственной машины, ненавидящее всё гордо-вздымающееся, самостійное, неподчиненное, свободное; это государство-Левіаѳанъ, Быкъ красноярый – съ волей къ уравненію и къ низведенію до низкаго уровня какъ своей цѣли; но задавивъ – дало нѣкоторое количество пресловутыхъ «хлѣбовъ и зрѣлищъ», ибо на чёмъ, если не на не менѣе пресловутомъ общественномъ мнѣніи оно и зиждется? Исторія не вѣдаетъ примѣровъ, когда государство и огосударствленное, грубое, военизированное неживое общество съ бурно расцвѣтшимъ бюрократическимъ аппаратомъ, съ націоналистическими, ура-патріотическими и околофашистскими идейками и нищенскимъ и бѣдняцкимъ сознаньемъ своихъ членовъ-винтиковъ не шло бы семимильными шагами къ своему краху и паденію, и послѣдніе, винтики, – изнутри, а не внѣшнимъ захватомъ, – прободаютъ нѣкогда живое тѣло общества: внутреннимъ гніеніемъ и разложеніемъ. Общество въ Россіи нынѣшней глубоко нездорово, это та стадія болѣзни, изъ которой если и можно вырваться, то лишь преодолѣвъ её въ самомъ дѣлѣ драконовыми мѣрами: у общества, не цѣнящаго своихъ лучшихъ людей (въ нашемъ случаѣ – общества ненавидящаго или презирающаго ихъ), – нѣтъ [нерабскаго] будущаго; вѣрно и обратное: то общество здраво, кое цѣнитъ своихъ лучшихъ людей.
Власть разсматриваетъ собственное населеніе какъ не то что рабовъ, но именно что какъ лишнихъ. Важнѣе то, что сами лишніе таковыми себя считаютъ. Казалось бы: у такой общественности (здѣсь умѣстнѣе совѣтское слово "общество") нѣтъ будущности (снова умѣстнѣе "будущее"). Анъ нѣтъ – есть: въ качествѣ не просто рабовъ, но именно лишнихъ рабовъ. Важнѣе, что власть причисляетъ и почти отсутствующую нынѣ интеллигенцію (въ старомъ смыслѣ) къ лишнимъ и дѣлаетъ всё, чтобы ея болѣе не было. – Такъ, въ частности, она извлекла урокъ С.С.С.Р. и подобныхъ режимовъ – книги надобно не запрещать, что лишь подогрѣваетъ – а иногда и попросту рождаетъ – къ нимъ интересъ, а сдѣлать элитарное – маргинальнымъ въ соціальномъ планѣ, презрѣннымъ въ оцѣнкѣ большинства; цѣна для власть имущихъ невелика – превращеніе Россіи въ «зону», стойло и отхожее мѣсто, а ея народа – въ быдло; да вотъ лишней оказывается самая власть (какъ болѣзненный наростъ) съ ея поддерживающей идеологизированной псевдо-культурою, поставленною на государственные рельсы[46]. – Культура Россіи новой есть отсутствіе культуры, помѣсь чорти чего съ чорти чѣмъ, худшая изъ возможныхъ, и не синтезъ, но хамская и пародійная эклектика, созданная ариманцами себѣ на потребу.
Мало кто из выдающихся артистов и писателей могут заниматься своей работой, не занимая служебную должность. Но и они следуют государственным директивам, выполняют государственные заказы, им платят, словно высшим чиновникам, а так как они хорошо и безоговорочно служат государству, то пользуются привилегиями высших чиновников. Что касается практической стороны дела, они имеют квазичиновничий статус». (К.Виттфогель. Деспотизмъ Востока. Сравнительное изслѣдованіе тотальной власти).
Правило: уменьшеніе оковъ слѣпого бога – съ послѣдующимъ за нимъ, но отнюдь не обязательнымъ, уменьшеніемъ оковъ государства – приводитъ къ разрастанію и возрастанію культуры, и наоборотъ. Это стоитъ напомнить знающимъ и повѣдать незнающимъ: особливо въ наше время – время уже свершившагося ариманическаго грѣхопаденія и заступившей духовной ночи. – Слишкомъ много въ Россіи было и будетъ людей культуры, которые не мыслятъ культуру неотрывно отъ своего государства, а государство – отъ своей культуры.
Государство, для котораго человѣкъ любой – всегда средство, а не цѣль, отъ вѣка использовало его въ цѣляхъ собственныхъ, нимало съ нимъ не считаясь. Личность и государство – одна изъ темъ критской поэмы. Хребетъ – и критскій, и русскій (соціальный, политическій, бытійный – какой угодно) – сломленъ: тысячелѣтіемъ рабства (снова типично восточная черта).
Частное (неофиціальное) лицо на Востокѣ стоитъ мало (въ глазахъ народа и не только народа); продолженіе руки правителя, человѣкъ государственный, даже самаго низкаго ранга, – вотъ что если не уважаютъ, то чего боятся[47]. Потому русскіе издавна стремятся не къ свободѣ, но къ положенію (быть частью системы, желательно повыше; не желающій быть частью системы традиціонно воспринимается въ Россіи какъ чортъ знаетъ что). Впрочемъ, оно оправданно – съ позиціи правды плоти, которая ничего выше покоя да счастья не вѣдаетъ: быть свободнымъ въ Россіи современной крайне непросто и чревато несчастьемъ, а потому лучше о ней попросту умолчать.