К нему подошел капитан второго ранга, окончательно взявший на себя управление ледоколом и, не обращая внимания ни на состояние генерала, ни на адъютанта, предупреждающе приложившего палец к губам, тронул Миллера рукою за плечо:
– Евгений Карлович!
Миллер выпрямился.
– Да.
– Впереди ледовые поля. Совсем немного осталось.
– И что же? Я в этом совершенно ничего не понимаю.
– «Ярославну» придется бросить. С нею мы сквозь поля не пройдем.
Военная яхта, сцепленная прочным буксирным тросом с ледоколом, шла на поводу след в след, носом в корму.
– Спасти ее не удастся?
– Не удастся, – кавторанг отрицательно качнул головой, – льды просто раздавят ее.
– Жаль. – Миллер вздохнул. – Заберите с нее орудия, они нам могут пригодиться.
– Возьмем не только орудия, но и запас угля – у нас кочегары догребают последние крошки, топки ледокола работают уже на пыли, а не на угле.
– Да-да, заберите и уголь, – в голосе генерала послышались растерянные и одновременно виноватые нотки, он отвернулся от кавторанга.
Тому сделалось жаль Миллера, он тихо отошел в сторону, беззвучно открыл дверь, ведущую вниз, в машинное отделение, и исчез.
Миллер вздохнул, перчаткой сбил с лица морось, украсившую белой щеткой брови. Все планы, которые имелись у него, все до единого, – рухнули. Даже план эвакуации, который, несмотря на все затяжки, был готов, и тот рухнул. Миллер приподнялся на цыпочки, вгляделся в серое вязкое пространство, в которое с грохотом вгрызался ледокол.
Может, обойдется, может, злосчастные ледовые поля удастся обойти, либо их вообще не окажется – ведь все может быть! – но сколько ни вглядывался он в серую муть, так ничего и не увидел. Внутри затеплилась надежда: а вдруг все-таки удастся обхитрить море?
Лицо Миллера разгладилось.
Напрасно он надеялся на снисходительность судьбы. Через двадцать минут под днищем «Минина» раздался такой тяжелый скрежет, что все находившиеся на ледоколе люди невольно сжались, подмятые страшной мыслью: неужели они наткнулись на айсберг? Как когда-то наткнулся «Титаник»… Стало понятно, что ледовые поля не обойти.
«Минин» закряхтел, качнулся корпусом в одну сторону, потом в другую, несколько раз повторил раскачку и тихо сполз с льдины.
Отработал немного назад – прошел всего несколько метров, и тут же мичман, стоявший на корме «Минина», скрестил над головой руки: хватит! Ситуация была опасная – не дай бог провисший канат, на котором шла «Ярославна», намотается на гребной винт ледокола.
Ледокол вновь совершил несколько коротких резких рывков, всадился носом в огромную приглубую льдину – «айсберг», – у приглубых льдин обычно на поверхности находится лишь одна шестая часть, все остальное скрыто в воде, – задрожал всем корпусом, пытаясь одолеть льдину, но не одолел и вновь сполз назад.
Стало ясно, что в лоб льдину не взять, надо искать обход. Ох, какой большой помехой была «Ярославна», она сковывала любой, даже самый малый маневр ледокола.
За два часа они прошли не более двадцати метров, после чего капитан второго ранга скомандовал с досадою:
– Стоп!
Адъютант Миллера немедленно примчался в рубку.
– Что случилось?
– Все! – мрачно произнес кавторанг. – Дальше с «Ярославной» мы идти не сможем.
Разгрузку яхты произвели с завидной быстротой. За три часа солдаты, толпившиеся на палубе «Минина», перебросали на ледокол весь уголь. Машины на «Минине» разом заработали веселее, невесомый белесый дым, висевший над его трубами, словно обрел плоть, сделался густым, горячим.
По льду на «Минина» перекатили пушки, веревками подняли на палубу, перетащили и снаряды, несколько ящиков.
На «Ярославне» потушили огни, яхта сделалась угрюмой, пустынной, у многих, кто бросал на нее прощальный взгляд, тоскливо сжималось сердце.
Всякий корабль, плавающий в этих холодных неуютных местах, – это живое существо, и, как любое другое живое существо, имеет душу. Так же, как человек, погибает, если за ним не ухаживают, не обогревают, так погибнет и без должного ухода «Ярославна», очень скоро погибнет…
– Сколько нас сейчас находится на «Минине»? – спросил Миллер у капитана второго ранга.
– Тысяча сто человек.
– А нормальная загрузка?
– Сто двадцать человек.
– Не потонем?
– Постараемся не потонуть, ваше высокопревосходительство. – Кавторанг но старинке назвал Миллера «высокопревосходительством», вытянулся: – Разрешите следовать дальше?
Миллер кивнул:
– Давайте, голубчик, давайте!
Без яхты, постоянно дергавшей ледокол за хвост, «Минин» пошел быстрее. «Ярославна» еще долго была видна в туманном морозном пространстве, сиротливая, молчаливая, обреченная на смерть. Женщины, перешедшие с яхты на ледокол, плакали, на мужей своих поглядывали со скорбью, а кое-кто и с ненавистью: вместе с яхтой в прошлое навсегда удалялось то, что они называли Родиной.
Прошло еще немного времени, и брошенная яхта исчезла. Больше никто никогда ее не видел, Миллер пометил у себя в записной книжке: «20 февраля 1920 года»… Хотел несколько слов, но слишком они были печальные, пропитанные слезами, поэтому Миллер расстроенно махнул рукой и опустил книжку в карман мундира. На несколько минут заглянул в рубку и надолго исчез у себя в каюте.
Занимал он роскошную, обшитую дубом, каюту капитана ледокола, с бронзовыми ободами иллюминаторов и тяжелыми атласными портьерами.
Ледокол врубался в железное, покрытое торосами поле, трясся всем корпусом, скрипел сочленениями, хрипел, плевался черным дымом, но медленно продвигался вперед.
Они попали в паковые льды – самые труднопроходимые, прочные, будто льды эти были сработаны из броневого листа. Тяжелее этих льдов на севере, пожалуй, нет ничего. Ледокол трясло так, что из палубного покрытия вылетали заклепки. У Миллера от тряски разболелся зуб.
Наталья Николаевна приблизилась к мужу со стаканом воды.
– Эжен, есть старое народное средство – прополоскать больной зуб содой, и боль пройдет. Соду надо обязательно растворить в теплой воде…
– Уж лучше прополоскать водкой, – недовольно пробурчал Миллер.
Грохот не давал не то чтобы уснуть – грохот не позволял даже забыться. Хотя бы на минуту забыться…
К вечеру впереди, во льдах, заметили три силуэта. Три корабля. Что за корабли – не понять.
Миллера вызвали в рубку.
– Похоже, это наши ледоколы, которые пятнадцатого февраля вышли из Архангельска в Мурманск, – сказал Миллеру кавторанг, который последние часы вообще не выходил из рубки, нес свою службу, понимая, что подмены ему нет, что он сейчас был единственный морской офицер на «Минине», знающий ледокольное дело.
– А какие флаги на них? – деловито осведомился Миллер.
– Флаги сейчас ничего не значат, – сказал кавторанг, – матросы меняют их ныне, как им заблагорассудится.
Впереди действительно были ледоколы, вышедшие из Архангельска в Мурманск пятнадцатого февраля, но до места не добравшиеся – произошла подвижка паковых льдов, и суда оказались в ловушке.
– Пушки на этих ледоколах есть? – спросил Миллер.
– Едва ли…
– Тогда надо подойти к ним поближе.
Рисковать лишний раз ему не хотелось, на «Минине» было много женщин, гражданских людей, были дети, были старухи, которых не оставили на погибель в Архангельске, поэтому Миллер и интересовался, есть ли на этих ледоколах пушки. Одна пробоина в борту «Минина» могла отправить всех этих людей на дно моря.
Три незнакомых судна, застрявшие в паковых льдах, оказались ледоколами «Сибиряков», «Русанов» и «Таймыр», приписанными к Архангельску.
– Дайте мне бинокль! – потребовал Миллер у капитана второго ранга. Тот протянул генералу мощный морской бинокль. Миллер долго вглядывался в окуляры, пытаясь рассмотреть, что за флаг полощется на корме судна, стоявшего по отношению к «Минину» в презрительной позе – задом. Цвета замерзшей отвердевшей до фанерной жесткости тряпки невозможно было разобрать.
Миллер поморщился.
– Что за флаг болтается у него на корме? – нетерпеливо щелкнув пальцами, спросил он у кавторанга.
– Тоже не могу понять, но похоже на матрас, ваше высокопревосходительство.
«Матрасами» в белой армии звали полосатое знамя, под которым ходили торговые суда Доброфлота.
– Не красный?
– Нет, не красный, это совершенно определенно, – ответил кавторанг.
– Значит, не предали, – задумчиво произнес Миллер.
– Еще не предали, – с легкой усмешкой проговорил кавторанг.
– Идем к ним, – скомандовал Миллер. – Сможем подойти?
– Сможем. – Капитан второго ранга передал команду в машинное отделение: – Механисьон, прибавить оборотов! – Добавил мрачным тоном: – Сейчас будем изображать из себя «Титаника».
В трубе было слышно, как механик отплюнулся через плечо:
– Тьфу-тьфу-тьфу!
«Минин» считался одним из самых мощных ледоколов на Севере, поэтому он смог подойти к застрявшим судам близко, очень близко – с одного борта на другой можно было перекинуть причальный конец.
Команды ледоколов встретили гостей угрюмым молчанием. Миллер недовольно, по-мужицки крякнул.
Всех офицеров, гражданских людей, чиновников, находившихся на ледоколах, пришлось забрать к себе – команды там были ненадежные. Миллер лишь вздохнул тяжело и выругался.
К нему подошел кавторанг, козырнул:
– Угля у нас по-прежнему мало.
– Вот мы ледоколы и распотрошим, – сказал Миллер. – У кого из них самый приличный запас угля?
Оказалось, «Сибиряков» загружен отменным кардифом едва ли не по верхнюю палубу, пожалуй, только на палубе и не было угля.
– Перегрузить уголь на «Минина», – велел Миллер, – таскать до тех пор, пока капитан не скажет: «Хватит!»
Перетаскали много, а угля на «Сибирякове» меньше не стало. Лед около «Сибирякова» и «Минина» покрылся мелкой черной пылью, лица и одежда людей, занимавшихся перегрузкой, также стали черными.
Наконец угольные бункеры Минина были заполнены, и капитан второго ранга дал отмашку: