«На юге кельтского Уэльса, в Гламоргане, на высоком берегу моря есть каменная могила ящик под названием «Коэтан Артур». Известны даже реликты ритуалов, связанных с этим доныне чтимым местом: семикратный обход могилы девушками, а также легенды о том, что накануне дня Всех Святых и Иванова дня плита — крышка могилы спускается к морю. Применительно к памятнику под Кандалакшей такой спуск означает нисхождение от символической каменной оградки или могилы к лабиринту. А отмеченные в кельтской традиции праздничные дни маркируют две из четырех важнейших вех в годичном цикле Солнечных мистерий. Может быть, и валунные выкладки у Кандалакшского залива связаны с солнечным культом? В таком случае как увязать это с общепризнанной семантикой лабиринта как входа в запредельный мир, с инициатической функцией лабиринта? Пожалуй, наиболее убедительный ответ на эти вопросы дает письменный памятник, весьма удаленный географически от Российского Севера, — великий индийский эпос «Рамаяна». Там говорится о том, как морской бог Варуна, хранитель Запада, попросил божественного зодчего Вишвакармана соорудить на священной горе Anna, «где солнце на закате ближе всего подходит к земле», «лабиринтоподобный замок, чтобы на закате «уловить» и заключить в него Солнечную деву по имени Сурья. Этот замок выступает, таким образом, в качестве врат потусторонне го, подземного мира. Однако Сурья сохраняет возможность своего предначертанного передвижения в этом мире — чтобы солнце могло взойти, когда настанет утро. Это кульминация посвящения в Солнечные мистерии: вместе с воскресающим Солнцем духовно возрождается к новой жизни и посвящаемый в таинства… За несколько дней до зимнего солнцестояния (согласно традиционалистской реконструкции, оно знаменовало начало Нового года в гиперборейской традиции) Солнечная Дева как бы нисходила от нагорной могилы к Кандалакшскому лабиринту — в море, в хтоническую тьму — и через неделю воскресала, исходя из моря (из лабиринта) и осеняя своими лучезарными крыльями утро нового годичного цикла»[22].
Необходимо отметить, что воззрения, отраженные в Рамаяне, удивительным образом сопрягаются с теми мифологическими воззрениями, которые мы находим у европейских народов.
В этой связи необходимо рассмотреть еще один памятник, обследованной экспедицией «Гиперборея» в 1998 году. «Он расположен совсем недалеко о г Сейдозера, на невысоком, но тем не менее скальном и прочном в своем основании пригорке. Пригорок этот, вероятно, представляет собой остатки древней горы как раз посередине Мотки — моренной перемычки между Сейдозером и Ловозером. Название этой горы неизвестно… На ее плато, полого спускающемся в сторону Ловозсра, полускрытое мхами, кустарником и корнями сосен, и находится это удивительное каменное сложение. Поистине «Сейд Кондиайна» удивителен: в точности таких сейдов не встречал никто из нас (да, похоже, и никто из прежних исследователей Кольского Севера). Возможно, у Сейдозера уцелел один из протосаамских сейдов. Во всяком случае, его пространственная организация несравненно сложнее и определеннее, чем у обычных сейдов — глыб на «ножках» либо антропоморфных (точнее, столпообразных) «идолов». Здесь же, на горизонтально лежащей, массивной и толстой глыбе-плите, в первом приближении воспроизводящей контуры четырехгранной усеченной пирамиды (со стороной основания около четырех-пяти метров), из плоских плит был сооружен квадратный в плане каменный домик без крыши. Причем его размеры — почти такие же. как у дольмена на юре под Кандалакшей и у квадратной валунной выкладки на горе Крестовой! Каменный домик «Сейда Кондиайна» сооружен посередине восточно! о края квадратной верхней площадки плиты-пирамиды… Предельно четкая и лаконичная структура сейда наверняка отражает столь же стройные мифологические мотивы. Два грога, с запада и с востока, не знаменуют ли собой символические врата, через которые Солнце уходит в Подземный мир и затем воскресает, озаряя утро нового дня или года? Тогда дольмен в воен очной части сейда — это своею рода храм солнечного воскрешения. А плита-пирамида, скорее всего, олицетворяет Мировую Гору. Храм на ее вершине может, наверное, быть истолкован и как аналог индуистской Оби гели Бессмертных (Амаравати) на вершине Меру. Естественно, следуя логике древних инициатических парадигм, можно предположить, что в структуре «Сейда Кондиайна» зашифрована схема посвящения в Солнечные мистерии: неофит символически отождествлял себя с умирающим и воскресающим Солнцем, переживая момент своего второго рождения. При этом вполне допустимо, что во время совершения таинства он физически ложился в грот под плитой. Западный грот очень тесен и неудобен, и, скорее всего, обряд совершался целиком в гроте восточном, хотя нельзя исключить, что погруженного в транс неофита неощутимо для него переносили из западного в восточный грог (О наличии или отсутствии подземного прохода между ними ничего не возможно сказать без детального обследования). Разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и версию захоронения в восточном гроте (подобно тому, что было изучено карельскими археологами в Заонежье, в Пегреме, в похожей по конфигурации нише каменной глыбы). В этом случае, опять же согласно традиционной мистериальной парадигме, путь смерти и воскресения предназначался душе умершего»[23].
Эти памятники ученые относят ко времени, предшествовавшему заселению этих мест саамами. С легкой руки А. Л. Никитина за этим древним населением закрепилось название «протосаамы». Хотя сейчас абсолютно ясно, что никакой связи у этого населения с более поздними саамами не прослеживается. Эпоха этих «протосаамов» датируется по обнаруженному в этом per ионе каменному инвентарю и керамике. Это поздний неолит и развитый энеолит, вторая половина III — первая половина II тысячелетия до н. э., эпоха ямочно-гребенчатой и асбестовой керамики. Именно в этот период на территории современной Карелии почитались скальные формации, зооморфные и антропоморфные. без каких бы то ни было следов искусственного воздействия. Ямочно-гребенчатая керамика обнаруживает удивительное единообразие культуры гигантских регионов Северной Евразии, от Волго-Окского междуречья до Ледовитого океана. Удивительно, но этот факт нисколько не смущал научный мир, который видел в носителях этой культуры финно-угорские народы, которые в историческое время были разбросаны спорадически по данному региону, не показывая ни определенного языкового единства, ни единства материальной культуры и верований. Все, что сейчас называют финно-угорским историко-культурным единством, есть исключительно кабинетная реконструкция с очень и очень большими допущениями. Но самое важное, от чего уже трудно отмахнуться, — это то, что культуры круга ямочно-гребенчатой керамики в точности перекрывают регион с абсолютным преобладанием протоиндоевропейской топонимики.
Возвращаясь к погребальным сооружениям каменных ящиков, нельзя не вспомнить и срубные «домики мертвых», которые вполне могут относиться к тому же кругу религиозных воззрений генетически родственного населения Севера.
Памятники древней культуры на Севере имеют специфическую ландшафтную привязку. Привязка к конкретному ландшафту, осмысленному как нерукотворная божественная данность, во многих культурах являлась важным условием, наряду с привнесенным человеческим элементом структурирования сакрального пространства, культовой актуализации священных функций объекта. Описанный выше памятник Русской Лапландии может быть прочитан и с помощью древнейших русских заговорных формул, переживших тысячелетия.».. В восточной стороне на Окияне-море стоит златый камень. На златом камне — церковь престольна, в церкви престольной — Мати Мария спала-почивала… или в сине море есть остров, на острове стоит святая церковь, во святой церкви есть престол, на престоле сидит Богородица и держит злато блюдо на коленях»[24].
Остров в Оксане здесь маркирует Центр Мира, к этому священному центру приурочен «златой камень», на котором стоит храм Богородицы. Поздние христианские наслоения не меняли, по сути, мифологических воззрений наших предков, связанных с памятью о священном Центре и Полярной Горе где-то в водах Северною океана.
Сохранились и более архаичные варианты, где вместо храма Богородицы упомянут дом или «изба». «В Море-Окияне лежит Алатырь камень, на том камне Алатыре стоит дом…», «Есть великий Океан; по море, в том великом Океане море есть камена изба; в этой каменной избе сидят три сестры, самому Христу дочери…», «На Море на Окияне, на острове Буяне стой г светлица, во светлицы три девицы…». Вот искомое слово, связанное с идеей религиозного праздника, святок, — светлица Вознесенная, в пространстве мифа, набел-горюч камень, она, возможно, и являет собой архетип одного из протохрамов тройственной Великой Богини, держательницы тайн мироздания, предстающая в трех своих ипостасях: Дева, Матерь, Старица»[25].
Данные ипостаси совершенно точно соответствуют древним славянским воззрениям на тройственную божественную природу солнца: восходящего, пребывающего в зените и заходящего, «тройного» солнца традиционного северного русского орнамента.
Еще один интересный памятник на Терском берегу описал А. Л. Никитин. Нет смысла полностью описывать весь памятник. Остановимся на ключевых для нашего исследования местах. «Высоко вознесенная над морем, слегка покатая площадка ограничена с одной стороны обрывом к воде, а с других — крутыми склонами… Гряда идет параллельно берегу моря, и в нескольких местах над ней поднимаются отдельные кучи черных камней с провалами в центре, похожие на рухнувшие внутрь каменные гробницы… Все это удивительно напоминает сооружения «мыса лабиринтов» на южном берегу острова Анзер в Соловецком архипелаге. И не только их. Такие же каменные кучи лежат в кольце из лабиринтов на Большом Заяцком острове, образуя древний могильник, сходный с тем, что был мною найден между Кузоменью и Кашкараннами, на противоположном от нас конце Лукоморья, на Великих Юриках… Валунные стены, в принципе невысокие, возносятся над тропой, ведущей в сторону Чаваныи, словно развалины непостижимой твердыни… Основу структуры святилища образуют три длинных, слегка спрямленных дуги валунных стен или гряд, в современном состоянии высотой около метра