Древнейшей церковью, где есть изображение лабиринта, считается небольшая базиликанская церковь Репарата в Орлеансвилле (Алжир). На ее каменном полу есть изображение, которое можно рассматривать как один из лабиринтов, т. е. сложный меандровый узор. Базилика построена около 325 года. Если дата постройки верна и она также относится к мозаике, представляющей четырехугольный лабиринт с одиннадцатью витками, разделенный на четыре сектора, то это действительно должен быть самый древний лабиринт, обнаруженный на полу христианской церкви.
В центре у него криптограмма из множества букв, в которых прочитываются слова Sancta Ecclesia (Святая Церковь), впрочем, не связанная на прямую с данным лабиринтом, так как встречается в храме и в иных местах. Сам этот лабиринт небольшой — 2,5 метра. Ходить по нему невозможно.
В Европе изображения лабиринта можно было встретить в самых выдающихся соборах Франции. Лабиринты соборов в Амьене, Аррасе и Сен-Кан гене, выложенные на полу центрального нефа, имели восьмиугольную форму и структуру лабиринтов Севера. Лабиринт приходской церкви XII века в Сен-Кантсне имел в диаметре 10,5 метра. Большинство этих лабиринтов со временем были разрушены в связи с гем, что дети соревновались в них, кто первый достигнет центра. Избежали разрушения изображения лабиринтов, которые располагались в нартексе или в приделах, где хождение по ним не мешало богослужению. Аррасский лабиринт был разобран уже в 1792 году. Амьенский — только в 1825-м. Последний был выложен в 1288 году, о чем свидетельствует старинная надпись: «Maison de Dalus» (т. е. дом Дедала). Дру1 не лабиринты все круглые и малого размера находились на стене собора в Лукке, в Риме в соборе Санта-Мария д'Аквиро и в соборе Санта-Мария ди Трастевере, в Равенне, в знаменитой церкви Сан-Витале. Эти лабиринты имели одну ось и четырехчастное деление, походя на лабиринты в старинных рукописях и в соборах в Санси в Байе. Впрочем, в соборе Санта-Мария ди Трастевере лабиринт напоминает рисунок лабиринта с острова Висбю. Один из древнейших типов таких церковных лабиринтов известен в Пьяченце, где мозаичное изображение включает в себя сцену борьбы Тесея с Минотавром. Интересна и трактовка, которая давалась лабиринтам в церквях со стороны католическою клира. Аббат Обер в книге о соборе в Пуатье считает, что лабиринт символизировал Страстной пут ь Христа от дворца Пилата до Голгофы. Конечно, эти изображения изначально не имели ничего общего с Крестным путем Страданий Христовых, тем более что целый ряд таких лабиринтов и лабиринтообразных рисунков помещался на вертикальных стенах, что можно видеть на примере лабиринта из Барселонского музея, описанного нами здесь, и даже на колоколах. Отсюда можно сделать вывод, что древнейшие лабиринты в храмах могут считаться христианскими символами лишь в том смысле, что символизировали для средневекового человека путаницу заблуждений и соблазнов мира дольнего. Однако, так или иначе, эти церковные символы существовали не одно столетие. Ходить по многим средневековым лабиринтам было нельзя, особенно если они были изображены на стене. Но есть данные, что прихожане старательно водили по линиям лабиринта пальцами.
Описание всех итальянских лабиринтов даны в работе Жюльена Дюрана, вышедшей в Париже в 1855 году.
Важно, что далеко не во всех, а вернее, в единичных лабиринтах можно проследить связь между мифом о Минотавре и его адаптацией к христианской храмовой символике. В основном речь должна идти о наследовании более древней североевропейской языческой традиции. В катакомбах нет изображений лабиринтов, что может говорить о том, что в Средиземноморье в тот период уже не было живой традиции сакрального восприятия лабиринта, как она явственным образом была жива на севере Европы. Говоря о православном мире, здесь необходимо привести один яркий пример из книги Эрнста Краузе, который прольет свет на эту проблему.
«Дидрон в первом томе, основанных им «Annales arheologiques» (Paris, 1844. Р. 330) рассказывает, как он безуспешно пытался разгадать эту загадку при посещении фессалийского монастыря Св. Варлаама в составе Метеорскою комплекса. «На стене приемной с внешней стороны сепией или берлинской охрой нарисован лабиринт, совершенно подобный тому, который можно видеть в Шартрском соборе на полу храмового нефа, и похожий также па те. которые украшают нефы соборов в Реймсе и Амьене. О том. что значат эти лабиринты, изыскания ведутся уже давно; я надеялся найти объяснение им в монастыре Св. Варлаама и спросил монахов. Мне ответили, что рисунок сей означает «темницу Соломона»… и что один из монахов нашел этот рисунок в какой-то книге и воспроизвел здесь»[54].
Очень важно заметить, что рисунок лабиринта именовался в древнегреческих алхимических трактатах, созданных в Александрии в первые века нашей эры, именно «лабиринтом Соломона». Этот факт свидетельствует, что подобные трактаты переписывались в старину в греческих монастырях. Впрочем, говорить о том, что изначальный сакральный смысл лабиринтов могли эти трактаты каким-то образом сохранить, мы не имеем надежных данных.
«Внезапное появление многочисленных церковных и книжных лабиринтов конца IX–XIII в. совпадает с приходом во Францию норманнов, с обозначением дьявола как «злого Фаланда» в германской литературе, из чего явствует, что «дом Фаланда». название которого по-латински образованные монахи переводили как «donws Daedali», дом Дедала, приобрел церковный смысл. Таким образом, речь здесь идет не о включении греческих представлений в церковный обиход, а скорее о том сплаве элементов северного языческого культа с христианскими идеями, который возник как раз в го время благодаря стараниям некоторых церковных писателей, обладавших богатым воображением… Не церковные лабиринты перешли из храмов на открытую местность, а языческие наземные лабиринты и «змеиные ходы» были восприняты христианской церковью… с одной стороны, христианские святители освящали места языческих святилищ, превращая их в храмы, с другой — сам христианский культ перенимал языческие обычаи. Многие христианские церкви располагаются прямо на местах прежних языческих каменных кругов (кромлехов) отмечавших места проведения тингов и отправления культа, а в Ирландии и Шотландии существует немало церквей, которые вплоть до нашего времени остаются окружены грубыми каменными блоками — просто потому, что среди них и были построены. Такие «круги друидов», как их называют в Англии, обрамляют, в частности, церкви в Дерри, Кильдейре, Роскебери, Беначине и др. О первых христианских храмах на о-ве Готланд известно, что местные язычники жгли их до тех пор. пока их не стали строить непосредственно в древних языческих культовых местах, отдавая их, так сказать, под защиту последних. Три старейшие церкви острова были поставлены как раз на месте таких древних святилищ и считались неприкосновенными»[55].
Такая же практика существовала на Руси. В Новгороде на месте капища Перуна создается первый христианский храм Севера — Рождества Богородицы, который строит первый новгородский епископ Иоаким Корсунянин. В Ростове Великом на месте капища Велеса, сокрушенного святым Авраамием, стоит ныне комплекс Авраамиева монастыря.
В отношении западноевропейских церквей и использования ими темы лабиринтов необходимо сказать, что здесь перед нами определенная трансформация древнего индоевропейского мифа о «солнечной деве», удерживаемой в лабиринте или «башне» силами зла и освобождавшейся из плена в весеннее время. В христианском прочтении этот миф стал не менее выразительным и насыщенным солярной символикой.
Одному из церковных писателей XII века, столь же романтически настроенному, сколь и схоластически образованному, а именно Гонорию Отенскому… удалось в своем труде «Speculum Ecclesiae» («Зерцало Церковное», ок. 1115 года) и некоторых других работах совместить древние образы «солнечной девы» и Церкви Христовой в облике Невесты по интерпретации Отцов Церкви, начиная с Оригена, основной гемы библейской Песни Песней царя Соломона.
«В ткань сюжета была вплетена история Вавилонской башни, — чтобы показать, как заблудшая и низвергнутая с небес Невеста Христова, отданная сначала на воспитание Ною, понадает в руки вавилонских великанов, которые под предводительством Нимрода собрались строить огромную башню, чтобы достичь неба и с нее штурмовать его. Невесту они держали в плену в башне, пока не пришел Христос во главе небесного воинства, чтобы освободить се, и, сбросив Нимрода и его войско Люциферово в жар пламени и серы, торжественно вывел ее из башенной темницы, из юдоли слезной, и вывел как Луну (!) в покои Вечного Солнца, для обручения с женихом»[56].
Трансформация древнего лабиринта блуждания «солнечной девы» во мраке ночи из древнего языческого мифа германцев в башню Вавилонскую еще раз отсылает нас к названию лабиринтов на Русском Севере — «вавилон».
Сохранность и бытование столь древних мифологем в виде сказок в христианскую эпоху говорит не только о связи и преемственности русского населения Севера по отношению к древним строителям лабиринтов, но и заставляет нас понять, каким образом древняя мифология была адаптирована для символики христианскою вероучения.
Необходимо заметить, что подобные древние символы и обряды в ритуальной практике христианских царств не являются механическим заимствованием из языческого мира, но представляют собой сознательное использование преображенных в свете Христовой истины древнейших архетипов, обращенных на службу христианской державе. Это же справедливо и для некоторых элементов языческих культов, «воцерковленных» для священнодействия в христианстве.
Пространная летописная повесть о Куликовской битве доносит до нас следующее предание: «… Видели праведные, как в девятом часу во время боя помогали христианам ангелы и святых мужей полк, воина Георгия и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых Бориса и Глеба, был среди них и воевода высшего полка небесных воинов архистратиг Михаил. Двое воевод видели эти полки, трехсолнечный полк и пламенеющие их стрелы, которые летели во врагов». В этом отрывке наше внимание не может не привлечь образ «трехсолнечною полка». Тройное солнце — очень древний мотив