– Прекратите склонять меня к транжирству, милейший, – попросил казначей, пряча кошель. – Вот вернемся с победой, тогда и отпразднуем.
– Позвольте, ваша честь! – навис над коротышкой Михаил. – Это ведь вы затащили меня сюда, в этот гадючник! Так что будьте добры, кормите инвалида как полагается! Я не подписывался на диетическое питание!..
Пыл оскорбленного калеки охладил вернувшийся с переговоров Фокси. Вместе с ним явился невзрачный старичок в полушубке и шапке-ушанке – по всей видимости, владелец постоялого двора.
– Все в порядке, парни, – доложил нам проводник. – Будут и комнаты, и гараж, причем теплый! Эх, вот за что я люблю шахтерские поселки: в них даже гаражи отапливаются, поскольку угля здесь – хоть задницей жуй. Сколько, ты сказал, Юзеф, с нас причитается?
Узнав сумму аренды, Конрад насупился и закряхтел, однако без разговоров отсчитал положенное. Впрочем, теплый гараж стоил заплаченных денег. Мы могли отправиться в дальнейший путь, как только буран утихнет, и не тратить лишнее время на заливку воды и долгий прогрев двигателя.
Пока Фокси загонял машину в гараж, мы отправились в трактир. Вряд ли появление в публичном месте представляло для нас риск. Я надеялся, что все здешние плакаты с портретами отступника Хенриксона и его сообщников давным-давно сгорели в шахтерских печах. Да и опознать наши постаревшие и нарочито не бритые физиономии было не просто даже тому, кто обладал хорошей памятью на лица.
К моему удивлению, кроме нескольких остановившихся переждать непогоду торговцев, чьи грузовики я заметил в приоткрытые ворота гаража, и полудюжины местных жителей (их можно было отличить по въевшейся в веки угольной пыли), в просторном трактире больше никого не было. Либо где-то на другом краю поселка работало конкурирующее заведение, либо трезвость была возведена местными жителями в культ – я не находил иного объяснения столь малому количеству посетителей в этот унылый, непогожий вечер.
Мы взяли у трактирщика ключи от комнат, отнесли вещи наверх, после чего вернулись в зал, заказали ужин и оккупировали столик в углу. Михаил сразу начал озираться в поисках своего излюбленного «снотворного». Однако все три местные девочки, в самой миниатюрной из которых было килограммов под девяносто, были уже разобраны торговцами.
– Похоже, я сэкономил вам сегодня сотню сант-евро, – заметил по этому поводу Михаил нашему казначею. – Предлагаю не скупердяйничать и пустить их в рост. Обязуюсь вернуть наши деньги с процентами, если получится уболтать кого-нибудь из торгашей перекинуться в картишки.
– Прошу вас, не втягивайте меня в свои сомнительные аферы, – запротестовал Конрад. – Давайте, разлюбезнейшие, поскорее покончим с ужином и ляжем спать. Завтра, по всем приметам, день будет не легче.
– И с каких пор вы стали злейшим врагом веселья, ваша честь? – тоскливо поинтересовался контрразведчик. – Что-то я вас нынче совсем не узнаю! А помнится, раньше вы обожали гульнуть на широкую ногу: опустошить с собратьями по Ордену бочку-другую кагора, поорать похабные песни, пострелять по живым мишеням… Как, однако, портит людей жизнь в эмиграции!
Фокси присоединился к нам, когда подали ужин. Фон Циммер все-таки не выдержал укоризненного взгляда Михаила и расщедрился на четыре бутылки дешевого ягодного вина, оказавшегося на вкус довольно паршивым. Байкер не отказался поддержать компанию и наполнил кружку вместе с нами.
Долгая тряска в автомобиле вкупе с неутихающей паранойей вымотали меня. И потому я был солидарен с Конрадом – лучше пораньше лечь спать и встать с рассветом, чем глушить до полуночи местное пойло и завтра трястись в джипе с больной головой. Однако атмосфера в малолюдном придорожном трактире оказалась на диво теплая и уютная, отчего идти наверх сразу после ужина как-то расхотелось. К тому же выяснилось, что эмиграция все же не окончательно испортила Конрада Фридриховича, и когда его суровый нрав немного оттаял от выпивки, коротышка заказал еще вина, теперь уже более дорогого и не сводящего кислятиной скулы.
Михаил и Фокси в знак одобрения похлопали «щедрого папашу» по плечу. Я же забеспокоился, как бы щедрость Конрада не начала расти прямо пропорционально количеству выпитого. Такая арифметика могла запросто поставить под угрозу наш ограниченный бюджет. Впрочем, коротышка тоже вовремя смекнул, что головная боль ему не попутчик, и потому, расплатившись с трактирщиком за вторую порцию вина, припрятал княжеский кошель в самый дальний карман.
Когда Михаил окончательно убедился, что ему больше не стрясти с казначея ни сант-евро, он слегка огорчился («Эх, а как хорошо все начиналось!») и отправился совмещать полезное с приятным. А именно: выведать у прибывших с запада торговцев последние новости и заодно развлечь себя и собеседников карточной игрой.
Будь я на месте одной из будущих жертв Михалыча, то непременно бы заинтересовался, почему это его спутники единодушно отказались с ним играть. Правда, Фокси порывался пойти с Михаилом, но когда тот отвернулся, я посмотрел на байкера и выразительно помотал головой.
Мне было жаль хорошего парня, который немного напоминал моего старшего приемного сына Поля. Фокси и так уже имел неосторожность заключить с пронырой-русским пари на две сотни. Дай Михаилу волю, и наш проводник не только не увидит в этом рейде заработка, но еще и останется по уши в долгах. Что до Конрада, так тот был еще не настолько пьян, чтобы дать обобрать себя до нитки заклятому другу.
Михал Михалыч вновь блеснул своим недюжинным природным магнетизмом, поскольку сумел буквально за минуту собрать вокруг себя за карточным столом всех посетителей трактира. Даже трактирщик Казимир – судя по внешнему сходству, родной брат хозяина постоялого двора Юзефа – покинул стойку и примкнул к болельщикам. Глаза его возбужденно блестели, и это наверняка не ускользнуло от Михаила. Он всегда предпочитал играть с богатыми и азартными игроками – качества, редко сочетавшиеся в прижимистых европейских торговцах. Я был убежден, что Казимир не устоит перед искушением и вскоре окажется за игровым столом. Что ж, неосмотрительному трактирщику предстояло надолго запомнить этот вечер и этого постояльца…
Мы с Конрадом и Фокси оставались единственными, кого разгоревшееся веселье не увлекло в центр зала. Мы продолжали попивать вино и посматривать на играющих, разумеется, втайне болея за Михаила. Я был рад, что Фокси с первого раза внял моему предостережению. Меня в его возрасте даже розгами нельзя было отвадить от вкушения запретных плодов, и мое счастье, что среди них не оказалось проклятых карт.
– Веселятся так, словно вокруг ничего не происходит! – раздраженно проговорил байкер, потягивая вино. – «Башмачники» Берлинскую епархию, как ветошь, напополам порвали и еще сколько бед натворят, пока с Крестоносцами воевать будут. А местным все нипочем!
– Неудивительно, милейший, – отозвался Конрад, довольный тем, что Михаил отправился играть в карты за свой счет. – Как говорят у нас в России: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Обычно люди спят сладким сном, если их интересы не затронуты напрямую. Погодите, когда норманны двинут на Ватикан и Пророк всю Святую Европу поставит под ружье, вот тогда и здесь запоют по-иному. Ну да будем надеяться, у Грингсона хватит ума не вступать в бой с Крестоносцами и повернуть назад.
– Зачем он на самом деле туда рвется? – поинтересовался Фокси, видимо решив, что убеленный сединами фон Циммер знает единственно верный ответ на этот вопрос. – Неужели действительно из-за той штуковины, название которой у нас никто даже выговорить не может? Но это же полный бред: затевать войну из-за какой-то божественной дудки!
– А удерживать десять лет осаду города, в котором твоя жена укрылась со своим любовником, – это разве нормально? – включился в беседу я.
– Что-то не помню за Грингсоном такого, – усомнился в моих словах байкер. – Кого из ярлов он десять лет осаждал?
– Вороний Коготь тут ни при чем, – ответил я. – Это случилось примерно три с половиной тысячелетия назад, гораздо южнее отсюда. Тот город назывался Троя, а оскорбленного царя звали Менелай. Тысячи храбрых воинов отдали тогда свои жизни в угоду ревности одной царственной особы. Разве это был не бредовый повод для войны?
– Ну не знаю… – пожал плечами Фокси. – Наверное, в те времена такое считалось в порядке вещей.
– Для царей – возможно, и да, – частично согласился я. – Только вряд ли идущий грудью на вражеские копья простой воин был рад сложить голову из-за того, что его царю наставила рога законная супруга.
– Но ведь все равно шли и умирали, – возразил Фокси.
– Так и есть, – подтвердил я. – Но делали это из иных соображений.
– Богатство и слава! – понимающе кивнул Конрад.
– Совершенно верно, ваша честь. Когда второе намазывается тонким слоем на первое, получается вполне съедобный бутерброд. За такую пищу было уже не грех побороться. А Великая Цель – это как приправа. Одним нравится посыпать ею свой бутерброд, других вполне устраивает оригинальный вкус пищи. Не исключено, что Вороний Коготь действительно верит в существование божественного рога Гьяллахорна и в то, что найдет его в Ватикане. Но вряд ли возможно воодушевить одной этой идеей прорву воинов, которых Грингсон привел за собой. Каким бы одержимым ни являлся конунг, он это прекрасно осознает. И то, что его авторитет пошатнется, не окажись священного рога в Ватикане, – тоже. А вот золото, которое последние два с лишним века стекалось в Центр Мира со всей Европы, для дружинников Вороньего Когтя – вполне притягательная и достижимая цель. Ею можно вполне утешиться, если надежды Торвальда пойдут прахом. Вам доводилось бывать во дворце Гласа Господнего, ваша честь?
– Причем не раз! – не без гордости признался Конрад. – И если вы спросили меня об этом в связи с ватиканским золотом, то готов подтвердить: Торвальду Грингсону придется гнать в Остию грузовой флот, чтобы за один присест вывезти из дворца всё богатство Пророка.
– А на чем Вороний Коготь собирается вывозить свой божественный рог? – в нетерпении спросил байкер. – И вообще, что собой представляет этот Галла… или как его там? Я слышал, у Грингсона есть убедительные доказательства его существования.