Я вылетела из комнаты и бросилась вниз по лестнице. В кухне Уивер сидел за столом и ел мороженое. На лице по-прежнему виднелись следы побоев – дело рук пьяных трапперов. Ни глаз, ни губа еще не зажили до конца. Стряпуха и мистер Сперри сняли с плиты верх и теперь с хмурым видом стояли над ней, разглядывая внутренности.
– Мистер Сперри, можно мне взять двуколку, пожалуйста? – выпалила я задыхаясь. – Мне нужно в Инлет, срочно.
– Ты в своем ли уме? – возмутилась Стряпуха. – До ужина считанные часы. И к тому же с Демоном ты сама не управишься.
– Я вернусь вовремя, клянусь, – сказала я. – И с Демоном я отлично управлюсь. Пожалуйста, мэм…
– Нет. И на этом все, – отрезала Стряпуха.
– Тогда я пойду пешком.
– Только попробуй.
– Мэтти, а в чем дело-то? – спросил мистер Сперри.
– Моя подруга. Она… у нее неприятности. Мне срочно надо с ней увидеться.
– Одна ты не поедешь, миссис Хеннесси права. Демон – та еще бестия, не зря он получил свою кличку. Я бы отвез тебя, если б мог, но мне кровь из носу требуется починить эту плиту до ужина.
– Но мне нужно поехать! – я уже всхлипывала. – Мне очень, очень нужно.
Все трое – мистер Сперри, Стряпуха и Уивер – посмотрели на меня. Другие девочки в «Гленморе» часто плачут: то поссорятся, то скучают по дому, то просто станет тоскливо, – но я здесь не плакала никогда. Ни разу.
Уивер положил ложку.
– Я поеду с ней, – сказал он.
Мистер Сперри перевел взгляд с меня на Уивера, потом обратно и покачал головой.
– Ну ладно, – сказал он, – езжайте. Но чтобы ровно в шесть были тут, иначе пеняйте на себя.
Я запрягла Демона, коня мистера Сперри, и мы понеслись по Большой Лосиной дороге, а потом по тракту до самого Инлета. По пути я рассказала Уиверу про пакет с книгами и про то, кто такая на самом деле мисс Уилкокс.
У «Лачуги Фостера» Уивер забрал у меня поводья и велел идти в дом.
– Я здесь подожду, – сказал он. – Не выношу эти женские сцены со слезами.
Я понимала, что таким образом он дает мне возможность побыть наедине с мисс Уилкокс, и была ему за это благодарна. Я взбежала по ступенькам на заднее крыльцо, уставленное коробками и ящиками, и громко забарабанила в дверь.
– Мэтти, ты? – удивилась мисс Уилкокс, открыв мне. – Как ты тут оказалась?
– Мисс Уилкокс, почему вы уезжаете? Пожалуйста, пожалуйста, не уезжайте!
– Ох, Мэтти, – вздохнула она и обняла меня. – Входи, садись.
Она проводила меня в библиотеку. Я села с ней рядом на диванчик и огляделась по сторонам. Книг не было. Ни единой. И на письменном столе было пусто. Та хорошая писчая бумага, ручки, карандаши – все уже было упаковано.
Я услышала чирканье спички о коробок, потянуло дымом. Мисс Уилкокс закурила.
– Хочешь чаю, Мэтти? – спросила она.
– Почему вы уезжаете, мисс Уилкокс? – спросила я, глотая слезы. – Вы не можете уехать! У меня никого нет, кроме вас!
Я услышала звяканье браслетов и ощутила ее руку у себя на запястье.
– О нет, Мэтти, это не так. У тебя есть твоя семья, и Уивер, и остальные друзья.
– Это совсем другое! – выкрикнула я сердито. – Все эти недели, мисс Уилкокс, пока я просила у тети Джози и дяди Пополам денег, чтобы уехать в Барнард, а вы пришли поговорить с папой и он сказал «нет», – даже от одной мысли, что вы сидите здесь, в этой комнате, читаете свои книжки и пишете свои стихи, – даже от одной этой мысли мне делалось спокойнее, и я становилась храбрее. Почему вы уезжаете, ну почему?!
– Мой муж выполнил свою угрозу. Он в ярости оттого, что у меня вышла новая книга. Он лишил меня средств к существованию. И сделал так, чтобы я не могла больше зарабатывать себе на жизнь. По крайней мере, здесь. Он написал попечителям школы, рассказал им, кто я. Мне пришлось подать в отставку.
– Но вы хорошая учительница! Лучшая из всех, какие тут были!
– К сожалению, Мэтти, попечительский совет с тобой не согласен. Они говорят, я растлеваю юные умы.
– Но они же, наоборот, хотели, чтобы вы тут остались. Они написали вам письмо тогда, в мае. Вы мне сами говорили.
– Им нужна была Эмили Уилкокс, а не Эмили Бакстер.
– Но, может быть, вы все-таки останетесь? Вы могли бы устраивать чтения в «Гленморе». Они там проводят литературные вечера. Или вы могли бы…
– Мой муж уже едет, Мэтти. Сестра прислала мне телеграмму. Он всего лишь в дне пути отсюда, не больше. Если он застанет меня тут, когда приедет, то мне одна дорога – в кабинет врача, а оттуда – в заведение для душевнобольных, где мне запихнут в глотку столько пилюль, что я и собственное имя забуду – не говоря уж о том, чтобы писать стихи.
– Он не посмеет!
– Посмеет. Он влиятельный человек, и у него влиятельные друзья.
– Куда же вы поедете? – спросила я, испугавшись за нее.
Она откинулась на спинку дивана и выдохнула длинную струйку дыма.
– Бабушка оставила мне немного денег. Счет на мое имя, муж не имеет права к ним прикасаться. Пусть сумма и небольшая, но хоть что-то. Плюс у меня есть машина и кое-какие драгоценности. Думаю все это заложить и уехать в Париж. По драгоценностям я особо скучать не буду, а вот по машине – очень, – она снова затянулась сигаретой и положила ее на край блюдца.
– Завтра я поеду на ней в город. До Мак-Кивера по тракту, а потом по дороге Лосиной реки – до Порт-Лейдена. А оттуда проселочными дорогами до Роума и потом прямиком в Нью-Йорк. Так, чтобы не наткнуться на Тедди. Не хочу рисковать. Машина у меня вместительная, в нее войдет вся моя одежда и несколько коробок с книгами, а больше мне пока ничего не нужно. Остальное отправлю сестре. Буду скрываться у нее, пока не продам машину. А как окажусь во Франции, брошу все силы на то, чтобы добиться развода. Тедди намертво против, но, надеюсь, мне удастся так его разозлить, что он передумает. Еще несколько томиков поэзии – и дело в шляпе, – мисс Уилкокс произнесла это с улыбкой, но сигарета в ее пальцах дрожала.
– Простите меня, – сказала я.
– За что?
– За то, что кричала на вас. Я такая эгоистка.
Она сжала мою руку и сказала:
– Чтобы описать тебя, Матильда Гоки, потребуется много, очень много разных слов, но слова «эгоистка» среди них не будет, это уж точно.
Мы несколько минут посидели молча, мисс Уилкокс курила и держала меня за руку. Мне хотелось навек остаться в этой комнате. С моей учительницей. Но я знала: чем дольше я с ней сижу, тем меньше у нее времени на сборы. А к утру она должна уже покинуть эти края.
– Мне пора, – сказала я наконец. – Меня там Уивер ждет. Мы должны к шести вернуться в «Гленмор». Иначе нам несдобровать.
– Да, Мэтти, конечно. Тебе нужно зарабатывать на жизнь. Может, когда-нибудь ты сможешь навестить меня в Париже. Или, если все пойдет хорошо, я смогу рано или поздно приехать домой. И тогда мы с тобой пообедаем где-нибудь в кампусе Барнарда.
– Вряд ли, мисс Уилкокс, – сказала я, глядя в пол.
– Но почему?
– Я не еду в Барнард. Я остаюсь.
– Боже, Мэтти, почему? – она выпустила мою руку.
Несколько секунд я не находила слов.
– Ройал Лумис сделал мне предложение, – сказала я наконец. – И я ответила «да».
У Мисс Уилкокс сделался такой вид, словно из нее выкачали всю кровь.
– Ясно, – сказала она.
Она хотела добавить что-то еще, но я ее перебила.
– Вот ваши пять долларов, – я достала купюру из кармана юбки. – Спасибо, мисс Уилкокс. Вы очень щедры. Но мне они не понадобятся.
– Нет, Мэтти, оставь их себе. У молодоженов на первых порах с деньгами бывает туго. Пусть они будут только твои. На бумагу и ручки.
– Спасибо, – сказала я, понимая, что она хочет услышать именно это. И зная при этом, что, скорее всего, эти деньги пойдут не на бумагу и ручки, а на кормовую кукурузу или на цыплят.
– Всего тебе самого доброго, Мэтти, – сказала моя учительница, провожая меня до двери.
– И вам тоже, мисс Уилкокс.
Она попрощалась с Уивером, пока я забиралась в двуколку. Обняла его и велела хорошо учиться в Колумбийском университете. Сказала, что поживет какое-то время в Париже и что Уивер непременно должен приехать туда к ней в гости. Когда мы тронулись в путь, я обернулась и посмотрела на ее силуэт в дверном проеме. Она внезапно показалась мне совсем маленькой. Маленькой, хрупкой и беззащитной, не такой, как полчаса назад, когда я только вошла к ней.
– Н-но! – прикрикнула я, щелкнув поводьями, и Демон припустил рысью.
– Все хорошо? – спросил Уивер.
– Все в порядке.
Мы проехали мимо салуна, мимо магазинов О’Хары и Пейна, мимо парикмахерской, почты и школы. Как только мы покинули пределы городка, я туго натянула поводья, остановила Демона и закрыла лицо руками.
– Ладно тебе, Мэтт, – Уивер похлопал меня по спине. – Она же не умерла. Ты с ней еще увидишься.
– Все равно что умерла. Я никогда больше ее не увижу. Я это точно знаю.
– Увидишь, конечно. Не станет же она вечно торчать во Франции. Когда-нибудь окажется в Нью-Йорке.
– Я не окажусь, – тихо сказала я.
– Что?
Я не хотела ему рассказывать, но понимала, что нужно. Я и так скрывала это от него много недель, и больше молчать было нельзя.
– Уивер… Я не еду. Не еду в Нью-Йорк, – сказала я.
– Не едешь? Но почему?!
– Мы с Ройалом… он и я… мы встречаемся, и я… то есть он… В общем, я остаюсь здесь. Я выхожу замуж.
– За Ройала?! Ройала Лумиса?
– Ты знаешь другого Ройала?
– О господи, Мэтти! Поверить не могу! Я видел, как он за тобой заезжал, видел, как вы вместе катались, но я не думал, что это всерьез. Почему бы тебе не выйти за Демона? Или за Барни? Или вот за тот булыжник?
– Уивер, прекрати.
– Но он и мизинца твоего не стоит! Скажи, он пишет? Он может написать рассказ, как ты? Он читает книги? Он вообще умеет читать?
Я не ответила.
– Ты показывала ему свою тетрадь? Он читал твои рассказы? Скажи, Мэтти. Ответь только на один этот вопрос.
Но я не ответила. В этом не было смысла. Я не могла объяснить ему, что да, мне нужны книги и слова, но еще мне было нужно, чтобы кто-нибудь держал меня в объятиях и смотрел на меня так, как Джим смотрел на Минни, когда она родила ему двойню. И я не могла объяснить, что покинуть семью – нарушить клятву, которую я дала маме, – для меня все равно что вырвать собственное сердце.