В приложении к основному посланию кровь содержала дело об убийстве Штольца. Скорее всего, Огюм Терст специально начитывал его перед тем, как уколоть себе палец. Текст получился четкий, еще и с акцентами на наиболее важных местах.
Я собрал саквояж, стянул с себя грязную сорочку, а из чемодана под кроватью достал сорочку новую. Обтерся гостиничным рушником.
Строчки тем временем всплывали в голове.
«Установлено: время убийства около трех пополудни. Обычно от двух тридцати до трех тридцати Меровио Штольц, несмотря на возраст, занимался почтой и деловыми бумагами. Секретарь Громатов непременно находился при нем. Изредка приглашался кто-нибудь из семьи или назначалась встреча кому-либо из интересных Штольцу людей.
Ничего необычного в поведении Штольца домашними замечено не было.
Установлено: Тимофей Громатов появился в усадьбе с опозданием (не к десяти, а в двенадцать тридцать), был молчалив, неразговорчив, даже хмур.
На замечание об опоздании сказал, что неважно себя чувствовал. Почти сразу прошел к старику, который в это время завтракал в окружении семьи.
Интересно: „закрытость“ Громатова по крови впоследствии (при осторожных расспросах) была отмечена тремя людьми (управляющим Драновым, племянницей Штольца Софьей и гостившим землевладельцем Карагиным), но не принята во внимание.
Среди молодых людей в последнее время распространилась мода „закрывать“ свою кровь, тем самым демонстрируя безразличие к действительному положению в обществе. Причем это студенческое поветрие подхватили и внизу, и вверху».
Здесь имелась сноска самого Терста: «Собственно, низкая кровь может закрыться от высокой лишь на короткое время. Веса не те. Профанация. Занятно другое: не искусственная ли это мода? Не является ли она прикрытием возможности спрятать и не выпячивать на людях „пустую“ кровь? Кто ее родоначальник? И имеется ли тут связь с известным обществом „За единство“?»
Я качнул головой.
Глубоко копает господин Терст. Или же неявным способом подвигает меня к самостоятельной оценке данного предположения.
Но мне как раз кажется, что наши противники, скорее, воспользовались удачным стечением обстоятельств, чем планировали настолько издалека.
Я вытянул чемодан из-под кровати. Мазь, сорочку, револьвер разложил по отделениям. Потом, подумав, револьвер все-таки оставил при себе. Что у нас еще?
«Установлено: в два пятнадцать Меровио с Тимофеем удалились в кабинет. Последним в живых, кроме, разумеется, убийцы, Меровио видел принесший подогретое вино слуга. По его словам, он поспешил убраться из кабинета, потому что секретарь смотрел на него тяжелым, гнетущим взглядом. Так и было сказано: „гнетущим“. При этом Штольц сидел неподвижно, отсутствующе уставясь в окно. На вопрос слуги, нужно ли что-нибудь еще, вяло двинул рукой. Словно занимало его совсем другое».
Так. Мне вспомнились блезаны в ресторанном зале. Мне вспомнился я сам, спеленутый «пустой» кровью Лобацкого.
Не было ли такого же со Штольцем? А если было, что на самом деле происходило между ними? Ведь Громатову достаточно было всего лишь вскрыть сонную артерию. Вместо этого, вместо этого…
Буквально порезан, как сказал Сагадеев.
«Установлено: смерть Меровио Штольца домашние почувствовали одновременно. Последний всплеск крови заставил всех их устремиться к кабинету. В коротком коридоре случилось столпотворение, потому что дверь в кабинет была закрыта изнутри, ключ торчал в замке, а на крики никто не отзывался. У племянницы случилась истерика. Управляющий побежал за инструментом. Внук Эрик отбил плечо. Трое дюжих слуг, явившихся вместе с управляющим через пять минут, отжали дверь ломами. Ворвавшимся в кабинет картина открылась до того жуткая, что нехорошо стало даже одному из слуг, воевавшему когда-то в Полонии и много чего повидавшему в той войне. Племянница лишилась чувств, и ее вынесли.
Меровио Штольц косо сидел кресле. Из всей одежды на нем были только панталоны, закатанные до колен. Панталоны были бурые от крови, когда-то кремовая обивка кресла – густо-красной. Худое тело, ноги и лицо Меровио покрывали многочисленные порезы. Судя по всему, убийца, не встречая сопротивления, наносил беспорядочные удары, словно был в ярости или испытывал временное помутнение рассудка. Некоторые порезы были сродни царапинам, другие – глубоки и опасны. Грудь старика представляла сплошной кровавый узор. Десяток узких колотых ран имелся на животе и плечах. Кожа на лбу была рассечена, словно убийца приготовился к снятию скальпа, но впоследствии передумал.
Казалось невероятным…»
Я поставил чемодан к двери. Снял с крючка шинель, свернул и бросил ее на кресло. Застыл.
Интересно… Значит, в ярости. Значит, количество ударов действительно свидетельствует о несдержанности. Но чем это вызвано?
Предательством?
Я торопливо пролистнул дело, находя нужные места.
«Установлено: внимание на распахнутое окно, а также на отсутствие в кабинете Громатова первым обратил управляющий. Он же заметил кровь на оконной раме в виде отпечатков трех пальцев правой руки. Исчезновение секретаря хоть и связывали изначально с убийством, но полагали его лишь невольным свидетелем трагедии. Считалось непреложным: у Громатова попросту не получилось бы убить старика, поскольку кровь его была низкая, серая, без какого либо намека на родство с одной из высоких фамилий…»
«Установлено: поиски Громатова управляющий со слугами (еще до прибытия полиции) начали с флигеля, выделенного секретарю для проживания. Там они застали полнейший разгром, битые зеркала, опрокинутые шкапы, растерзанное белье, пол – в мелких осколках посуды. Крови было немного, но она была.
Позже в семье (а затем и дознаватель) кровь во флигеле опознали как кровь Меровио Штольца. В отсутствие других следов, кроме следов Тимофея Громатова, на ум шло невозможное: секретарь и есть убийца.
Считалось, что иногда сумасшествие…»
Я пролистнул еще. Если бы сумасшествие, если бы…
«Прискакавшие становой пристав с урядниками незамедлительно приступили к поискам секретаря. Скоро на конюшне был обнаружен конюх, находящийся без сознания. При беглом осмотре конюшни с помощью управляющего была выявлена и пропажа: каурый жеребец-трехлетка южной породы по прозвищу Бандит. Для дальнейших поисков полицейские разделились и отправились верхом по трем направлениям: по Ясному тракту к Брокбарду, по Новой дороге на юг, к Донцу и Темиркаю, и на северо-запад, к Пантелеевке, Пикше и деревням на реке Мелихе.
Повезло уряднику, объезжавшему постоялые дворы на Ясном тракте. Глубоким вечером рядом с деревней Жмудь он обнаружил стоящего в конюшне при дворе загнанного жеребца каурой масти. Расспросив хозяина ночлега, урядник выяснил, что угрюмый черноволосый человек, по описанию похожий на Громатова, прибыл часом раньше и снял угловую комнатку. Отправив за помощью, урядник благоразумно не стал лезть на рожон и занял наблюдательную позицию.
Через два с половиной часа к дверям комнатки подступили четверо полицейских, а еще двое встали под окном.
На стук и приказание открыть дверь ответа не последовало. Тогда урядники прикладами винтовок выбили засов из петли.
Зажженные лампы высветили узкую комнатку со стулом и топчаном. Тимофея Громатова обнаружили не сразу. Голый, он скрючился в дальнем углу, почти слившись с голубоватой побелкой стены. Рядом с ним лежал черный от крови нож для перлюстрации писем».
Нет, явно у делопроизводителя был художественный талант. А может, это уже начальство сподобилось на пассажи.
Нож лежал… Как в плохой детективной книжонке.
Я повесил обратно на крючки сорванную штору. Затем перенес саквояж к шинели на кресло. Дошли руки и до забытого на полу мундира. Куда вот только его?
Так, подумал я, а с чего он голый?
Если не брать во внимание сумасшествие, которого не было, – с чего? Смысл раздеваться? Прятать следы чужой крови? Или убийство вдруг опротивело до такой степени, что захотелось как бы очиститься от него?
«Привезенный из Жмуди фельдшер, осмотрев секретаря, констатировал его смерть и указал ее причиной чрезмерную потерю крови от вскрывшего вены пореза на левой руке.
Дагеротипирование не производилось.
Вещи Громатова, после составления описи, были отправлены в брокбардскую управу».
Куцевато. Опись бы посмотреть.
И жалко, что никто не догадался разузнать, приходил ли кто к Громатову в этот час, пока его не нашли. Ведь наверняка не сам он решился на самоубийство, а кровь в нем.
«Пустая» кровь. И тот, кто…
Несколько секунд я тупо смотрел в стену.
Ах ты ж, лишиться Благодати!
Если кровью, через кровь кто-либо управляет человеком, как големом, как кровником, как гомункулюсом, то должна быть инициация!
Ведь думал же, думал об этом перед моргом, рядом бродил! Все понять не мог, что упускаю. Вот, Бастель, пожалуйста.
Инициация.
Я закусил ноготь. Получается, конечно, несколько мудрено, кровь вроде как и самостоятельна и в то же время ограничена целью…
То есть напрямую ни Громатовым, ни моим Лобацким никто не управлял. С другой стороны, и Майтус у меня свободен, однако же полностью мне подчинен.
А значит, надо искать людей, которые крутились вокруг убийц незадолго до совершенных ими нападений. Если с Громатовым это более чем проблематично, то с Синицким, Лобацким и Шапиро круг, думается, можно очертить достаточно четкий. Случаи с ними свежи в памяти и у свидетелей, и у друзей и родственников, и у полиции. Инициатор же наверняка человек, который какое-то время мелькал рядом. Купец с пустяковым делом, объявившийся старый приятель, карточный игрок, неожиданный собутыльник.
В этом направлении, интересно, Сагадеев копал или нет? Или же занимался исключительно обеспечением безопасности государя императора?
Скрипнула дверь:
– Господин.
– Погоди, – я жестом остановил кровника, потянувшегося за чемоданом.
Майтус, наклонившись, застыл. Лицо его покраснело. Пальцы пяти сантиметров не достали до чемоданной ручки.