Так… О чем?
Инициация… Да, вряд ли ее делали на дому у убийц. Смешно. Скорее всего, или ночью, или под каким-либо предлогом днем будущие пустокровники исчезали на время из повседневной жизни. На два, на три дня.
А потом возвращались.
И здесь, наверное, должны быть заметные перемены в поведении…
– Господин, – выдавил Майтус.
– Да?
Кровник выпрямился, ухватив чемодан.
– Там, господин, двое вас ждут, один жандармский, другой – уж и не знаю теперь, но в гражданском платье.
Он накинул на плечо мою шинель.
– Зови сюда.
– Да, господин. Карета уже ждет.
– Хорошо.
Майтус вышел. Я повертел в руках мундир. Раскрыл саквояж. Влезет? Будем надеяться.
После нескольких уминаний мундир с трудом таки уместился, а саквояж раздулся подобно болотной жабе. Этакой коричневой.
С порога щелкнули каблуками:
– Здравствуйте.
Я поднял голову.
Тимаков успел переодеться в темный сюртук, а вот стоящий за ним жандармский офицер был мне незнаком.
– Вот, – сказал Тимаков, – знакомьтесь, Егор-Огол Муханов, штабс-капитан сыскного жандармского отделения.
Штабс-капитан был смугл, скуласт, черноглаз и улыбчив.
– Много слышал о вас.
Его ладонь пожимала крепко. В крови переплетались жилки серебряные и кремовые. Медный отлив говорил о далеком родстве с Поляковыми-Имре. Но вряд ли он упоминался в родовых хрониках.
– Хорошего или плохого? – спросил я.
И прикрыл дверь за гостями.
– Заслуженно хорошего.
– Штабс-капитана я выбил у самого генерал-адъютанта Струве, – сказал Тимаков. – Человек надежный. Дело знает.
– Можете мной распоряжаться, – подтвердил Муханов.
И опять щелкнул каблуками.
– Хорошо, – сказал я, – есть на чем записать, блокнот, бумага?
– Я запомню, – подтянулся штабс-капитан.
Тимаков кивнул, ручаясь.
– Первое, – негромко начал я, – поднять отчеты по Синицкому и Шапиро, найти круг знакомых, в том числе появившихся перед смертью. Далее, выяснить, не пропадали ли Синицкий и Шапиро на некое время из поля зрения друзей, коллег. Да, то же самое по Лобацкому. Второе… – Я повернулся к Тимакову: – По больнице Керна…
– Я все узнал, – сказал Тимаков.
– Тогда второе: некто Гиллигут.
– Имя – настоящее? – деловито спросил Муханов.
– Не знаю. Первый раз видел на постоялом дворе, верст двадцать к югу, там подсунули мне яйцо-сигналку. Сегодня днем он сопровождал шарабан. Рослый, полный.
– Случайность?
– Это и выяснить. Третье… Господин штабс-капитан, сколько людей в вашем подчинении?
– Восемь. Но могу еще подтянуть.
– По крови кто-нибудь работать может?
– Я и еще двое.
– К высоким семьям допуск есть?
– Я организую, – отозвался Тимаков.
– Третье: осторожно проверить людей в окружении семьи Гебриз. И, на всякий случай, Ритольди. Нет ли среди них любителей «закрывать» кровь, может, кто-нибудь находится в отлучке, но скоро должен вернуться. Одномоментно хорошо бы понять, что за настроения царят в семьях. Если от меня будет нужна какая-нибудь бумага, я дам, как только будет документ от государя императора о моем назначении… Семьи, наверное, лучше сделать первым пунктом.
Муханов кивнул:
– Что-то еще?
– Да, – сказал я. – Необходимо тщательное расследование по штурму морга: откуда «козырные», кто нанял, какие разговоры ходят… Опять же по трупам в здании… И последнее: по возможности провести аккуратные опросы в больницах, аптеках и лечебницах на предмет необычной крови, странных пациентов, смертей.
– Левернских больниц? – уточнил Муханов.
– Нет, – качнул головой я. – Всех, что сможете.
Тимаков присвистнул, сочувственно хлопнул штабс-капитана по плечу.
– Отчеты, – сказал я, – чтобы людей не гонять, присылайте в «клемансинах». У вас нет предубеждения против такого способа?
Муханов почесал щеку:
– Да нет, собственно. Сами иногда используем.
– Тогда все. – Я показал на дверь саквояжем: – Пойдемте, господа.
Мы вышли из нумера.
Я провернул ключ в замочной скважине.
– Егор…
– Да? – обернулся Муханов.
– Осторожны будьте.
Штабс-капитан улыбнулся и снова щелкнул каблуками. На том и расстались. Я смотрел вслед строгой, прямой фигуре, пока она не свернула к лестнице.
– Он хороший сыскарь, Бастель, – сказал Тимаков, видимо поняв мой взгляд по-своему.
– Это-то понятно…
Тяжелое предчувствие растворялось в моей крови.
Словно только что едва знакомого человека я послал на смерть. Хоть беги и останавливай. Но я не побежал.
Гуафр!
Пока шли по коридору, пока спускались, пока пересекали гостиничный зал, Тимаков рассказал про свои злоключения в больнице.
– Старенький такой доктор, подслеповатый, – наклоняясь, говорил он мне в ухо, – представляешь, убеждал меня, что это какая-то ошибка. Там, наверху, где окна, две палаты. В одной мучается животом местный помещик, устроенный по-родственному. Сметанов Юрий Ильич. Все время осады морга он спал как убитый. Днем! Ну захотелось человеку. А вторая палата – пустая. Доктор чуть не на крови клялся…
Он умолк, пропуская упитанного господина, поднимающегося наверх из ресторана. Усатого, с бульдожьим лицом.
– Так вот, клялся, что никого в палату не селил.
– А селил? – спросил я.
– А с ним поработали, – сказал Тимаков. – Кровь низкая, податливая.
Миновав швейцара, мы вышли на воздух.
На западе уже розовело небо, слабо светили газовые фонари. Майтус махнул нам от стоящей в стороне кареты.
– Ритольди?
– Кто-то с высшей кровью точно, – Тимаков понизил голос, потому что из кареты выглянул одетый в штатское Сагадеев. – Память подтерли не только у доктора, но и у двух медсестер. Причем очень аккуратно. А учитывая, что времени было мало…
Он качнул головой. Мол, делай выводы, Бастель.
– А приезд-отъезд? – спросил я, замедлив шаг.
– Здесь еще интереснее, – Тимаков посмотрелся в гостиничное окно, поправил пробор. – Видели закрытый экипаж. Видели, как кто-то вышел. Ни записей, ни чего-то еще. То ли был человек, то ли не было.
– Н-да.
– Господа! – Обер-полицмейстер высунулся, спустив ногу на тротуар. – Хватит секретничать. Я, конечно, понимаю, специфика…
– Николай Федорович! – Тимаков приложил ладонь к груди. – Мы уже, уже!
Бодрым шагом он направился к Сагадееву, я же остановился у кровника, увязывающего мой багаж:
– Ну как?
– Да еще минут пять, – Майтус кивнул на стоящие вокруг него корзины, узлы и баулы. – Господин обер-полицмейстер как будто переселяться решили. Больше вашего набрали. Уж не знаю, поместится ли все.
– Ты не гунди, – я поймал от него конец веревки и закрепил ее внизу, продев в железное ухо. – Часть можно на крыше привязать.
– Можно-то можно…
Майтус со вздохом полез на приступку. Я подал ему один из баулов.
– Дальше сам, сам.
Тимаков с обер-полицмейстером уже устроились в салоне. Зажженная лампа бросала причудливые тени. На коленях у Сагадеева покоился небольшого размера черный кофр.
– Залезайте, – подвинулся Тимаков.
Я подал саквояж, забрался на сиденье. Стукнулся плечом в стенку. Тесновато. Не провернешься. Ног не вытянешь.
Потолок над головой потрескивал от усилий кровника.
– Сколько к вам ехать? – наклонившись, спросил Сагадеев.
Ему-то было комфортней – он сидел один.
– Если в семь выедем, к пяти-шести утра будем в поместье, – сказал я.
– Это хорошо, – Сагадеев щелкнул застежкой кофра. – Вот бумаги.
Он вытащил пухлый, перевязанный бечевой пакет с оттисками сургуча по краям и передал его мне. Пакет был увесистый.
– Это что?
– Официальное назначение на должность следователя по особым делам. Там повеление государя императора. Одобрительное письмо совещательного комитета. Грамоты доступа в службы и архивы. Собственно, Бастель, в какой-то мере и я теперь пребываю у вас в подчинении.
Обер-полицмейстер хохотнул, взъерошил волосы на затылке. Ему, пятидесятилетнему мужику, было, видимо, трудно признать над собой власть молокососа.
Не по крови – нет, по работе.
– А вот это, – он достал из кофра тонкую картонную папку, опять же крест-накрест заключенную в бечеву, – плод усилий полицейского управления под моим руководством. Выжимки, так сказать, из дел…
– Всех дел? – спросил я.
– Полякова-Имре и Иващина. Дело Синицкого сразу к вашей службе перешло. По нему и отчета никакого нет.
– Николай Федорович! – со всей возможной искренностью произнес я. – Мне очень нужны ваши опыт и поддержка! Я и сам, честно говоря, своему назначению…
– Это решение государя! – воздел палец Сагадеев.
– Хорошо, – тряхнул головой я. – Но я предлагаю вам совместное руководство. На паритетных началах.
Какое-то время обер-полицмейстер смотрел на меня выпукло-блестящими в свете лампы глазами.
– Согласен, – дернув усами, наконец сказал он.
Снаружи чиркал безопасными спичками Майтус, зажигая фонари по бокам козел.
– Эх, люблю ночные путешествия! – заявил Тимаков. – Ты спишь, а расстояния летят себе! Если, конечно, дорога хорошая. Покачивает, знаете, как…
Он не договорил.
Где-то рядом заржала лошадь. Цокот копыт наплыл из-за спины, размножился. Лошадиное дыхание затуманило стекло.
Потом кто-то, спрыгнув, звонко впечатал каблуки в мостовую:
– Господин обер-полицмейстер!
Сагадеев приоткрыл дверцу:
– Да?
Неясная тень легла на стекло:
– Мы готовы.
Я заметил промельк серебряной пуговицы на обшлаге. Блезаны?
– Прекрасно, вы вовремя, – сказал тени Сагадеев и обернулся к нам: – Я решил, что нам не помешает охрана.
Карета качнулась. Майтус дважды стукнул по крыше ладонью.
– Ну, тронулись, – прошептал Тимаков.
Скрипя, провернулись колеса. Сагадеев прикрыл глаза. Гостиница осталась позади. Сердце мое сжалось: я еду, папа, я уже близко.
* * *
Первые десять минут поездки прошли в молчании.