Снаружи жил Леверн, раздавались крики торговцев, лаяли собаки, бросающиеся чуть ли не под колеса, катили мимо экипажи. Газовый свет сполохами бил в стекла.
– Господа, давайте опустим шторки, – попросил Сагадеев.
– Как скажете, – Тимаков, привстав, исполнил просьбу обер-полицмейстера.
В салоне сделалось темнее.
Сагадеев кивнул, выражая благодарность.
Скоро мощенные камнем улицы кончились, колеса зашуршали по песку, Майтус щелкнул кнутом, ускоряя каретный ход.
Один из охраняющих нас блезан, мелькнув, проскочил вперед.
Повозившись, я расстегнул саквояж. Мундир тут же выпер темно-зеленой пеной со стоячим воротничком.
– Бастель!
В свете лампы лицо Сагадеева показалось мне апоплексически-красным.
Он смотрел на саквояж с недоуменным узнаванием. Рот его скривился. Рука дернулась к мундиру.
– Николай Федорович! – воскликнул Тимаков.
– Господин обер-полицмейстер! – крикнул я.
– Дайте!
Сагадеев требовательно протянул ладонь. Голос его был тих, но страшен. Пальцы дрожали. Дрожала и нижняя губа. Отказать ему было невозможно.
Я извлек мундир из саквояжа и вложил в руку обер-полицмейстера:
– Я надеюсь…
– Благодарю, – оборвал меня Сагадеев.
Отклонившись, он встряхнул мундир, зачем-то понюхал воротничок, просунул кисти в рукава, вывернул их, дошел до внутренней пазухи-кармана.
Тимаков смотрел на него, открыв рот. Я, наверное, выглядел не лучше. Мне очень не хотелось думать о помешательстве.
– Вы знаете, – сказал Сагадеев, сосредоточенно ощупывая обшлаги, – когда отказываешься от преимуществ крови… ага!
Он вытащил из-за левого обшлага тонкий алый лоскут:
– Ваше, Бастель?
Лоскут затрепетал перед моим носом. Чужой крови в нем не чувствовалось. Но, откуда он взялся, я не знал.
– Нет, не мой, – сказал я.
– Оч-чень интересно, – протянул Сагадеев, поднеся лоскут к свету.
Показалось, ткань украшают крючковатые значки, но более пристально обер-полицмейстер разглядеть мне их не дал – послюнявив пальцы, грубо затер рисунок.
– Так вот, – сказал он, сжав лоскут в кулаке, – это вещь серьезная…
– Разве? – спросил я.
Сагадеев вздохнул:
– Когда… Только это между нами, господа, хорошо? – Он дождался, когда мы с Тимаковым кивнем, и продолжил, уставясь на огненный язычок, трепещущий за колпаком лампы: – Я не противник существующих порядков. Когда пытаешься выяснить разницу между низкой и высокой кровью, по-любительски конечно, то приходишь к однозначному мнению: да, низкая кровь изначально находится в подчиненном положении. Природа, господа. Жалость охватывает. Но! Углубляясь, замечаешь уже, что не все так просто. И вот это…
Сагадеев потряс кулаком с заключенным в него лоскутом. Чудилось, не ткань, а кровь просачивается сквозь пальцы.
Вот-вот капнет.
Во внутреннем пласте реальности лоскут слабо светился теплом обер-полицмейстерской, увитой чахлыми сероватыми жилками руки. Ничего необычного.
За неплотно прижатой к стеклу шторкой желтело поле, медленно ползли далекие тени – то ли кипы деревьев, то ли низкие облака.
– Вы, наверное, знаете, – сказал Сагадеев, – что существуют две ереси – ассамейская и западная. Если первая не признает Благодати и отказывает высшим фамилиям в избранности, то вторая и вовсе считает, что высокая кровь – подарок не Бога, но существа ему во всем противоположного.
Обер-полицмейстер сделал отвращающий жест, и мы последовали его примеру.
– Я знаком с ассамейской ересью, – сказал я. – «Эль-Муль» Хигона, труды Суб-Аннаха, состоящие из наставлений-суанов и притч на все случаи жизни. «А кто будет ставить себя выше неба по крови, не верьте тому. Чудеса их шарлатанство и отвод глаз, и власть их – давний обман». Примерно так. Суб-Аннаху вообще вроде бы верят безоговорочно, но за плененного офицера высокой крови золота просят все-таки в два раза больше.
Тимаков фыркнул.
– Ересь западная – другая, – сказал Сагадеев. – Более зубастая. Мы когда-то воевали с многочисленными западными народами. Не один экселенц-император Волоер грезил о мире, собранном под высокой кровью. Чтобы от океана до океана. Полония, Астурия, часть Пруссии приняли наш протекторат. Наместники сидели у болгар и ромов. А потом…
Обер-полицмейстер замолчал, с тяжелым удивлением воззрился на собственный кулак. Словно кулак вдруг вздумал своевольничать.
– Вон как, – услышал я его шепот.
Из-под пальцев пошел дымок. Сагадеев раскрыл ладонь, и мы втроем увидели, как лоскут почернел, а затем пыхнул искрами, обращаясь неопрятной горсткой сажи.
– Господин Тимаков, – быстро сказал обер-полицмейстер, осторожно отводя ладонь в сторону, – будьте добры, из моего кофра достаньте конверт…
Тимаков привстал.
Желтой вощеной бумаги конверт был извлечен и раскрыл треугольную пасть. Сагадеев, не дыша, стряхнул внутрь сажу.
– Так вот, – сказал он, убрав добычу в кофр. В руках у него появился платок, которым он принялся обтирать пальцы. – Лет сто пятьдесят назад нас стали потихоньку вытеснять из западных краев. Сначала шепотки и косые взгляды, потом проявления народного недовольства, мол, не на тех спину гнем, не хотим такой власти. Затем – убийства. Одиночные, групповые. Взбунтовались уезды и провинции. По городам завспыхивали костры. Высокую кровь отлавливали, признавали порождением Сатаны и жгли. Последнее восстание в Полонии – из той же области. И хорошо, что его удалось погасить.
– Погодите, – сказал я. – Это же низкая кровь…
Сагадеев усмехнулся:
– Бастель, вы иногда, честное слово… А как же вас, высшую, не просто высокую – высшую! – кровь, пленили шахар-газизы Гиль-Деттара?
– Там были специальные люди, – сказал я.
Рассказывать Сагадееву и Тимакову об операции «Навшат» было незачем. Пусть верят в общеизвестное: полюбил молодой офицер ассамейский горный воздух, безрассудно, в одиночку, гонял коня по тропам от одного кишлака к другому, из гарнизона – в заставы, бродил неприкаянно по разрушенной, занесенной песком крепости Маныг-Тир, храбр был и неосмотрителен. Может, смерти искал. А может, встречи с Гиль-Деттаром.
Ну и доискался.
– Специальные люди… – вздохнул Сагадеев. – А в Полонии были обезумевшие толпы. Неуправляемые. Дикие. Не подчинить – только расстрелять. – Он посмотрел на нас с мертвой улыбкой. – Шесть лет, а как вчера…
– А лоскут? – спросил Тимаков.
– Лоскут? Еще до Полонии, в Астурии, а потом и в Пруссии мы столкнулись с организацией, влияние которой распространялось по астурийским кантонам и прусским графствам подобно пожару…
Я нахмурился:
– Не слышал о такой.
– Орден крови освобожденной. Или орден Мефисто.
Я покачал головой.
– Это их лоскут, – сказал Сагадеев. – Низкое искусство. Странное. Недоступное высокой крови. Может, изначально присущее некоторым низкокровным группам. В астурийской Вене мне случилось расследовать дело офицера артиллерийского полка, задушившего себя атласной лентой с такими вот значками.
Лента, подумал я. Лентами женщины подвязывают шляпки. Или платья чуть выше талии. Еще их продевают в рукава. Но в любом случае…
Я расхохотался:
– Ах, Ольга!
– Бастель! – вскрикнул Сагадеев.
– Ах, Татьяна!
Тимаков схватил меня за руку. Заглянул в глаза:
– Вы в своем уме?
– Более чем! – сказал я ему. – Просто мне кое-что стало ясно.
– Не томите, – наклонился, сверкнув глазами, Сагадеев.
– Перед отправлением…
Я в подробностях рассказал про неожиданный визит женщины из соседнего нумера. Забавный и совершенно невинный вроде бы визит.
– А разозлившись, она кинула в меня моим же мундиром. И если лоскут подложила за обшлаг она, в чем я не сомневаюсь, то сделано это было виртуозно.
– Хм, – выслушав меня, обер-полицмейстер задумался.
Тьма снаружи сгустилась – мы въехали в лес.
Запряженные парой лошадки тянули ходко. Дорога шла под гору.
Накрутив фитиль, я прибавил света в лампе. Остроносая тень поползла от Тимакова по шторке. За затылком обер-полицмейстера сверкнули круглые шляпки обивочных гвоздей.
– Что ж, – сказал Сагадеев, оживляясь, – по крайней мере орден выдал себя. Это значит, что они уже имеют некую информацию об убийствах. И, боюсь, достаточно обширную, если лоскут, Бастель, без стеснения подкидывают вам.
– А их цели? – спросил я.
– А как сами думаете?
– Думаю, глобально – свержение государя императора. И великих семей заодно. Ну а локально, скорее всего, охотятся, как и мы, за «пустой» кровью.
Сагадеев кивнул:
– Именно. Узнав, что кто-то может отправлять высшую кровь в небесную Благодать, так сказать, до срока, орден, видимо, решил с этим кем-то свести знакомство. Враг моего врага – мой друг.
– А лоскут? – спросил Тимаков.
– Ну, шансов найти убийц у Бастеля все-таки поболее будет, чем у ордена. А вот проследить, вызвать доверие…
– Мне везет, – скривился я. – Все, похоже, только и делают, что пытаются за мной следить.
– Будем надеяться, что я правильно прочитал значки. – Сагадеев вздохнул. – Хотя все же против высшей крови орден в одиночку слаб. Им нужны толпы. Нужна поддержка.
– Может, отослать одного из блезан с поручением обратно? – сообразил я. – Вдруг мою Ольгу-Татьяну схватят?
– Я думаю, она вас еще найдет, – усмехнулся обер-полицмейстер.
Какое-то время мы ехали молча.
– Какой у нас план действий? – спросил Тимаков.
– Мы приезжаем в поместье, осматриваем место исчезновения моего отца, – сказал я. – И ждем новостей от Муханова.
– Я вот думаю, – произнес Сагадеев, – не собрать ли нам высшие семьи вместе?
– Не одобряю, – Тимаков вытащил из-за пазухи вручную скрученную сигаретку, повертел в пальцах, сунул за ухо. – Для убийц лучше не придумаешь. С семьями обычно много случайного народу ездит, затеряться в числе обслуги или многочисленных сопровождающих не составит труда. И я, честное слово, не представляю, как мы всю эту ораву сможем проконтролировать… Это если нас еще допустят… Во-вторых, где мы всех разместим? Даже Тутарбино с его комплексом… Нет-нет-нет, – решительно замотал головой он, – это будет настоящее сумасшествие и дезорганизация!