– Погодите, – сказал я. – Кого я присылал?
– Офицера с подручным. Достаточно въедливый тип. При нем были бумаги от тайной службы. Серебристо-кремового окраса.
Я вздрогнул:
– Егор-Огол Муханов?
– Имена не запоминаю, – поморщился Гебриз. – Кажется, да. Штабс-капитан.
– Вы его не?..
– Зачем? – приподнял брови Диего. – Ах да! – фыркнул он. – Вы же в предубеждении! Ничего я с вашим штабсом не сделал. Но перенаправил.
– Куда?
Гебриз сцепил руки на груди:
– К одному своему человечку. Тоже въедливому. Не бойтесь, и он не собирается его убивать. Так вот, второй причиной…
Карета дернулась, скрипнули колеса.
Гебриз замолчал, послушал, как снаружи вполголоса успокаивают лошадей, и продолжил:
– …было знакомство с вами, Бастель. Бастель, Терстово создание. К тому же я подумал, что нам неплохо бы поговорить друг с другом. Возможно, у вас есть ко мне вопросы.
– Какие?
– Это зависит от вашего ума.
– Хорошо, – сказал я, глядя, как Гебриз поворачивает в тонких пальцах пепельницу. – Правда ли, что способностью Гебризов является память крови?
– Одной из. Правда.
– Вы можете мне разрешить воспользоваться ей?
Диего вскинул подбородок:
– Зачем?
– То, с чем мы боремся, может иметь разгадку в прошлом.
Гебриз хмыкнул:
– Вы о «пустой» крови? Здесь я вас, увы, разочарую. Нашей фамильной памяти около трехсот лет. В этом промежутке ничего похожего не было.
– А раньше? – спросил я.
– Разве вы не знаете, что экселенц-император Волоер уничтожил все документы ранней эпохи и вычистил кровь великих семей?
– Зачем? – растерялся я.
– Зачем… – пробормотал Гебриз. – Судя по всему, тогда был большой мятеж. Могу вам сказать, что, по дошедшим оттуда отголоскам, обрывкам и устным пересказам, империя, кажется, была на грани краха.
– И кто же?..
Мой собеседник рассмеялся:
– О, Ночь Падения, вы казались мне умнее.
Я зажмурился. Неужели?
– В том мятеже участвовала семья Гебриз?
– В яблочко. И это третья причина, почему я беседую с вами. Видите ли, Бастель, с той поры каждые полгода семья Гебриз доносит свою кровь государю. Как вы понимаете, на предмет чистоты помыслов и отсутствия поползновений. Это повелось триста лет назад, и высочайшего повеления об отмене пока не было. Поэтому подозревать меня в плетении интриг и далеко идущих планов, мне думается, бессмысленно. Я весь как на ладони. Последнюю «клемансину» отдал два месяца назад.
– Кому?
– Ну что вы! Неужели я доверюсь какому-либо курьеру? Я сдаю кровь сам, в хранилище гематологического университета. Правда, не знаю, как буду сдавать в следующий раз. Бастель, вы разберетесь с этим делом за четыре месяца?
Так, подумал я, холодея.
Гебризам, может быть, вовсе и не надо беречься. Если склянка с «пустой» кровью, по словам Йозефа, ходила в Ганаване, то ее владелец…
– Кто знает о регулярной сдаче? – спросил я.
Диего подобрался от моих слов:
– Кроме домашних, никто.
– Университетские?
– Профессор Стефан Ульфсон. Но за него я ручаюсь.
– Почему?
Гебриз посмотрел на меня с хитрецой:
– Догадайтесь.
– Он ваш кровник?
– Близко. Он мой брат, двоюродный.
– Лаборанты? Приближенные государя? Терст?
– Лаборанты – нет. Стефан все делает в одиночку, а потом запирает «клемансину» в хранилище, ящичек с секретом, заговорен, кровь просто так не выявить, даже если кому-то вдруг взбредет в неразумную голову пробежаться поисковыми жилками. Из приближенных государя о сдаче крови знает, наверное, только его секретарь, Хвостов Александр Горович, но тут тоже мимо – он точно кровник. А насчет вашего учителя решать уж придется вам. Еще вопросы? Ваше время выходит, Бастель.
Я кивнул:
– Хорошо. Почему семья Гебриз покинула Южный удел?
Глаза Гебриза вспыхнули:
– Глубоко копаете, осторожнее.
– Что там произошло?
Диего передернул плечами, лицо его исказилось, отчетливо хрустнули шейные позвонки.
– Сударь, выйдите из кареты вон! – прошипел он.
Тонкие пальцы порывисто нажали на рычаг, дверца кареты распахнулась, в черное бархатное нутро хлынул свежий влажный воздух.
Дождь, пока я был без сознания, оказывается, кончился.
– Как знаете, – сказал я. – До свидания.
– Погодите, – остановил меня Гебриз, едва я сошел со ступеньки на землю.
Несколько секунд он глядел из кареты в пустоту над моим плечом.
– Я не знаю, – произнес он наконец. – Вы слышите, Бастель, я не знаю! И никто уже не считает Ассамею своей. Бешеный старик, – сказал он тише, – что-то знал об этом.
– Кто?
– Ритольди.
– Ритольди убит.
– И Ночь с ним. Я не любил его. Как-то он сказал мне, что, пока он сидит в министерстве, Ассамея не увидит ни одной военной кампании. И будто бы это тоже тянется от самого Волоера. Нам, Гебризам, как подачку, выделили часть Сибирского края…
Он скривился, затем лицо его выправилось, он буркнул: «Прощайте» и захлопнул дверцу.
– Вы бы это, в сторонку отошли, господин хороший, – сказал мне, забираясь на козлы, светловолосый мужичок со знакомой физиономией.
Еще двое молодцов запрыгнули на каретный задник.
Рисунок жилок у всех троих был одинаков – густое красно-черное плетение. Все они были кровниками.
Я отступил.
– Бывайте, – проронил мужичок с козел, гикнул, свистнул, и запряженная цугом четверка с места взяла рысью.
По тропке я поднялся на холмик и встал там, наблюдая дом, распахнутое окно в комнату Майтуса, решетчатую ограду с узкой калиткой и двух постовых в мокрых накидках, вяло прохаживающихся по песку.
Легкий ветер прилепил рубашку к спине.
Мы, наверное, действительно вырождаемся, в ознобе подумалось мне вдруг. Что сделалось с «бешеным Грампом»? Что сделалось с мрачным и язвительно-ядовитым Гебризом? Что сделалось с государем?
Где их сила?
Раздавленный, растерявший куда-то всю свою твердость Ритольди плачется о внуке. Гебриз жалеет об Ассамее. Государь обморочно шепчет про кровь. Все прячутся, все в движении, все ищут спасения.
И это великие семьи, Ночь Падения и гуафр!
Может быть, подумал я, появление «пустой» крови – закономерный процесс? В смысле исторически закономерный? Достаточно червоточины, незаметного изъяна в империи – и механизм запущен. Растет слабость высоких фамилий, и одновременно зреет сила, намеренная прийти на этой слабости к власти.
Не так ли было и при Волоере?
Я вздохнул и стал спускаться к дому. Что делать мне? Не юркнешь под камень маленькой бирюзовой ящеркой.
Жалко, я пока еще ничего не соображаю.
Нет, конечно, Кольваро – защитники. Понять бы, от кого? И отец… Что он знал о пустокровниках? Почему вызвал меня письмом, зная, что его «немедленно» в лучшем случае уложится в неделю, а в худшем…
Возможно, он думал, как Гебризы, собрать всю чистую кровь в поместье, запереться и переждать. Надо бы расспросить дядю Мувена.
Но тогда отец что, поддался общей слабости?
А ведь он был специалист по южным землям. И карты собирал, и свитки, получается, пропущенные Волоером. Ах, как сейчас пригодилась бы его светлая голова!
– Господин Кольваро! Как вы это… незаметно, – выпучил глаза постовой, широкоплечий рябой парень.
Я прикрыл за собой скрипучую калитку:
– Что ж вы, братцы? Вас кровью застят, а вы?
– Так мы не отходили никуда, – побледнел второй, будто в противовес первому – щуплый и гладколицый. – Оно, может, дождь?
– Дождь.
Я рассмотрел их простые, безыскусно-серые жилки и махнул рукой.
О чем Лопатин думает? Бутафория, а не пост. Людей запросто мимо выносят. Или здесь какой-то расчет?
Нет, Благодати я Лопатину за такое напихаю.
Под взглядами постовых я пересек дорожки и прямиком по газону, через мокрые кусты направился к не по своей воле покинутому окну. Подпрыгнул, схватился за подоконник, подтянулся и залез внутрь.
– Браво, – раздался голос Терста.
Мое начальство сидело у постели, приложив ко лбу спящего кровника тыльную сторону ладони. Короткое пальто, шарф, лаковые туфли.
– Вы вернулись? – спросил я.
– А мы никуда не уезжали, – убирая руку, улыбнулся цехинский божок. – Очень недурно, кстати, сплетено. Кажется, вы сейчас общались с Диего Гебризом?
– Общался.
Наклонившись, я отряхнул штанины.
– Он очень сдал, не так ли?
– Это вы устроили нашу встречу?
– Способствовал, – наклонил бритую голову Терст. – Он рассказал вам о своей обязанности?
– Да, – я прихватил стул от туалетного столика в углу и сел напротив полковника. – Это снимает с него подозрения.
– Снимать-то как бы и снимает. – Огюм Терст достал из кармана пальто сложенные вчетверо газетные листки и передал мне: – Третья страница, раздел «Происшествия».
– Вы сомневаетесь?
– Читайте, – кивнул на газету полковник.
Газета была полуторамесячной давности. «Ганаванский вестник» за вторую неделю июля. Заголовки кричали о волнениях в Полонии и скандале в городском совете. Железнодорожная концессия, электрическое освещение Императорского моста, ночной Благодатный ход пройдет по улицам Сенной, Каршанка, Голицынской к площади Миролюбия…
Раздел «Происшествия» был разбит на короткие столбцы.
В третьем значилось: «В ночь с четверга на пятницу неизвестными было вскрыто хранилище гематологического университета, в котором учинен настоящий хулиганский погром. Прибывшие утром доктора Манкин и Ульфсон обнаружили, что почти весь гематологический материал утерян, то есть попросту разбит и разлит по полу. Исследовательские работы немалой ценности и перспектив прекращены.
Что надо было хулиганам и почему хранилище оказалось без охраны – на эти вопросы, мы надеемся, нам ответят наши обер-полицмейстер и градоначальник, призванные как раз не допускать таких вопиющих случаев.
Со стороны редакции в очередной раз предлагаем высоким господам обратить внимание на небезызвестное общество „За единство“, выступающее против деления людей по крови».