Пробравшись на пустое место, он оставил меня на полу, огляделся, чему-то ухмыляясь, затем выловил из кучи стульев один за спинку и сел на него верхом.
– Давайте, Кольваро, возвращайтесь из мертвых, – наклонившись, Шнуров ударил меня по лицу. – Мертвый цирк закончился.
Несколько секунд он, не мигая, смотрел мне в глаза, наконец, кривя губы, отклонился, махнул кому-то рукой.
– Ага, – произнес кто-то от дверей. – Почему-то я так и думал.
Я с трудом приподнял голову.
Двое дюжих ребят «пустой» крови вытаскивали мертвецов в анфиладу, а за ними, дожидаясь очистки зала, стоял, приподнимаясь на носочках, беспокойный лицом человечек.
Мальцев.
Я слабо улыбнулся:
– Я вижу…
Договорить мне не удалось – Шнуров двинул сапогом в зубы:
– Ты, кровь высокая, помолчи.
Мальцев кивнул, заложив руки за спину:
– Вы уж, действительно, молчите, собирайтесь, готовьтесь.
Пустокровники вошли в зал и выволокли пехотинца, сидевшего за пулеметом, потом вернулись и – о, кровь, кровь моя! – за ноги протащили мимо меня матушку и сестру. Затем – Майтуса. Я не чувствовал, я не чувствовал их!
Мертвы.
И Катарина. Милая моя Катарина. Бесценная. Ее застывшее, искаженное болью лицо мелькнуло и пропало. Юбка. Темные ботиночки на ногах.
Я застонал.
– Ну что вы! – вытянув шею, сказал Мальцев. – Вы не переживайте! Вы скоро встретитесь со своей кровью. Уж не знаю где, в новом мире или в посмертии… Не верите в посмертие, в единение душ?
– Нет, – выдавил я.
Жилки мои медленно очищались от трупного налета, приобретая фамильный цвет – белое с алым. Где там посверк изумрудный? Ящерка-защитница, опростоволосились мы с тобой.
– Напрасно не верите. Так умирать легче.
Пустокровники встали: один подле меня, другой подле тяжело дышащего государя императора, – и только тогда Мальцев ступил на порог.
В руке у него был саквояж.
– Вы не устаете меня удивлять, Бастель, – заявил он, присаживаясь на пол чуть в стороне. – Убили Жапугу, убили Лобацкого, Петра Телятина вот убили. А ведь я в Петре был уверен, м-да. С Ассамеи со мной был, с Чон-Тохола. И кровь принял хорошо, и вообще… не совсем разум она у него отбила…
На полу, звякнув, появились две «клемансины».
В ладони у Мальцева сверкнул опасным металлическим жалом скальпель.
– Ну ладно, – сказал Мальцев, кивком головы показывая на меня Шнурову, – с этим я примирился. Нашли способ и нашли. Убили, ладно. Недаром были правой дланью Бога…
– Кем? – спросил я.
– Лежи, – нагнулся Шнуров.
Он расстегнул мне мундир на груди, жесткими пальцами с треском порвал сорочку. Нашел «Фатр-Рашди», вынул, поцокал языком.
– Это я так, в глубь веков заглянул, – Мальцев фыркнул, словно сказал смешное, и подсел к государю императору. – «Пустая», как вы говорите, кровь – она не без недостатков. Капризная, мертвечины, оказывается, боится, видит, понимаете ли, только жилки. Но силу над высокой кровью имеет, и очень мощную силу. А почему? Такой простой вопрос, а вы, Бастель, мимо прошли.
Он оголил грудь императору, как и Шнуров – мне.
– Впрочем, времени у вас не было, так-то, может быть, и сообразили бы. А вот чем еще удивили – так это когда ваши люди сегодня в наш лагерь ворвались.
– У меня не было… – Я попытался приподняться, но Шнуров наступил мне сапогом на живот, а гибкая жилка пустокровника тут же стиснула шею.
– Ну как же не было! – на мгновение, лукаво улыбнувшись, повернул голову Мальцев. – Штабс-капитан, скуластый такой. Серебряно-кремовая кровь. А с ним трое. Вы должны были слышать выстрелы.
– Муханов, – выдавил я.
Не обмануло предчувствие.
– Вот видите, вспомнили. Выследили, оказывается, часть моей небольшой армии. Опасный вы противник, Бастель.
Мальцев взял в руку «клемансину», посмотрел сквозь нее на огонь свечи.
– Знаете, в чем еще один недостаток «пустой» крови?
– Носитель ее должен быть низкой крови, без примесей, – прохрипел я. – Все убийцы высоких фамилий были такими.
– Именно, – сказал Мальцев. – И идеальных носителей оказалось до обидного мало. Коста Ярданников был великовозрастный идиот. Думал стать повелителем мира. С его кровью это было невозможно. Итак…
Он несколько раз воткнул скальпель в грудь государю императору, проводя глубокие разрезы к ребрам. Кровь легко заструилась в подставленную колбу.
Государь император открыл глаза.
– Вы… вас всех надо… – Он двинул рукой, на шее от усилия набухли жилы. – Я вас…
– Ну-ну-ну, – похлопал его ладонью по лбу Мальцев. – Вы уже прошлое, Тутарбин. Тотэрбо. Можете не напрягаться.
Он сделал еще несколько разрезов, заполнил «клемансину» до горлышка, полюбовался на цвет. Затем аккуратно запечатал стекло восковой пробкой и убрал в саквояж.
– Почему Тотэрбо? – спросил я.
– Потому что вы – изначально Кольвахн. Не вы конкретно, Бастель, а, как бы это… – Мальцев переместился ко мне. – Впрочем, неважно.
Скальпель вошел мне в грудь, под правый сосок.
Узкая полоса разреза потянулась за заточенной хирургической сталью, темнея, краснея, плюясь алым. Холодно, горячо. Еще разрез.
– Скоро все это будет неважно, – мягко проговорил Мальцев. – Новый мир всегда приходит с кровью, понимаете?
Он подставил пустую «клемансину» и ждал, когда она наполнится.
– Ради чего? – прошептал я.
– Как ни странно, – снова воткнул скальпель Мальцев, – ради справедливости. С вами впереди, увы, нас ждет только деградация. Высокая кровь исчерпала себя. Да-да, посмотрите на государя. Разве это правитель? Разве это мощь? Был Волоер, до Волоера был Никол, вот разве что они… Да и вообще, предательству когда-нибудь приходит отмщение. Пожалуй что, я его орудие, всего-то.
Я скривился:
– Какое предательство?
– О, это давняя история, с самой Ночи Падения. – Мальцев заткнул «клемансину» пробкой, вздохнул, глядя на меня, и поднялся. – Отец ваш очень этим интересовался. И вы мне были очень симпатичны. Впрочем, прощайте.
– И все?
Мальцев обернулся у самых дверей:
– Для вас – все. Я должен обезопасить предприятие, так что… – Он дернул плечами и вышел.
Поднялся и Шнуров:
– Господин… э-э… Мальцев…
Он вышел из зала, поигрывая моим «Фатр-Рашди».
Я попробовал пошевелиться, но пустокровник пресек это на корню.
– А потом закопать или как? – услышал я Шнурова.
– Кому это нужно? – ответил Мальцев. – Уладите здесь, выезжайте следом. Думаю…
Он понизил голос, и я не смог разобрать остальные слова.
– Ясно.
Шнуров, посвистывая, проскользил тенью в проеме. Захрустело под сапогами битое стекло. С подъездного круга раздалось лошадиное ржание.
Ночь. Все еще ночь.
И неоткуда ждать помощи. Все, Бастель. Все.
– Вот чего не отнять, – сказал появившийся в зале Шнуров, – в женщинах высокой крови все-таки видна порода. Ножки точеные, грудки славные. Даже жалко, что мертвые. Смотрю на сестрицу вашу – красотка.
Он подождал моей реакции. Не дождался.
– Знаешь, Кольваро, – сказал он, – я не дам тебе легкой смерти. Испытаешь «пустую» кровь на себе. Жуткое зрелище вообще-то. Я этого не люблю, все забрызгают, звери эдакие, ни капельки в теле не оставят, поэтому – прощайте!
Шнуров взялся за створки, поглядел на застывших пустокровников.
– Убить их, – приказал он.
И весело засвистел, удаляясь.
* * *
«Пустая» жилка стиснула мое горло.
Мушки в глазах. Холод в груди. Отнимаются пальцы.
Да, это в привычках у палачей – начинать с малого, длить удовольствие. Кожа, суставы, мелкие кости, второстепенные сосуды. Все это ломается, лопается, прижигается медленно, с расстановкой, со знанием дела.
Жертва должна чувствовать свой распад, смотреть на свою кровь, украшающую брызгами стены, в идеале – кричать и биться в ужасе.
Ничего-ничего. Ждите. Я сейчас тоже начну…
Справа тоненько вскрикнул государь император, и что-то липкое, теплое попало мне на лицо, на губы. Солоноватое.
Кровь.
Через мгновение щупальца «пустых» жилок ввинтились и в меня.
Больно. Гуафр! Тяжело, тошно, подышать бы, глотнуть воздуха. Нет воздуха. Сплюнуть кровью. Все. Может, действительно встречусь сейчас с родными?
Смерть – как черный росчерк, черта…
Подведем черту под Бастелем: был, старался, не преуспел. Разбили в пух и прах. На что ты надеялся, мальчик?
Ни на что. Умира…
Кажется, на какое-то время я потерял сознание. Возвращение в реальность было похоже на популярные одно время гальванические опыты – очнулся, дрыгнул ногами, будто поднесли провод с искрой. Затем включили тусклый свет для одного глаза.
Странно, подумалось мне. Жив? А росчерк? Он привиделся или нет?
Тяжело, черт. Недоубит. Какая-то дурно пахнущая ткань лезла в рот, что-то упиралось в ребра и давило на пах. То, что виделось глазом, имело сходство с лаковыми паркетными плашками и ножками стульев. Кажется, я там же, где раньше. Зал. Зал – это уже хорошо.
Кое-как высвободив левую руку, я с трудом выполз из-под тяжелого, навалившегося на меня тела. Здоровый же детина. Нет чтоб упасть в сторону.
Ногу – раз, ногу – два.
Пустокровник, словно отчаявшись меня задержать, мягко опрокинулся на спину, подставив свечам угрюмое лицо. Мертвый: низкая кровь проступила дохлыми жилками.
А второй?
Я повернул голову.
Второй лежал рядом с государем императором, по-свойски забросив ему руку на плечо. Тоже мертвый.
Нет, подумал я, черный росчерк мне не привиделся. Он был. Он пришел…
Я вывалился из зала, зацепив рукой ремень беспечно валяющегося карабина:
– Господин полковник.
Огюм Терст не ответил мне.
Он сидел на стуле, упираясь желтоватой щекой в плечо. В месте ранения сюртук напитался кровью. Пепельные жилки укорачивались, распадаясь.
– Господин полковник.
Я опустился рядом с ним на пол.
Что я мог сказать мертвецу? Господин цехинский божок, вы побили рекорд по пребыванию на той стороне. Господин Терст, даже на грани смерти вы выждали момент и спасли меня и, возможно, государя императора, оставив удар напоследок. Господин учитель, я благодарен вам и буду помнить вашу науку. Простите за «Фатр-Рашди», наставленный вам в лицо.