Который мертв.
Допустим… Допустим, причина похода на север – именно место, где должна оказаться «пустая» кровь.
Но зачем тогда кровь Полякова-Имре, Штольца, Ритольди… моя?
Для инициации? Для запуска какого-то механизма? Для возрождения силы, о которой говорили и Мальцев, и Шнуров?
Силы…
– А подвиньтесь-ка!
Двое отставников с грохотом водрузили на стол дымящийся, густо пахнущий мясным котел на треноге, высыпали ворох разномастных найденных тут же ложек.
– Извините, – резко встала Зоэль, – я не голодна. В какую комнату мне идти?
– В среднюю, – помолчав, сказал Тимаков.
Кажется, я расслышал ругательство, когда Зоэль поднималась по ступенькам. Или же уловил через метку? Такое бывает.
– Ну-кась.
Перегнувшись через стойку, урядник собрал миски с нижних полок. Каждый себе, мы по очереди начерпали кашу половником. Плюх, плюх.
Я выловил большой темный кус мяса.
– Везет вам, – завистливо проворчал урядник.
Ели торопливо.
Рядовые жандармы кучковались во дворе, у второго котла. Кто-то нет-нет и проходил коридором сквозь дом, бухая сапогами.
Звучали голоса, звенела упряжь, фыркали лошади. В почтовой половине уже всхрапывали и бормотали во сне.
Огарок погас. Урядник, крякнув, достал из походной сумки тонкую свечу, поджег и углубился в растрепанную книжицу. Читая, он смешно, по-детски, шевелил губами.
– Я наверх, – сказал Тимаков, отставляя миску. – Когда подъем?
– В три, – ответил Сахно.
– Эх, задавлю часиков шесть-семь… – Капитан, зевнув, развел руки в стороны. – Разрешите…
Я дал ему выбраться через лавку.
Урядник проводил поднимающуюся по скрипящим ступенькам фигуру застывшим взглядом.
– Господин Кольваро, – спросил он меня тихо, – что дальше-то будет?
– Найдем Шнурова…
– Нет-нет, – сказал он еще тише, – с империей. Государь император-то… Сердце болит, что смута будет, а вы за власть перегрызетесь.
– Это если чистая кровь Тутарбиных в родственниках в течение года не всплывет. Тогда – возможно. Но я такого не помню. По смерти Венцлава, деда государя императора, была задержка в четыре месяца, но, как вы знаете, серо-стальное дерево расцвело в крови одного из его внуков. Нет, фамильную жилу тяжело вытравить. Тем более что часто, как в моем случае, чистая кровь проявляется сразу у двоих.
Урядник вздохнул:
– Это-то ладно. А вот убийцы? Как же они? Страшно мне, господин Кольваро, что не совладаем мы с ними.
– Посмотрим, – сказал я, похлопав его по плечу.
Мне досталась комнатка у самой лестницы, узкая, как шкаф. За тонкой стенкой было тихо. Я проверил жилками, там ли находится Зоэль, и на ощупь лег. Топчан при малейшем движении елозил скрипучими ножками. Пришлось замереть на боку.
Не спалось. Сунулся же урядник с вопросом…
Щелястую дверь золотили свечные отблески. Что он читает? Наверное, какой-нибудь авантюрный роман о блезанах, наткнувшихся на загадочный полонский или астурийский замок.
Я закрыл глаза. Всего три недели назад я бы сказал, что империя прочна и несокрушима. В сущности, я верю в это и сейчас. Да, высокие фамилии обезглавлены, но это лишь на время. Армия и полиция дееспособны. Панику, думаю, быстро пресекут.
Я сам этому поспособствую. Но.
Огюм Терст говорил: «Если в вашем аналитическом рапорте даже по поводу однозначного события нет „но“, вы – непроходимый тупица».
Что тревожит?
Общая слабость перед неизвестным. Никто оказался не готов – ни семьи, ни тайная служба. Признаки вырождения пугают. Если предположить, что триста лет назад Волоер тоже столкнулся с «пустой» кровью и победил, то мы…
Я скрипнул зубами.
Нет, мы еще не проиграли. Мы – на грани.
И мы уже не вяжем крестьян жилками, не закрепляем деревни за фамилиями на земле, в воздухе витают идеи кровного равенства и братства, многие молодые люди отказываются от семейных способностей. Кровники почти исчезли из обихода. Как можно в наше просвещенное время! Это же дремучее рабство!
С одной стороны – это правильно, с другой… Вот и думай, урядник, что дальше.
Пусть, пусть. Я оставлю это на потом. Мне сначала нужно глотку кое-кому перегрызть. Догнать и перегрызть.
Догнать…
Проснулся я рывком, словно в лицо плеснули ковш холодной воды. Даже задохнулся на мгновение. Жилки рассыпались тревожной сетью, общаривая комнатку, над ней, под ней.
– Диана?
Я не видел шпионку в темноте, но ощущал кровью. Низкий серый рисунок чуть правее дверного проема. Метка.
– Успокойтесь, Кольваро, – раздался негромкий смешок Зоэль, – я не убивать вас пришла.
– Зачем же тогда?
Я пригасил жилки, закрутившиеся вокруг ее шеи.
– Предупредить.
Зоэль двинулась ко мне. Ее шаги были беззвучны. Я на всякий случай надул «парус» и заплел ее руки.
– Не стоит слишком близко…
– Хорошо, – согласилась Зоэль, останавливаясь у топчана.
– Видите в темноте?
Снова смешок.
– Чуть-чуть. – Она помолчала, прищелкнула пальцами. – Вы верны своему слову, господин Кольваро?
– Да.
– А вот ваш приятель хочет убить меня уже завтра.
– Тимаков?
– Я же хочу, чтобы вы помешали ему это сделать. Или я буду защищаться. В этом, собственно, и предупреждение.
– Погодите. Откуда…
– Я все сказала.
Жилки Зоэль поплыли из моей комнатки за стену и сложились там в фигуру сидящей у окна женщины.
Я потер лицо. Вот и поспал. Кожа проминалась под пальцами, шуршал отросший волос. Когда в последний раз брился? В «Персеполе», перед отъездом.
Майтус брил. Ходил за спиной, с полотенцем на плече и приговаривал: «Не идет вам бородка, господин Бастель, старит». М-да…
Встав, я спустился по лестнице в зал и, осторожно ступая, вышел в сентябрьскую прохладную ночь. Небо было усыпано звездами. Глыбами мрака стыл лес, лениво поплескивали волны близкой реки.
Почти благодать.
– Не спится, господин офицер?
Высокая фигура бесшумно поднялась с земли. Пятно лица. Безыскусное плетение жилок.
– А вы что здесь? – спросил я.
– На всякий случай.
Фигура приблизилась. Я угадал в ней нашего следопыта. Короткий ствол карабина выглянул из-за спины.
– Ждете кого-то? – спросил я.
– Скорее, опасаюсь.
– Чего же?
– Так. Женщины вашей. Кипит в ней все, а снаружи – сталь. Такие из всех веревки вьют. – Он помолчал и добавил: – Не совьют, так убьют.
– Вот и держитесь от нее подальше.
– Я-то что? Не подхожу даже.
Мы постояли, вглядываясь в темноту. Ни огонька, ни взблеска, но казалось, ночь шевелится и дышит, меняя оттенки, и какие-то громады незримо перетекают с места на место, приближаются, подбираются, окружая, шелестят травой.
– Тяжелые времена, – выдохнул жандарм.
– Как вас зовут?
– Оскольский, Лексей я.
– Знаете, Лексей, – щурясь во тьму, сказал я, – у меня был учитель. Он убит, остался там, в поместье. Но он говорил мне: «Во времена испытаний важно на совесть продолжать делать то, что ты должен делать. Потому что хаос – это когда люди, как корабли в бурю, теряют якоря. Стань для них таким якорем. И твои действия обязательно найдут последователей. Не гнись. Стой твердо. Сцепи зубы. И люди сплотятся вокруг тебя, потому что ты выступишь противовесом хаосу». Так вот, я собираюсь следовать его совету. Моя задача – найти убийц, и я постараюсь выполнить ее хорошо. Какая бы Ночь Падения не стояла вокруг. Пока не умру. Я – Бастель Кольваро. Защитник.
Я развернулся и пошел обратно в дом.
– Оно-то так… – вздохнул за спиной Оскольский. – Только ж кораблей много, а якорей? Одним разве обойдешься?
Часам к трем смутные фигуры постовых, поскрипывая досками, заходили по коридору, затормошили спящих.
– Господин урядник, господин урядник, – громким шепотом позвал сунувшийся в постоялую половину отставник.
– Не ори.
Сахно, прилегший в закутке за стойкой, зашевелился, зашуршал одеждой. Стукнули сапоги.
– Кто здесь? – уловил он мое движение на лавке.
– Кольваро. Извините, не спится, – сказал я.
– А-а. Как вы насчет ополоснуться?
Вместе мы сходили к реке.
Я разделся до пояса и смыл с себя грязь последних дней. Вода была холодная. Заломило кисть, сломанную Лобацким в «Персеполе». То ли не срослась до конца, то ли обрела ненужную чувствительность.
Урядник бухнулся в реку в одних трусах и, фыркая, погреб против течения. Голова его, удаляясь, скакала черным поплавком по шершаво-серой поверхности воды. Двое жандармов вывели к мосту лошадей.
Ночь тихо выцвела. Над водой поплыла зеленоватая дымка. Бряцало ведро. Отсвет костра на заднем дворе поднялся над крышей.
– Хорошо.
Урядник выскочил на берег, запрыгал на одной ноге. Я скомкал сорочку и надел кое-как охлопанный мундир на голое тело.
Вернувшись в дом, мы застали Тимакова, выскребающего из котла остатки ужина. Горела свеча. Тень капитана наползала на ставень.
Я, присев на лавку, повернул к себе забытую урядником книгу. «Кровь и обещания. Сентиментальный роман». Первые же строчки заставили меня отодвинуть сочинение подальше. «Любите ли вы меня, Димитр? – спросила, наклонив хорошенькую головку Эльза…» Надо же, что урядники читают. Наверняка о несчастливой любви девушки низкой крови и повесы из высокой семьи. Популярный сюжет.
Как-то я тоже изображал повесу.
В маленьком городке, где однажды картечью подстрелили городского голову. Впрочем, дело прошлое.
– Господа, – Зоэль легко спустилась по ступенькам к столу, – доброй ночи. Здесь есть где вымыть голову?
– Речка – в ста шагах, – сказал я.
– Не люблю, когда смотрят.
Тимаков гоготнул.
Зоэль зло стукнула костяшками пальцев о столешницу и выскочила наружу. Там уже, накормив, седлали лошадей.
– Ну что же… – Урядник, приглаживая волосы, зацепился глазами за книжку, смущенно крякнул и, подобрав, затолкал ее за пазуху. – Я это… Пора?
– Да, давайте с Благодатью, – кивнул я.