– И?
– Он кровь дал. Она с пшеном развела. Потом куры яйца стали нести интересные, со значками.
– С чем?
– Значок такой рогатенький, – зашептал Гиллигут, – а в нем еще значок, на кровь того военного настроенный.
Пассажир прищурился:
– Откуда знаешь?
– Так видно же, – удивился парень. – Там ниточки в рисунок сплетены, а рисунок совпасть должен.
– Хм… А дальше?
– Ну, военный потом уехал. С ящеркой на карете. А я подумал, что непорядок это, так хорошие господа не поступают… Ну и как бы за припасами в город собрался. То есть за припасами тоже… За мукой, за чаем, еще рыбы вот купить…
– И как же ты его нашел?
Гиллигут шмыгнул носом:
– Так видно же, ниточка ж тянется… В городе-то много переплетается, я там потерял было… – Он тряхнул головой, нахмурился. – Еще деньги чуть не увели… Но я и воров нашел, а потом и военного нашел, – улыбнулся он. – Не успел сказать только…
– А я? – пронзительно взглянул пассажир. – Мои ниточки ты видишь?
– Вижу, медные. Но были светлее, почти оранжевые. А раньше…
Сильная ладонь залепила Гиллигуту рот.
Глаза у пассажира вдруг из холодных сделались веселыми, и он рассмеялся:
– Молчи, дурак! Хочешь в тайники?
Гиллигут, мыкнув сквозь пальцы, кивнул.
– Тогда запомни адрес: Ганаван, дом Бриццоли.
В избе звякнуло ведро, и пассажир заторопился:
– Сумеешь открыть замкнутую на кровь дверь, возьмут сразу. Лет через пять, глядишь, станешь как Терст.
– Как кто? – спросил Гиллигут.
Пассажир вытер ладонь о полу сюртука и вздохнул:
– Как очень хороший человек.
А через два часа коляска уносила непонятного пассажира на юг. Ему думалось, что у парня – совершенно никаких цветных ветвей и оттенков. Простой серый рисунок. Как, каким образом он тогда видит жилки и ведет их? Странно. Поневоле в фамильной избранности засомневаешься…
Закрапал дождь. Пассажир поднял кожаный колясочный верх на спицах.
Впереди у него была жаркая Ассамея, затворничество, а в сюртучной пазухе – «клемансина» с несколькими каплями женской крови.
Катарина Эске теперь всегда находилась рядом.