Непередаваемая восхитительная гармония…
Опустившись вместе с ним на ковер, почувствовав, как Эдвин укрыл нас мантией, не находила слов, чтобы выразить захлестывающие меня эмоции.
Страстное влечение или любовь… Подобные слова слишком бледны и банальны, даже оскорбительны для нашего всепоглощающего чувства. Всем естеством ощущая отклик золотого дара, поняла, что оно и не нуждалось в определении. Общее дыхание, одно на двоих сердцебиение, разделенное пополам сладостное утомление.
Одни на двоих стремления и одна судьба.
Только это было важно. Только это имело значение.
Я проснулась в его руках на том же ковре. Коболы принесли подушки и огромное пушистое одеяло. Эдвин заботливо укрыл меня, устроил на подушке и спал, уткнувшись лицом в мои волосы.
Могла поклясться, что времени прошло немного, но мой резерв был полон и сверкал накопленной магией. Закрыв глаза и прислушавшись к дару Эдвина, чувствовала, что и его резерв восстановился полностью. Амулет с агатом ровными волнами отдавал волшебство, а проклятие Серпинара казалось сгустком тумана, венчающим голову.
Я уже видела это заклинание другим, ярким и четким переплетением скрученных в жгут серых, отливающих сталью волокон. Когда оно ранило наиболее сильно, видела длинные шипы, впивающиеся в глаза Эдвина. Жуткое зрелище. Вздрогнула из-за воспоминания, любимый во сне чуть сильней прижал меня к себе. Я сделала глубокий вдох и постаралась думать о хорошем. Эльфийской целительнице удалось избавить кого-то от проклятия. Значит, решение у этой загадки все же было.
Ровное дыхание Эдвина убаюкивало, тепло объятий успокаивало, но я знала, что лечащий амулет не вечный. И понимала цену бездействия сейчас, когда резервы полны, а связь даров так сильна.
Осторожно повернувшись к Эдвину лицом, прошептала его имя, поцеловала чувственно полные губы. Мой волк просыпался медленно, вначале сонно, но потом бодрей отвечая на ласку.
— Ты умеешь будить так, чтобы любое утро становилось добрым, — улыбнулся он.
— У тебя научилась, — ответила я и, забывшись, привычным движением отодвинула пряди с его лица.
Заклятие Серпинара пронзило руку острой, злой болью. От благостной неги не осталось и следа, остатки сна испарились. Им на смену пришли решимость и уверенность в том, что времени больше терять нельзя.
Магией, как и всегда, занялись в кабинете. Эта комната лучше всех была защищена от вмешательства извне. Эдвин как-то сравнил кабинет с мантией Ордена и заодно прояснил давно терзавшее меня противоречие. Все не могла взять в толк, почему человек, ненавидящий инквизицию не меньше меня, носит одежду с эмблемой и отличительными знаками Ордена даже дома.
Ответ оказался логичным и практичным. Выяснилось, что ткань мантии пронизывают зачарованные нити, удерживающие тепло зимой и обеспечивающие приятную прохладу в жару. Благодаря этим чарам, мягкая удобная одежда также частично защищала от атакующих заклятий и неконтролируемых всплесков волшебства в случае сбоя во время создания артефакта. Со времен войны с эльфами мантии наделяли способностью частично гасить магию принуждения или очарования.
Конечно, такой метод не был совершенным, но натолкнул прадеда Эдвина, тоже артефактора, на интересные мысли. Поскольку во время создания артефакта магические потоки и сам мастер наиболее уязвимы, под обоями в кабинете натянули особую сетку, ограждающую комнату от внешнего воздействия.
Поэтому птицы Серпинара не могли помешать.
Эдвин направился к центральному столу, я чуть замешкалась в коридоре. С нарастающим волнением следила за тем, как из кабинета выходит последний кобол. Глиняные человечки выстроились передо мной в коридоре, старшая женщина спросила, не будет ли каких особенных указаний. Я не придумала ничего лучше, чем строжайше запретить коболам входить в кабинет. Они и без приказа не осмелились бы и обиделись из-за ненужного напоминания.
— Хозяйке еще что-нибудь угодно? — старший кобол, как и другие слуги, не скрывал обиды.
— Нет, благодарю. И прошу прощения, — повинилась я. — Это от волнения. Я знаю, что вы не вошли бы. Рукотворные лица в который раз поразили эмоциональностью. Шестеро кобол понимающе и даже сочувственно улыбались. Старший заверил, что ничто в доме не отвлечет молодых хозяев от дел.
Я вошла в кабинет, тихо закрыла за собой дверь. Яркий свет ламп, таинственно и маняще поблескивающие под стеклянными куполами неисследованные артефакты, едва уловимо пахнущая ветхостью старая книга на эльфийском, недавно украденная из архива Ордена. Ощущение замкнутости в скорлупе, в коконе. Чувство защищенности.
Эдвин ждал меня, положив правую руку на спинку стула, прислушивался к шагам. Я чувствовала его дар, набирающее силу проклятие Серпинара.
— Ты сказал, что читал об этом заклятии, — подходя к Эдвину, начала я. — Какое волшебство его меняет?
— Обезболивающее, улучшающее зрение, разрезающее, — бесстрастно ответил Эдвин, невозмутимо отодвинув для меня стул. — Наверняка, еще какие-то. Я читал о нем очень давно, еще в школе.
Я села, задумалась, наблюдая за виконтом, устраивающимся рядом. Подняв руки на уровень его висков, попробовала осознать плетение заклятия. Серые, отливающие металлом волокна свивались туго, начала нитей прятались где-то под основной массой. Эдвин поморщился и спросил, что я делаю. Заметив, что жгут потемнел, отдернула руки. С ужасом осознала, что мои попытки понять заклинание только усилили его.
— Ты пробовал рассматривать проклятие?
— Я его отчетливо вижу, если концентрируюсь, — внешне он сохранял поразительное спокойствие, словно это не его зрение было под угрозой.
Мысленно поставив себе в пример его трезвомыслие и хладнокровие, уточнила:
— В таком случае боль не усиливается?
— Нет, — он отрицательно качнул головой.
Я задумалась, встревоженно глядя на стальной жгут с длинными, отвратительно искривленными шипами. Вспомнила метку, боль, передававшуюся мне во время создания артефакта, меняющую цвет волшебства, искажавшую его. Здесь подобный промах мог оказаться роковым, неисправимым.
Лихорадочное возбуждение, руководившее мной, таяло. Тревога и сомнения сминали уверенность. До этого момента думала, что интуитивно нашла решение, хоть и не смогла бы оформить его словами.
— Не переживай так, — низкий голос Эдвина прозвучал мягко и успокаивающе. — Мы справимся. Я в это верю.
Со вздохом вложила руку в его протянутую раскрытую ладонь. Родной золотой дар показался ближе и ярче. То открытие, то потерянное решение, которое было очевидным еще час назад, снова нашло меня.
— Вместе, — прошептала я, посмотрев в лицо своему волку.
— Вместе, — тихо откликнулся он.
Я вскочила, бросив "Сейчас вернусь", выбежала из кабинета. Взлетев по лестнице, нашла в своей комнате длинный шелковый шарф. Мне еще не приходилось колдовать вслепую, и соблазн открыть глаза в ответственный момент мог оказаться слишком сильным. Это могло поставить под угрозу сплетение даров, нарушить ход волшебства.
Вернувшись в кабинет, села, повязала на глаза шарф, но удивленному Эдвину об этом дополнении не сказала. Он знал, что зрительный контроль во время плетения заклинания мне необходим. Теперешняя затея могла вызвать недоверие и недовольство Эдвина, а я хотела добиться полной открытости. — Ты совершенно прав, — мой голос прозвучал поразительно твердо, но позвякивал от напряжения. — Мы сделаем все вместе. Мне не снять проклятие без тебя, ты не освободишься без моей помощи.
— Боюсь, это так, — согласился он.
— Нам нужно очень крепко связать дары на несколько часов, — стараясь замедлить сердце, сказала я.
— Тоже верно, — спокойно ответил Эдвин. — Обе ладони. Он давал мне указания, как устроиться. Встал, поставил рядом со мной справа высокий табурет, велел положить на него локоть. Заметила, что он говорил короткими фразами. Как всегда, если волновался. Прислушиваясь к его дару, чувствовала страх, который Эдвин старался мне не показывать. Скрип стула, его колено касалось моего. Эдвин усаживался, примерился к табурету, спросил, удобно ли я устроилась. Уточнил, что нельзя будет прерваться. Возможно, долгие часы. Его тревога росла с каждой минутой, золотой дар искрил от неуверенности. Это будоражило мои чувства, отражалось на моей магии. Сейчас, добровольно лишившись зрения, тревожные всполохи собственного дара проявились полней. Я протянула левую руку и коснулась его ладони так уверенно, будто видела.
— Я люблю тебя, Эдвин. Люблю и полностью доверяю. Слова прозвучали в напряженной тишине кабинета, как самостоятельное заклинание. Оно успокоило меня, повлияло на Эдвина — родной дар отозвался ласковой волной тепла. Она проникла сквозь соединение ладоней, мягко погладила мою магию. Я твердо добавила:
— Я не причиню вреда сознательно.
— Я больше за тебя боюсь, — признался он, и по отклику дара стало ясно, что Эдвин ни мгновения не лукавил. — Боюсь, что проклятие может ранить тебя.
— Этого не случится, если мы будем доверять друг другу, — заверила я.
— Я доверяю тебе. Совершенно. Во всем, — тихо ответил он. — Как никому и никогда прежде.
Я чуть плотней охватила его ладонь, он ответил пожатием.
Опираясь локтем на табурет, подняла правую руку. Безошибочно и уверенно встретила так же поднятую руку Эдвина. Наши ладони коснулись, пальцы переплелись. Тепло рук, красота магии, золотое сияние его дара успокаивали. Все мысли были только об Эдвине, больше ничто не существовало. Он тоже прислушивался ко мне. Постепенно крепла наша связь, переплетались золотые и серебряные нити, магия стала одной на двоих. Как дыхание, как биение сердца. Я видела Эдвина так ясно, словно не было никаких амулетов, открывалась ему так полно, что казалась себе созревшей коробочкой хлопчатника — "Вот я вся, возьми!". Сравнение меня позабавило, а отклик Эдвина походил на улыбку и показал мне его дар еще полней.
Произошедшее потом очень сложно описать словами. Это было ощущение не присутствия в собственном теле. Я словно видела нас с Эдвином со стороны, стоя у себя за спиной. Мой дар виделся серебряным с огненными проблесками, в его свете кожа была бледной, фарфоровой. Персиковый шарф ощущался чужеродной и темной, почти черной полосой. Золотой дар Эдвина казался удивительно сильным, мужским, насыщенным. Едва заметно искрил красным от волнения. Венец из стальных хищных жгутов пугал до дрожи. Видела соединенные руки. Ореол, расходящийся от сцепленных пальцев, пере