Грудь сковало холодом, казалось, сердце превратилось в кусок льда. С трудом заставляла себя дышать. И боролась с магическим приказом инквизитора.
— Просто назовите имя, — повторил Серпинар, усилив магическое воздействие. — Правда принесет облегчение. По щекам покатились слезы ужаса и боли. Сморгнула их, на мгновение прервав зрительную связь с Серпинаром. Стало легче. С усилием отвела взгляд от бездонных невыносимо черных глаз Великого магистра. Сделала глубокий вдох и прошелестела:
— Благодарю вас за то, что уделили мне время. Мне жаль, что так бездарно потратила его.
— Вы совершаете ошибку, баронесса, — зло прошипел магистр, но быстро взял себя в руки, его голос вновь зазвучал мелодично. Но я выбилась из ритма, теперь ровный баритон звучал неприятно. — Вы упускаете хорошую возможность.
Поступаете безрассудно.
Он сделал небольшую паузу, приблизился ко мне. Я отступила на несколько шагов, стараясь не встречаться взглядом с магистром, смотреть только на его губы. Он казался
огорченным и разочарованным моей внезапной несговорчивостью. В конце концов, это ведь я позвала. — Я, как и Орден в целом, заинтересован в хороших магах, успокаивающим тоном заверил Серпинар. — И хочу помочь. Мне больно смотреть, как вы разрушаете свою жизнь. Тем более, в этом нет никакой нужды. Выбор есть. Вы можете себя спасти. Одумайтесь. Или…
Он говорил размеренно, в густом баритоне слышалось сочувствие, и краткая пауза была гулкой. Как провал, в который катилась моя жизнь.
— Не удивлюсь, если через некоторое время ваш спутник вовлечет вас в очередную сумасшедшую аферу. Молитесь Единому, чтобы вам удалось выбраться из нее живой. — Снова благодарю за уделенное мне время, — упрямо повторила я, стряхнув оцепенение и отмахнувшись от колдовского очарования приятного мужского голоса. — Мне нечего вам сказать. Мое решение не изменится.
— Я раньше не считал вас сумасшедшей, — выпалил Серпинар. — Редко встречаю людей, способных так вредить себе! Ради других!
— Ради некоторых других нужно вредить себе, — прошептала я, отступая еще на шаг.
— Понимаю, вы не в том положении, чтобы прислушаться к моим словам, — он красноречиво указал на мой живот. Я порывисто прикрыла его ладонью. — Но вскоре, я в этом совершенно уверен, вы сможете оценивать ситуацию здраво. Его голос звучал напряженно, неприязненно. Инквизитор оскорбился из-за того, что я вызвала его без толку. Он ценил время и не любил его терять. Но Великий магистр постепенно успокаивался. Он верил в свою правоту, в свое преимущество и смотрел на меня свысока.
— Я терпелив, — с усмешкой заверил он. — Я умею ждать. Когда ваша гордость позволит вам принять помощь, а сознание прояснится, возвращайтесь. Побеседуем снова. Мне приятно разговаривать с красивыми женщинами и дивиться причудам их мышления.
Он легко поклонился, в этом движении мне виделась издевка. Иллюзия Великого магистра истончилась в воздухе, растаяла.
Напряжение схлынуло. Казалось, страх и волнение были моими стержнями. Теперь же их не стало. Руки дрожали, подгибались ослабевшие колени, я кое-как добрела до эльфийского камня, села рядом с ним и разрыдалась, обхватив его одной рукой.
Я была в ужасе от того, что едва не натворила. Выдать Эдвина Серпинару… Как подобный бред вообще уложился в моей голове? Как просуществовал там хоть мгновение? Камень, казавшийся раньше прохладным, теперь согревал. После беседы с Великим магистром у меня от холода зубы постукивали. Прижимаясь к камню, постепенно успокаивалась и заметила руны, которых не понимала. Такие же были на золотых ветвях во время общего волшебства. Я медленно погладила их пальцами, вспоминая чудесное единство даров, думая об Эдвине.
Шепотом произнесла его имя. Оно отозвалось теплом в сердце, согрело. Руна, которой я касалась, вспыхнула золотом, за ней зажглась другая. Сияние разливалось по поверхности камня, как расплавленный металл. Встав на колени, положила обе ладони на изрезанную рунами поверхность. Магия напитывала меня, давала силы. Я дышала волшебством, вбирала кожей. Закрыв глаза, видела его потоки во мне, вокруг меня. Словно огромное облако сияния.
Вынырнув из него, распахнула глаза и увидела перед собой Эдвина. Он казался задумчивым, хмурился, но мне было все равно. Я резко села на кровати и обняла своего волка. В его руках даже не задалась вопросом, как оказалась в спальне, если только что стояла на берегу. Все это было совершенно не важно.
— Ты почти сутки пробыла без сознания, — выдохнул он через несколько минут.
— Сутки? — удивилась я, отчетливо припоминая события последних двух недель. Частые отъезды в Орден, разговоры о невесте, ссоры. Откуда взялись эти ставшие вдруг странно блеклыми воспоминания, не понимала.
— Да. Я с ума сходил от беспокойства и собственного бессилия, — тихий голос, отблески уходящей безысходности в удивительно бледном даре. Эдвин не выпускал меня из рук, словно боялся расстаться.
— Все обошлось, — утешила я, отстранившись, заглянула в лицо моему волку, ласковым движением погладила черные волосы, пропустив мягкие пряди между пальцами.
— Да, — он закусил губу, отвернулся.
Прежде, чем успела спросить, что случилось, предположил: — Ты, наверное, очень голодна? Коболы быстро приготовят ужин. А за едой я расскажу тебе, что произошло. Хорошо? Натянутость его улыбки мне не понравилась. Эдвин выглядел настороженным, обдумывающим что-то явно неприятное. Казалось, он поглядывает в мою сторону с недоверием и осуждением. Постаралась не обижаться и решила повременить с расспросами до ужина. Напомнила себе о давно замеченной склонности драматизировать события, если резерв опустошен.
В такие часы мир виделся мрачным, серым, порой зловещим.
Люди казались стремящимися обидеть, едва ли не враждебными. Несомненно, дело было в этом, ведь у меня за сутки накопились жалкие крохи магии.
Он встал, кликнул кобол, попросил сервировать ужин.
Повернулся ко мне, галантно предложил руку:
— Пойдем в столовую.
Низкий голос прозвучал тепло, а в свете ламп Эдвин казался красивым и близким. Ни следа напряженности. Улыбнувшись, выбралась из-под одеяла, спустила ноги на пол. Приняла помощь и встала. Закружилась голова, мир поплыл, перед глазами потемнело. В следующее мгновение обнаружила, что Эдвин подхватил меня на руки. Его лицо было очень близко, в глазах читалась тревога. Я обняла его за шею и поцеловала. Не знала другого способа показать, как сильно нуждаюсь в нем, в его любви. Эдвин ответил нежно, бережно прижимая меня к себе. И все же поцелуй показался несовершенным, потому что магия Эдвина почти не находила отклика у моего опустошенного дара. Но любимого это не волновало, его золото сияло, согревая меня.
— Не пугай меня больше, пожалуйста, — чуть сипло попросил он.
— Постараюсь, — прошептала я.
Он отнес меня в столовую и объяснил неожиданную слабость истощением. Только вдохнув пряный аромат крепкого бульона, сообразила, что пустой желудок болезненно подвело от голода, а во рту пересохло от жажды. Положив на тарелку горку вареных овощей и хорошо прожаренный кусок мяса, наслаждалась предвкушением сытости и вкусом еще теплого хлеба.
Начерпывая бульон, старший кобол журил хозяина за то, что тот не отдыхал и почти ничего не ел со вчерашнего дня. Эдвин не обращал на ворчание внимания. Поначалу меня удивляло, что глиняной прислуге позволяются подобные вольности, но потому узнала, что коболы достались Эдвину в наследство от прадеда. Они стали членами семьи и очень давно не были просто слугами.
Вторая чашка бульона обмелела, тарелка опустела, от
сытости и тепла клонило в сон. Резерв, вроде бы, начал постепенно восстанавливаться. Не только у меня, у Эдвина он тоже оказался истощен больше, чем мне вначале показалось. Я держала у самых губ чашку со свежим чаем, с удовольствием рассматривая, как расправляется и крепнет дар любимого. В сиянии постепенно появились металлические отблески. Думаю, обрати я на них тогда больше внимания, многое могла бы предвосхитить. Но в тот момент я не придала им значения.
Мысли растекались, как туман над рекой.
— Нам нужно серьезно поговорить, Софи.
Его голос выдернул меня из благостной полудремы, прозвучал резко, неприятно твердо. Я вздрогнула от неожиданности, встретилась с Эдвином глазами. Отрезвляюще холодный, колючий взгляд, сведенные к переносице брови, чуть поджатые губы. Он был сердит, насторожен, в скупых словах сквозило напряжение.
— О том, что произошло после ритуала.
— Может, завтра? — мое предложение прозвучало робко и чем-то напоминало мольбу.
— Нет, — он решительно качнул головой. — Нет. С этим разговором нельзя ждать.
Я вздохнула, отставила чашку:
— Тогда начинай.
Он хмурился, не встречался со мной взглядом и молчал. Пытаясь побороть нарастающее волнение, терпеливо ждала, когда он заговорит, не подгоняла. Почему-то решила, он злится на меня. Глядя на сидящего в торце стола виконта, искала слова в свою защиту и заранее жалела о предстоящей ссоре.
Эдвин все еще молча протянул руку, накрыл мою кисть. Тепло ладони и родной магии успокоило. Вдруг поняла, что он не на меня сердится. Что ему неприятна тема, что его ранит воспоминание о собственном бессилии и пережитом страхе. — Прежде всего, хочу поблагодарить тебя. За то, что ты для меня сделала, — низкий голос звучал мягко, ласково. Эдвин явно чувствовал себя виноватым и по-прежнему не поднимал глаз. — И попросить прощения. Я не смог защитить тебя.
— Тебе не за что извиняться, — горячо заверила я. — Есть за что, — перебил он. — Ты могла погибнуть. Или навсегда лишиться магии. И все из-за того, что я впутал тебя в свои дела.
— Это наши дела. Не твои, — твердо возразила я.
Он хотел встрять, но я не позволила:
— Что значит "лишиться магии"?
Эдвин вздохнул, сильней нахмурился. Казался мрачным, в чертах появилась отталкивающая жесткость.
— Когда ты упала, я решил, это обморок. Пустой резерв. Усталость. Ритуал длился больше восьми часов. Тут бы любой истощился. Но твой резерв не восстанавливался. Я с опозданием понял, что это не простой обморок. Начал искать в книгах объяснение.