Тошнота и разламывающая тело слабость остались. Когда меня перестало выкручивать наизнанку, он поднял меня и унес к костру. Усадил на одеяла, придерживая за плечи, сам сел рядом. Опершись спиной о большой камень, перетянул меня к себе на колени. Я не сопротивлялась. Чувствовала себя безвольной тряпичной куклой. Обнимая одной рукой, Эдвин бережно стер кровь с моего лица. Потянулся к котелку, подал кружку с еле теплым чаем.
— Попей немного, — тихо велел он. — Станет легче.
Я послушалась. Кружка тряслась в руке, постукивала о зубы. Но после нескольких глотков тошнота ослабла, мерзкий кислый привкус во рту исчез.
— Он касался тебя? — шепотом спросил Эдвин.
— Не знаю, — просипела я, выронив пустую кружку.
Эдвин забрал ее и больше не задал ни единого вопроса. Только убаюкивал чуть слышным, но очень приятным покачиванием.
— Я ничего ему не сказала, — прошептала я. — Ничего.
— Шшш, тише, — крепче прижав меня к себе, прошептал он. — Это не важно.
— Важно. Это важно, — пробормотала я, уткнувшись лбом Эдвину в грудь.
В его руках было спокойно, безопасно. Словно он прятал меня от всего мира. Сомневалась, что Серпинар снова появится в ту ночь, но верила, магистру сквозь защиту объятий Эдвина не пробиться.
— Мы придумаем что-нибудь, — шептал Эдвин. — Отдыхай. Он гладил меня по голове, все так же легко покачивался, убаюкивая. Я постепенно успокоилась и забылась. К сожалению, не заснула и почувствовала, как виконт попытался считать мои воспоминания.
Артефактор явно смыслил в этом еще меньше, чем я. Его грубое вмешательство отозвалось вспышкой головной боли. Картины, появившиеся перед глазами, рябили, дрожали. Звуки и запахи были неправдоподобно яркими и резкими, голос Серпинара — искаженным. В попытке высвободится, вынырнуть из жуткого воспоминания, дернулась в руках виконта. Он усилил хватку и нажим. Лицо Великого магистра стало четче, но его слова расслышать не удалось. Чувствовала досаду Эдвина, не получившего желаемых сведений. Но он меня хотя бы отпустил.
Сил спрашивать, зачем ему понадобился такой допрос, не было. Как и сил вывернуться из рук виконта, оттолкнуть его. С горечью подумала, что в чем-то Серпинар все же оказался прав. Использовать считывание вместо простых вопросов высшая степень недоверия. И, по сути, предательство.
Утром почти не разговаривали. Я старалась не вспоминать о ночном происшествии, не думать о том, что встреча с Великим магистром могла как-то отразиться на ребенке. Артефактор своей подчеркнутой заботливостью, контрастирующей с магическим допросом, раздражал безмерно. Обида на него едкой занозой засела в сердце.
Я держалась вежливо, тщательно скрывала настроение. Из-за этого натянутое общение полнилось неловкими паузами и царапало чопорной холодностью. Виконт почти церемонно помог мне надеть сумку, не менее предупредительно подавал руку для опоры, если приходилось спуститься с камня или перебраться через поваленное дерево. Я коротко благодарила и старалась не показывать, что после свидания с Серпинаром предпочла бы дня два не шевелиться вовсе.
Кости ныли, голова раскалывалась, но хоть обошлось без нового шрама. Самолечение, как всегда после пыток, лишь притупляло боль, а от помощи виконта я отказалась.
Решительно, резко и довольно грубо. Мне была отвратительна мысль, что после магического допроса артефактор будет надо мной колдовать.
Ни бравада, ни упрямство не скрывали от виконта моего состояния. Он предложил устроить дневку, чтобы дать мне время восстановиться. Но я отказалась. Единственной приемлемой поблажкой стали частые привалы. Каждая пауза была для меня благословением, — даже короткий, не больше четверти часа, сон обладал воистину исцеляющим действием. Снилось золотое тепло солнечных лучей, и боль отступала, усталость уходила, а я вновь обретала силы продолжать путь.
Я упрямо шла к источнику, не отставая от виконта ни на шаг. В дороге почти не разговаривали. Чем дольше длилось молчание, чем отстраненней становился виконт, тем ясней понимала, что наши отношения может исправить только чудо.
Чудо в моих мыслях было неразрывно связано с источником.
К нему я и шла еще три долгих дня.
За это время наладить хоть какое-то подобие общения с Эдвином не удалось. Он был отстраненно холоден и молчалив. В каждом жесте чувствовалась усталость. Что неудивительно, ведь виконт не высыпался. Он едва не валился с ног от изнеможения на привалах. Ночами, когда я по совету леди Тимеи оставалась на страже у костра, ворочался, крутился, каждые четверть часа просыпался. Судя по испугу в глазах, по тому, как подскакивал на одеялах, ему снилось что-то пугающее. Со мной виконт переживаниями не делился, разговоры сводил к коротким приветствиям, вопросам об ужине и едва ли не назойливой заботе обо мне.
Припоминая неумелое, причинившее боль считывание, в искренности тревог о моем здоровье я сомневалась. Но с Эдвином о том случае не говорила. И без того мы с каждым шагом все больше походили на вынужденных сотрудничать врагов.
Он не обсуждал со мной заклятия для подчинения магии источника и перенаправления магических потоков на карту даров. А это было очень важно, жизненно важно. Но артефактор считал, что скупых разъяснений леди Тимеи мне должно хватить. Слова о том, что с эльфийской магией такого уровня мне еще работать не приходилось, виконт будто не заметил. Разумеется, ведь иначе ему пришлось бы долго со мной разговаривать. А Эдвин бесед избегал. Он даже утаивал название источника, к которому мы шли. Хотя подобная скрытность всего через день перестала удивлять. В его взглядах чаще читалось сомнение, недоверие.
Это бесило и довольно быстро надоело. Притворилась, что плохо помню, о чем говорил Серпинар, и предложила Эдвину считать мои воспоминания. Надеялась, так он сможет увидеть и услышать ту беседу. Думала, артефактор переменит отношение ко мне, если убедится в том, что я не предала ни его, ни нашу цель. Но виконт солгал, что считывать не умеет вовсе и боится так навредить мне. Эта оскорбительная ложь ранила сильней, чем я думала. Отбила желание даже смотреть в сторону виконта в ближайшие часы.
Вереск. Лиловые и розовые цветы до самого горизонта. Медовый аромат, многократно усиленный солнцем, удушливый в своей сладости. Эдвин устроился в куцей тени большого белого валуна, прижался к самому камню, пряча глаза от света.
Заснул так быстро, словно его оглушили.
Я охраняла нашу стоянку на полуденном привале, методично ощипывала двух подбитых магией куропаток. Жесткие перья царапали пальцы. Магический костер вспыхивал зеленым, когда пух и перья попадали в волшебное пламя. К счастью, он не дымил. Горький, едкий запах паленых перьев и тяжелый медовый аромат вереска — не самое приятное сочетание. Разделывала тушки на хитиновой пластине с туловища убитого утром ягдага. Трое похожих на крабов монстров выбрались из-за валунов и напали, целясь клешнями в ноги. Заклинания от ягдагов отскакивали, оружия, какого-нибудь тяжелого, но практичного тесака, у нас с собой не было, бой затянулся. От моего резерва осталась половина, а Эдвин, и без того валившийся с ног от недосыпания и усталости, отбивался так вяло, словно исход был ему безразличен.
Когда бой закончился, виконт отрешенно подождал, пока я оторву несколько пластинок с поверженных существ. Теперь белые хитиновые щитки служили легкими и удобными сковородами. Мясо куропаток прожаривалось равномерно, зарумянивалось, пахло аппетитно. Но, несмотря на договоренность, будить Эдвина я не торопилась.
Он впервые за последние дни спал спокойно, не подскакивал каждые десять минут. Усталость взяла свое. Я знала, что он должен отдохнуть, выспаться, полностью восстановить резерв.
Иначе толку от виконта у источника будет немного. Солнце клонилось к горизонту все явственней, до заката оставалось не больше двух часов. Эдвин все еще спал. Его мерное дыхание и жужжание пчел, заглядывающих в каждый цветочек, успокаивали. Борясь с сонливостью, рассматривала карту, вложенную в тетрадь с формулами нужных заклинаний. Бледные чернила на тонком пергаменте, эльфийские названия рек и долин. Слова у источников и у Гнезда я прочесть не могла. Судя по точкам и штрихам над буквами, надписи были сделаны на древнем эльфийском. Хоть я и пыталась изучать этот язык самостоятельно, особенно не продвинулась. От помощи виконта, предложившего меня научить, тогда отказалась, а теперь спрашивать не хотела.
Сухая лепешка, жареная грудка куропатки, теплый чай — мой нехитрый ужин на закате. Эдвин все еще спал. В сгущающихся сумерках жужжание пчел сменилось пением вересковых сверчков, на небе проступали звезды. В идиллическое спокойствие я не верила, поэтому начаровала вокруг стоянки защитный кокон. Благо, резерв достаточно восстановился для такого волшебства. Но и колебания магического поля не разбудили артефактора.
Меня это радовало, хотя догадывалась, что Эдвин рассердится из-за задержки. А я предпочитала спокойный отдых в относительно безопасных вересковых пустошах ошибке у источника. В том, что измотанный виконт на серьезное волшебство неспособен, я убеждалась уже не раз. Стычка с ягдагами стала лишь очередным тому подтверждением. Сидя у костра, завернувшись в одеяло, клевала носом и подумывала, что пора будить Эдвина. Иначе сама буду
валиться с ног от усталости. Я и так последние дни ощущала себя больше помехой, чем помощью.
— Меня всегда забавляло мышление красивых женщин, — раздался рядом чарующий баритон Великого магистра. Я резко обернулась к Серпинару. Думала, что увижу знакомый берег реки, внушающий ужас эльфийский камень. Но инквизитор сидел рядом со мной у костра. Он был так близко, виделся так ясно, что я различала мельчайшие морщинки у глаз и рта. Вцепившись в одеяло, старалась замедлить участившееся от страха дыхание.
— Я вижу в своих действиях определенную логику, — парировала, избегая взгляда в глаза собеседника.
— Логика в саморазрушении, несомненно, есть, — в его голосе послышалась усмешка. — Но от меня она ускользает. Воспользуйтесь сегодня последним шансом вернуть свою жизнь.