Она поклонилась и ушла. Я разделась, выкупалась, не сводя глаз с тускло сияющего золотого дара. Чем дольше смотрела, тем больше уверялась в том, что причина такой затяжной слабости кроется в болезни. Многократное опустошение резерва и оттягивание силы не могли пройти бесследно. А Талир вряд ли задумывался, как расходует резерв пленника, как выматывает его.
Бесшумные коболы, явившиеся предложить свои услуги молодым хозяевам, пришли очень вовремя. Велев им принести достославную доску для стирки, магией перенесла Эдвина из затона вначале на полотенца, а потом и на доску. Он не проснулся ни тогда, ни позже, когда коболы старательно, прядь за прядью, высушивали ладонями мех. Глиняных человечков это пугало. Рукотворные лица обращались ко мне, под взглядами хрустальных выразительных глаз чувствовала себя ужасно неловко.
— Он очень устал. Это пройдет, — стараясь говорить уверенно, не понимала, кого убеждаю. Их или себя.
Коболы отнесли виконта в спальню, я снова воспользовалась магией, чтобы переложить его на кровать. Сходила наверх переодеться и заглянуть в библиотеку. Вышла оттуда с полудюжиной томов о целительстве. Если постоянные подпитки не помогали, то должно быть другое средство от магического истощения после многократного вычерпывания резерва.
Забравшись с ногами в принесенное коболами кресло, прислушивалась к дыханию виконта и листала книги. Раз в два-три часа вставала и подлечивала Эдвина. Он не просыпался, только дар откликался радующим сердце теплом. Коболы не донимали. Беззвучно принесли в спальню еду и чай, бесшумно унесли посуду. Следующий раз появились только после полуночи. Все шестеро. Ожидая привычных и подходящих случаю уговоров лечь спать и заботиться о своем здоровье, готовила отповедь.
— Он умирает? — спросил старший кобол.
— Нет! Я этого не допущу! — отрезала я, чувствуя холод вдоль позвоночника.
— Как? У вас тоже нет силы, — резонно возразил он. — Есть, — наигранно твердо ответила я, нашаривая цепочку кулона с опалами. Сроднилась с этим украшением и совсем забыла, что теперь в нем нет необходимости.
— Есть! — повторила я, снимая кулон. Отложив его на стол, строго спросила. — Чувствуете?
Коболы внимательно разглядывали меня. Я знала, что они видели крохи магии. Все восстанавливающие амулеты были уже израсходованы, резерв пополнялся медленно, но на очередную подпитку его хватило бы.
— Когда закончится, возьмите нашу, — твердо сказали он хором. Просьба прозвучала пусто и гулко, будто ударили по большому глиняному кувшину. Я не смогла подавить дрожь. — Вы ведь тогда умрете, — зачем-то уточнила я. Мне и в голову не приходила мысль, что они, оживленные магией куклы, не понимали, что такое жизнь. Коболы понимали. И жертвовали собой сознательно.
— Да, — спокойно ответил старший.
Они одновременно поклонились и вышли.
Я смотрела на тихо закрывшуюся дверь и безуспешно пыталась собраться с мыслями. Коболы просто озвучили очевидное. Произнесли те слова, которые пестрели на страницах книг. Слова, с которыми я не могла согласиться.
Истины, которые не желала принимать.
Но теперь приходилось признать, что Эдвин Миньер умирал. Единственный человек на свете, который был мне по-настоящему важен, умирал. А я была бессильна.
Повернувшись к лежащему ко мне спиной волку, следила за изменениями дара. Блеклое золото тускнело медленно, но быстрей, чем восполнялся мой резерв.
Все силы, которые я ему отдавала в дороге, Эдвин расходовал на то, чтобы доползти, добраться сюда. Понятное желание умереть не в пути, дома.
Сейчас, сколько я ни отдавала сил, они уходили, как вода в песок. Ничто не помогало.
До появления кобол с их бесполезным, взвешенным самопожертвованием я еще держалась. Еще боролась с отчаянием и совершенной безысходностью. Теперь же не плакала только потому, что закусила губу и до боли сцепила пальцы. А когда резерв восстановился настолько, что я могла снова подлечить, не выдержала. Обнимая Эдвина обеими руками, уткнувшись лбом ему в загривок, разрыдалась. Моя магия переходила ему, подпитывала, укрепляла уязвимый золотой дар. Я чувствовала его слабый отклик и сквозь слезы повторяла, как заклинание:
— Я не могу тебя потерять. Только не тебя.
Выплакавшись, взяла себя в руки. Встала, погладила лежащего передо мной волка, пропуская длинные черные пряди сквозь пальцы. Золотой дар отзывался легкими спиральками.
— Ты поправишься, — убежденно заявила я. — Ты мне очень нужен. Я тебя не отпущу.
Утерев слезы, выбежала из спальни. Так просто сдаваться я не собиралась. Мне нужна была магия, и я придумала, где ее взять.
Разрушать кобол не торопилась. Оживляющие их заклинания единственные потом нельзя было восстановить. Но зажигающиеся в ответ на движение светильники в купальне и в подвале не пожалела. Выжимала фонарики досуха, так, что чернели и крошились кристаллы. Общей силы их волшебства хватило почти до полудня.
Коболы едва не насильно накормили меня завтраком. Я не чувствовала ни голода, ни жажды, и только слова о том, что без достаточного питания резерв будет восстанавливаться медленно, убедили меня прерваться на еду.
Мне мнилось, что в состоянии Эдвина случился перелом.
Казалось, что бездонная пропасть, в которую утекали силы, наполнилась. В сердце появилась надежда. Я, как одержимая, бродила по комнатам и выискивала, что бы еще использовать. Огонь в камине, не требующий дров, незадействованные стеклянные колпаки для хранения артефактов, небольшая арфа, наученная наигрывать семь мелодий. В ход шло все, имеющее хотя бы крупицу магии.
К концу дня я опять была истощена полностью, а кроме кобол ничего магического в доме не осталось.
Осоловевшая от усталости, сидела рядом с волком, сжимая в руке его переднюю лапу. Размышляла, к какому рубежу я уже подобралась. К убийству кобол или к тому, чтобы отдать Эдвину год жизни. Была уже в таком состоянии, что обе возможности рассматривала только с математической точки зрения. Ни одно из действий эмоций не вызывало, и я склонялась к тому, чтобы отдать год.
Шершавая подушечка лапы скользнула по пальцам. Я подняла голову и встретилась взглядом с голубоглазым волком. — Ты обещал, что не будешь меня больше пугать, — упрекнула я, погладила его по плечу.
Его дар откликнулся теплом, улыбкой, легкими волнами. — Я так рада, что тебе лучше, — слезы облегчения щекотали щеки, но у меня не было сил их стирать. Губы дрожали, голос осип.
Эдвин повернул голову и лизнул мне руку. Будто чувствовал, что я для него сделала, и был за это благодарен. Хоть в движениях по-прежнему ощущались слабость, болезненность, дар сиял. И тогда я не сомневалась, что все обойдется, что худшее позади.
— У нас все получится, — уверенно сказала я. — Мы справимся.
Обязательно.
Он снова лизнул мне руку, ласково положил подбородок на запястье.
— Да, вместе, — обняв своего волка, выдохнула я.
Следующие несколько дней утонули в тумане истощения. Перерасход магии, многократное вычерпывание резерва не прошли бесследно, и мы с Эдвином долго приходили в себя. Я старалась не терять времени, набрала в библиотеке книг. Устроившись на диване в столовой, вчитывалась в эльфийские тексты. Но быстро уставала, внимание рассеивалось, смысл ускользал. Посапывание Эдвина, неизменно кладущего мне на колени голову, убаюкивало. Я задремывала, держа в одной руке том, положив другую на спящего волка.
Поэтому почувствовала изменение его дыхания. Оно стало судорожным, по телу волнами проходила крупная дрожь. Я погладила Эдвина и вдруг провалилась в его воспоминание.
Камера для допросов. Сковывающие магию кандалы. Безликий. Черные провалы глаз, на щеках зеленые и серебряные отсветы заклинаний, тонкая линия рта.
Магический приказ. Он воспринимался сильным, способным сломать, убить. К счастью, я, сторонний наблюдатель чужого воспоминания, не чувствовала и трети вызванной принуждением Серпинара боли.
Верховный магистр спрашивал обо мне. И о дочери. Эдвин не отвечал.
Безликий постепенно обрел черты Серпинара, сила приказа пошла на убыль. Магистр за столькие годы научился ощущать и верно оценивать состояние допрашиваемого. А еще умело чередовал пики давления с паузами. Чтобы дать возможность в полной мере прочувствовать следующую волну боли. Но в этот раз магистр просто закончил допрос.
— Вы так уверены в том, что Софи Лантер жива, — в голосе присутствовавшего при пытке магистра Талира слышалось сомнение.
— Ее тело не было найдено, — отойдя от безвольно повисшего на магических оковах Эдвина, ответил Великий магистр.
Он подошел к столу, привычным движением наполнил серебряный кубок вином. Красный напиток казался кровью в таинственно поблескивающей хрусталем карафе. После допросов Великий магистр всегда пил вино, а мне чудилось, он так утоляет разбуженную жажду крови.
— Возможно, он ее похоронил, — наблюдая за тем, как Серпинар наполняет кубок во второй раз, предположил инквизитор.
— Нет, друг мой, нет, — вдыхая аромат вина, спокойно возразил магистр. — Он ее искал. Именно поэтому попался в созданную вами ловушку. Вы прекрасно потрудились, выполнили все в точности. Еще раз примите мои похвалы.
Он поднял кубок, будто в честь Талира, улыбнувшись одними губами, отпил.
— Боюсь, по-прежнему не вижу взаимосвязи, — кивком поблагодарив за чествование, ответил маг. — Наверное, потому что вы мне так и не сказали, что именно я сделал по вашим чертежам.
— Не вам мне рассказывать, что каждый дар уникален, — покачивая кубок, Серпинар поглядывал на Эдвина. — Вы воспроизвели дар Софи Лантер. Все основные характеристики были вплетены в ловушку в качестве приманки. Значит, она жива. А Миньер считал, что она находится в стране. Кроваво-красное вино полилось в кубок третий раз, но движения Великого магистра были уверенными, аккуратными.
Ни намека на усталость или на действие спиртного. — Тогда почему ее до сих пор не обнаружили? Так долго скрывать дар и в придачу обходиться без магии нельзя, нахмурился Талир. — Если память не изменяет, с той ночи прошел год.