– Как это – их здесь нет? Я завезла камеру два часа назад. Это услуга на час.
– Извините, мадам, на это имя я ничего не могу найти.
– Ханвелл, Ли. Пожалуйста, проверьте еще раз.
Ли барабанит пальцами по аптечному прилавку.
– Вы уверены, что это было сегодня?
– Не понимаю. Вы хотите сказать, что потеряли их? Я приезжала два часа назад. Сегодня. В понедельник. Меня обслуживал мужчина.
– У меня не записано имя, которое вы называете. Я только что пришла, мадам. Вы знаете, кто вас обслуживал? Молодой человек или пожилой джентльмен?
– Я не помню, кто меня обслуживал. Я знаю, что приходила сюда.
– Мадам, на станции есть другая аптека[20], вы уверены, что приходили сюда?
– Да, уверена. Ханвелл, Ли. Можете посмотреть еще раз?
За ней образуется очередь. Они пытаются понять, не чокнутая ли она. Увоз на «Скорой» в психушку – на С-З вещь нередкая. Иногда таких людей, на которых и не подумаешь. Индийская женщина в белом халате за прилавком снова просматривает свою коробку с желтыми конвертами.
– Ага, Ханвелл. Конверт лежал не в «Х». Положили не в то место, видите? Извините, мадам.
Она не сумасшедшая. Фотографии. Легко забыть о реальных фотографиях, об их блеске и радости. Но первая абсолютно черная, как и вторая. На третьей – только красная аура, как факел, который держат под простыней.
– Слушайте, это не мои, они мне не нужны…
На четвертой – Шар. Ошибиться невозможно. Шар смеется над всеми, кто делает фотографии, прижимается к двери, держит маленькую бутылочку с чем-то – с водкой? Под щитом с мишенью для дартса. В грязной комнате нет другой мебели. Пятая – Шар, все еще смеющаяся, теперь сидит на полу, вид уничтоженный. Шестая – уродливая рыжеволосая девка, кожа да кости и следы уколов на венах, изо рта торчит хабарик, а если прищуриться…
– Извините, мадам. Дайте мне эти, у нас почему-то все запуталось.
Подходит Мишель, который искал крем для бритья. Он не удивлен. Выводит из себя – этот отвратительный отказ изумляться или удивляться.
С-З – маленькое место.
С двумя аптеками.
Фотографии перепутались.
Вполне разумно, но отнестись к этому разумно она не может. Ее бесит сама возможность того, что он может ей не верить. Та самая девка! Ты мне не веришь? Это безумное совпадение! Ее фотографии в моем конверте! Ты что, не веришь мне? Но с какой стати он должен ей верить, когда она все время врет? Очередь нетерпеливо перетаптывается. Она кричит, и люди смотрят на нее, как на сумасшедшую. Мишель тащит ее к выходу. Над дверью звякает маленький колокольчик, все заканчивается так быстро. Неужели краткость происходящего так все запутывает – эти несколько секунд, за которые она посмотрела и увидела, что там есть? Девица. Ее фотографии. Мой конверт. Вот что случилось. Словно загадка во сне. Нет ответа. Не может она взять назад и то, что так громко провозглашала перед вмести этими достойными местными жителями. Или просить еще раз показать ей фотографии, которые явно ей не принадлежат. Что подумают люди?
Гость
Мужчина был гол, женщина одета. В этом чувствовалось что-то неправильное, но женщина спешила уходить. Он лежал, кривляясь, в постели, удерживал ее запястье. Она попыталась надеть туфлю. Они услышали, как открываются под окном двери грузовичка, ящики с продуктами выгружают на асфальт. Феликс встал и посмотрел на парковку внизу. Увидел, как человек в оранжевой куртке – в его руках один на другом три ящика с яблоками – борется с электрической дверью. Грейс постучала в окно длинным накладным ногтем: «Мальчик, они тебя видят». Феликс потянулся. Он не делал ничего, чтобы прикрыться. «У некоторых людей нет стыда», – заметила Грейс и потянулась через кровать, чтобы поправить фигурки на подоконнике. Место для них было самое неподходящее – мужчина сбил несколько принцесс за ночь, и женщина теперь хотела знать, куда делась Ариэль. Мужчина повернулся к окну. «Феликс, я с тобой говорю: что ты с ней сделал?» – «Я к ней и не прикоснулся. Которая из них? Оранжевая?» – «Лучше помолчи про оранжевый – она рыжая. Она застряла там, за этой штукой, – там грязища!» Ему представлялась возможность продемонстрировать мужественность. Феликс сунул тощую руку за радиатор и вытащил оттуда бывшую русалку. Он поднес ее к свету, держа за ногу, до которой дотянулся с таким трудом: «Бесстыдство. Оранжевая». Грейс вернула куколку на ее место между шатенкой и блондинкой. «Можешь смеяться и дальше, – сказала она. – Только тебе будет не смешно, когда я выкину тебя на улицу». Верно. Простыни были белыми и чистыми, если не считать мокрого пятна, которое он сам и оставил, а ковер изношен от пылесоса. На единственном стуле с предыдущего вечера была сложена в стопку его одежда. Сверкал розовый телефон на стеклянном столике, и стеклянный столик тоже сверкал. Он знал многих женщин, но ни одна из них не была такой женственной. «Задницу поднял!» Он приподнялся, чтобы она могла вытащить носок. Даже пузырек с духами в ее руке имел какую-то женственную форму, дешевая подделка с рынка. Ему бы хотелось покупать ей вещи, какие ей нравятся! «И будешь проходить мимо Уилсонов на шоссе… Фи, да слушай ты меня. Если будешь проходить мимо Рики – знаешь, о ком я говорю? Светлокожий маленький парнишка с кудряшками. Спроси его, может ли он прийти и посмотреть раковину. Который час? Черт, я опаздываю». Он смотрел, как она украдкой (словно чтобы он не узнал, что у нее может быть другой запах, кроме запаха роз и сандалового дерева) сбрызнула себе духами ямку на шее и внутреннюю сторону запястья. «Проездной?» Он обхватил руками затылок – мужской эквивалент пожатия плечами. Женщина втянула воздух через зубы и пошла обыскивать крохотную гостиную. В одиночестве трудно было оставаться мужественным. Он проделал все подъемы туловища в сед. Все подъемы туловища в сед! Живот у него оставался впалым, занавеска, вогнутая ветерком через открытое окно. Он поднял с пола вчерашнюю газету. Может быть, главное – предпринимать минимум усилий. Разве она не была наиболее безразлична мужчинам, которых любила сильнее всего? «Фи, ты сегодня работаешь?» – «Не-а, на этой неделе я им понадоблюсь только в пятницу». – «Они должны гарантировать тебе субботы. Больше всего работы по субботам. Это оскорбительно. У тебя образование. Ты получил сертификат. Ты должен пресекать такое неуважительное отношение к себе». – «Это верно», – сказал Феликс и открыл газету на третьей странице. Женщина подошла вплотную к мужчине и произнесла цепочку слов, перемежая их поцелуями. «Никогда. Невежда. Не. Достигает. Цели». Она с отсутствующим видом нахмурилась, посмотрев на соски белой женщины в его газете; Феликсу (хотя и гораздо лучше, чем Грейс, знакомому с такими сосками) они тоже казались занятными: такие розовые и крохотные, словно кошачьи. «Ты еще даже не сделал эту штуку, да? Фи? Не сделал?» – «Какую штуку?» – «Список. Не сделал, да?» Феликс издал какой-то неопределенный звук, но и правда, он не составил список вещей, которые ему требовались от вселенной, и про себя сомневался, что это может что-нибудь изменить на его работе. Работы не хватало, чтобы оправдать занятость пяти человек пять дней в неделю. Он был самым неопытным, самым последним. «Феликс!» Любимое лицо появилось у дверного косяка. «Ой, только что принесли! Я должна идти – оно на диване. Отнеси своему отцу, ладно?» Он собирался возразить – у него и своих дел хватало, но то были тайные дела, а потому ничего не сказал. «Ну же, Фи. Ему понравится. Не ввязывайся ни в какие неприятности. И слушай, да? Я сегодня останусь у Анжелины, на карнавал пойду от нее. Так что позвони и дай мне знать, когда появишься». Феликс сделал протестующее лицо. «Не, Феликс, я обещала ей, что мы встретимся. Это традиция. Она сейчас одна, ты же знаешь. Мы с тобой можем пойти на карнавал в любое время. Не будь эгоистом. Можем сходить в понедельник. Не забывай: у нас есть мы – у Анжелины нет никого. Брось, не надо таким быть». Она поцеловала два пальца и показала ими на его сердце. Он ухмыльнулся ей в ответ. «Вот это уже лучше. Держим связь». Как можно скрывать счастье? Он услышал, как щелкнула входная дверь, стук каблучков по четырем пролетам подгнивших досок, преодоленным одним махом.
– Феликс! Феликс Купер. Как дела, братишка?
Огромный парень с идиотской щербатой улыбкой, сросшимися бровями и густыми черными волосами, спадающими на воротник футболки. Феликс сунул тяжелый конверт себе под мышку и отдался трудоемкому, сложному рукопожатию. Он стоял всего в двух футах от собственной входной двери. «Давненько… Не помнишь меня, что ли?» Феликс обнаружил, что ему не нравятся такие тычки, да еще в плечо, слишком сильные, но он слегка улыбнулся и соврал: «Помню, конечно, братишка. Давненько». Эти слова удовлетворили парня. Он снова ткнул Феликса в плечо. «Рад тебя видеть, старик! Ты куда направляешься?» Феликс потер глаза. «Семейные дела. Повидать моего старика. Нужно поспешить». Парень рассмеялся: «Ллойд! Бывало, заглядывал за «ризлой»[21]. Давно его что-то не видел». Да, старик Ллойд. Да, старик Ллойд был в порядке, по-прежнему жил в старом доме в Колдвелле, да, никуда не уезжал. Да, все еще раста. Все еще владеет киоском в Камдене. Продает всякие безделушки. Все еще занимается своими делами. Феликс рассмеялся, что, по его представлениям, и должен был сделать в этот момент. Они одновременно посмотрели на башни Колдвелла, до которых было рукой подать – меньше пятисот ярдов. «Яблочко от яблони недалеко падает, братишка, точно говорю». Эта поговорочка напомнила ему фамилию: Хан. Из минимаркета Хана в Уиллздене. Вся семья на одно лицо, много братьев, работают в магазине на отца. Этот, видимо, младший. Некогда колдвеллские пацаны жили двумя этажами ниже Куперов. Он не помнил, чтобы они особо с ним дружили. Никто не дружил. Феликс слишком поздно приехал в Колдвелл, чтобы завести хороших друзей. Для этого тут нужно было родиться и вырасти. «Хорошие времена», – сказал парнишка Хан. Феликс из вежливости согласился. «А ты теперь сюда вернулся?» – «Тут моя девушка живет». Он показал подбородком на вывеску супермаркета. «Феликс, старина, ты реально местный. Я помню, ты там работал. Помнишь, я увидел тебя раз на кассе, ты был типа…» – «Да, ну я теперь там уже не работаю». Феликс кинул взгляд над головой парня на пустую баскетбольную площадку на другой стороне улицы, там никто никогда не играл в баскетбол и не собирался играть. «Я теперь в Хэндоне живу, прикинь, – сказал парнишка не без хвастовства, словно ему слишком уж повезло, чтобы признаваться в этом. – Мне там нравится. Женился. Хорошая девчонка, традиционная. Ждем маленького. Иншаллах