Она шагнула вперед, чтобы пальцами продемонстрировать этот народный сервитут, и Феликс мельком увидел в дверях человека: накачанного высокого блондина в костюме цвета морской волны. В руке он держал архивную папку с надписью «Гугл».
– Мисс Бедфорд, пожалуйста, я только исполняю свои обязанности.
– Простите… как вас зовут? Могу я увидеть что-нибудь официальное…
Блондин передал Анни визитку.
– Вы получили инструкции прийти и травить меня? Да? Не думаю, что получили, мистер… не могу никак произнести эту фамилию… не думаю, что получили, Эрик. Потому что, боюсь, я не отвечаю перед Уилсоном. Я отвечаю перед фактическим домовладельцем – я родственница фактического домовладельца, настоящего владельца земли. Он близкий родственник, и я уверена, он будет недоволен, если узнает, что меня травят.
Эрик открыл папку и снова закрыл.
– Мы субагенты, мы получили инструкции сообщить квартирантам, что места общего пользования должны быть отремонтированы за их счет. Мы отправили несколько писем на этот адрес и не получили ответа.
– У вас какой-то странный акцент. Шведский?
Эрик стоял чуть ли не по стойке «смирно».
– Я из Норвегии.
– А, норвежец! Норвегия. Мило. Никогда там не была, впрочем, это очевидно – я вообще никуда не хожу. Феликс, – сказала она, повернувшись пресловутой пятой точкой к дверной раме, – Эрик из Норвегии.
– Неужели? – сказал Феликс.
Подражая ей, он сурово подвигал челюстью. Она показала ему язык.
– Скажите мне, Эрик, это ведь в Швеции недавно были проблемы?
– Что-что?
– Я хотела сказать, в Норвегии. Вы знаете, о чем я, – о деньгах. Трудно поверить, что вся нация могла обанкротиться. Это случилось с моей тетушкой Хелен, но она, конечно, сама напрашивалась. Целая страна кажется довольно… бесшабашной.
– Вы, видимо, имеете в виду Исландию.
– Правда? Может быть, и Исландию. Я всегда путаю эти нордические… – Анни сплела пальцы.
– Мисс Бедфорд…
– Слушайте, никто не хочет сильнее меня, чтобы это место привели в порядок… я хочу сказать, съемочной бригады здесь не было с – когда это было? – а эта крыша просто вопиет, чтобы ее сняли, правда, просто нелепо оставлять ее пустующей. С нее открываются лучшие виды Лондона. Я правда считаю, что в ваших интересах сделать это место более привлекательным для стороннего инвестирования. Вы проявляли удивительное небрежение в том, что касается стороннего инвестирования.
Эрик в своем дешевом костюме слегка уменьшился в размерах. Какую бы чушь она ни несла, это не имело значения – ее голос завораживал. Феликс был свидетелем того, как голос выручал ее в некоторых безнадежных ситуациях, даже когда она имела дело с людьми, сидящими на социале, даже когда полиция устраивала налет на бордель внизу, а на ее ночном столике примостился внушительный пакет с героином. Языком она могла выпроводить за дверь любого. Она могла падать, падать и падать, но так никогда и не удариться об землю. Ее двоюродный дед, граф, владел землей под этим зданием, под всеми зданиями на улице, театром, кофейнями, «Макдоналдсом».
– Мысль о том, что одинокая женщина, которая живет одна и почти не выходит из квартиры, должна платить столько же, сколько и группа «бизнес»-леди, ублажающих гостей противоположного пола приблизительно каждые восемь минут, – думаю, это просто невероятно. Топ-топ-топ, – прокричала она, ритмически ударяя по двери, – вот отчего протираются эти сраные ковры! Топ-топ-топ. Самцы-визитеры на лестнице. – Эрик не без отчаяния во взгляде посмотрел на Феликса. – Это, – сказала она, – не самец-визитер. Это мой бойфренд. Его зовут Феликс Купер. Он работает в кино. И он здесь не живет. Он живет в Северо-Западном Лондоне, в самой непривлекательной его части, о которой вы, вероятно, никогда не слышали, – Уиллздене, и я могу сказать вам теперь, что вы совершили ошибку, если на самом деле списали Уиллзден со счетов, потому что он очень интересный и «разнообразный». Господи боже, что за слово! Но факт остается фактом: мы оба очень независимые люди из совершенно разных слоев общества, и мы просто предпочитаем сохранять независимость. И это не так уж необычно, верно, иметь…
На этом месте Феликс вскочил, ухватил Анни за талию и затащил в комнату. Она вздохнула, опустилась в кресло и перенесла все свое внимание на Каренина, который, судя по его виду, воспринимал происходящее как должное. Эрик открыл папку, извлек из нее пачку бумаги и сунул Феликсу.
– Мне нужно, чтобы мисс Бедфорд расписалась. Эти бумаги обязывают ее выплатить свою долю за ремонт…
– Вам это нужно сейчас?
– Мне это нужно на этой неделе, не позже.
– Вот как мы поступим. Оставьте их здесь, хорошо? Приходите за ними к концу недели – они будут подписаны, я вам обещаю.
– Мы посылали много писем…
– Я ценю это… но… она неважно себя чувствует, босс. Она не в своем… у нее эта агрофобия, – сказал Феликс, повторив старую ошибку, которую не могли исправить многочисленные закатывания глаз Анни: он повторял ее многократно, может быть, потому, что его усеченная версия выражала более глубокую истину: на самом деле Анни не боялась открытых общественных пространств, она боялась того, что могло произойти между нею и людьми, которые там находятся[35]. – Приходите позже, бумаги будут подписаны. Я вам обещаю.
– Ну и скукотища же это была, – сказала Анни, когда дверь еще не успела закрыться. – Я вот думаю, Феликс, – как солнце взошло, так и думаю: давай проведем остаток лета на моей крыше. Мы прежде любили там ошиваться. На этот уик-энд оставайся ночевать – понедельник тоже выходной! Долгий уик-энд будет.
– В этот уик-энд – карнавал.
Но она, казалось, не услышала.
– Но чтобы не куча народа. Только мы. Мы приготовим цыпленка, как ты любишь. Барбекю там наверху приготовим. По-карибски. Цыпленка по-карибски. Для нас – двух цыплят.
– Ты теперь еще и ешь?
Анни перестала смеяться, вздрогнула, повернулась к нему. Изящно скрестила руки на коленях.
– Всегда приятно смотреть, как едят другие. Мы могли бы купить каких-нибудь легальных грибов. Ты помнишь? Пытались перебраться отсюда туда, – она показала сначала на стул, потом на кресло, – ушло около года. Я по какой-то причине была убеждена, что это Франция. И чувствовала: чтобы пересечь комнату, мне нужен паспорт.
Феликс достал табак. Он не имел ни малейшего желания погружаться в приятные воспоминания.
– Их больше не купить. Власти прикрыли лавочку. Несколько месяцев как прикрыли.
– Правда? Как это бермудно с их стороны.
– Какой-то парнишка из Хайгейта решил, что он телевизор, и выключил себя. Спрыгнул с моста. С моста Хорсни-лейн.
– Ах, Феликс, эта шутка стара, как я, – я ее слышала на детской площадке в Камденской школе для девочек году этак в восемьдесят пятом. «Мост самоубийц». Это то, что называют городским мифом. Она подошла к нему, сняла с его головы шапочку, потерла бритую голову. – Давай-ка поднимемся прямо сейчас. Я позагораю. Ты попотеешь. Проведем церемонию инаугурации лета.
– Анни, старушка, лето почти закончилось. Я работаю. Все время.
– В данный момент вроде бы не работаешь.
– Обычно по субботам я работаю.
– Давай тогда в какой-нибудь другой день – выбери сам, будем делать это типа регулярно, – Анни произнесла это на северном, как она его понимала, диалекте.
– Не могу.
– Моему ли обаянию он не может противиться (с американским акцентом) или моей крыше?
– Анни, сядь. Мне нужно с тобой поговорить. Серьезно.
– Поговори со мной на крыше!
Он хотел ухватить ее запястье, но она проскочила мимо него. Он отправился за ней в спальню. Она опустила лестницу, ведущую на чердак через дверь в потолке, и уже поднялась до середины.
– Не подглядывай!
Но она поднималась так, что не подглядывать было невозможно, как невозможно было не заметить белый мышиный хвостик бечевки тампона. – Осторожнее, стекло.
Феликс вошел в пятно света – ему потребовалось несколько секунд, чтобы привыкли глаза. Он осторожно поставил колено между двумя разбитыми бутылками пива и подтянулся. Потом посмотрел на свои руки: они были покрыты чешуйками выжженого солнцем и разрушенного водой дерева. Он помогал отделывать эту крышу, потом красил ее вместе с несколькими рабочими из группы и даже одним продюсером, потому что время и бюджет были на исходе. Все потом покрыли густым слоем белой глянцевой краски, чтобы максимизировать свет. Делалось это очень быстро ради вымысла. Результат не планировалось использовать в реальном мире. Теперь она взяла помятую пачку сигарет и пустую бутылку водки, брезгливо бросила в переполненный бачок, словно удаление двух предметов могло как-то изменить общую картину всеобъемлющего мусорного праздника. Феликс перешагнул через мокрый спальник, отяжелевший от влаги и наполненный чем-то, слава богу, не человеком. Прошедшей ночью шел дождь – в воздухе стояла относительная росистая свежесть, но тянуло и чем-то посерьезнее, и каждая минута на солнце делала этот запах все более серьезным. Феликс направился в относительно малопопулярный дальний восточный угол у трубы ради создаваемой ею тени. Доски под его ногами отчаянно скрипели.
– Это все нужно ремонтировать.
– Да. Только рабочих рук теперь нигде не найти. В прежние времена можно было заполучить чудную съемочную группу, они платили тебе по две тысячи в неделю, ремонтировали крышу, красили ее, страстно тебя трахали и говорили, что любят, но, боюсь, теперь такие услуги остались в прошлом.
Феликс опустил голову на руки.
– Анни, старушка. Ты меня смешишь до упаду.
Анни печально улыбнулась.
– Я рада, что все еще могу что-то для тебя сделать… – Она поставила на ножки перевернутый шезлонг. – В настоящий момент вид немного непритязательный, я знаю… Но я тут развлекалась: у меня в прошлую пятницу был большой прием, так хорошо провела время, жаль, тебя не было. Я тебе отправила эсэмэску. Ты умудряешься не читать мои эсэмэски. Замечательное собрание, милейшие люди. Тут было жарко, как на Ивисе.