неизбежным образом составляли одно целое. «Задавать тон», – пропела Лейла. Кейша сделала пометку. Она чувствовала на руках запах собственной вагины. Теперь Лейла перешла на обычную речь: «Или что-то типа «“Сестрам опять тон задавать”». Кейша сделала еще запись, поставила скобки, чтобы не забыть: это еще не стихи, высеченные в камне. Если это «таланты» – способность петь или быстро понимать и воспроизводить музыкальную нотацию – то что тогда вообще «талант»? Удобство? Дар? Выигрыш? Награда? За что? «Мы следуем за истиной, мы следуем за светом!» – пропела Лейла то, что уже было высечено в камне в музыкальном и поэтическом смысле. Когда Кейше стало нечего записывать, она заволновалась. На противоположной стене комнаты висело зеркало. Две восхитительных молодых сестры, которым матери все еще заплетали косички, сидели на краю импровизированной сцены, одна пела, а другая преобразовывала музыку в ее – музыки – тень: музыкальную нотацию. Вот ты. Вот она. Она реальна. Ты подделка. Посмотри внимательнее. Отвернись. Она постоянна. Ты выдумываешь себя на ходу. Она никогда не должна узнать. «А потом отсюда и досюда», – пропела Лейла, она пела эти слова и таким образом выдавала инструкции для нотной записи. Кейша сделала запись.
Хотя их было пятеро, Блейки занимали квартиру с тремя спальнями и одной ванной, и только у младшего, Джейдена, была своя комната. Насколько понимала Кейша, для ее брата личное пространство не имело никакого значения: ему исполнилось одиннадцать, и он имел обыкновение дома ходить нагишом; но что касается ее самой, то приватность была необходимостью с каждым днем все более насущной, а появление фаллоимитатора навело ее на мысль вернуться к старому разговору с матерью.
– Это право человека! – воскликнула Кейша Блейк. Выпускной экзамен по истории, раздел Б16: «Американское движение за гражданские права». Раздел Д5: «Чартисты».
– Если случится пожар, ты сгоришь в своей комнате, – сказала ей мать. – Это Черил придумала? Если кто хочет иметь замок, ему есть что скрывать.
– Если кто хочет иметь замок, он хочет, чтобы соблюдалось его базовое право человека, право на личное пространство. Можешь проверить, – сказала Кейша, хотя на сей раз и не с такой страстью, встревоженная тем, что ее мать, находящаяся в плену материнских клише, так точно сразу прозрела истину.
Она ретировалась в свою комнату и подумала об Иисусе, еще одной глубоко благочестивой персоне, не признававшейся благочестивой той разновидностью людей, пребывающих в плену клише, которые называли себя благочестивыми, хотя, справедливости ради, нужно сказать, что эти люди тоже иногда бывали благочестивыми на свой собственный необразованный манер, но только случайно и только чуть-чуть.
Клиторальный оргазм – это локализованное явление, ограниченное клитором. Парадоксальным образом прямая стимуляция клитора далеко не всегда приводит к его возбуждению, а вызывает боль и раздражение, а иногда сильную скуку. Одновременные энергичные и круговые манипуляции с клитором и малыми половыми губами с помощью руки – наиболее прямой способ. Результирующий спазм пронзителен, в высшей степени приятен, но короток, как мужской оргазм. На женский вопрос, что предпочтительнее, клиторальный или вагинальный оргазм, Кейша давала неопределенный ответ. С таким же успехом можно спросить, какой цвет предпочтительнее: голубой или зеленый.
Вагинальный оргазм может быть вызван проникновением, но еще и простыми короткими движениями таза назад и вперед, сопровождаемыми мыслями о чем-нибудь интересном. Последний способ особенно эффективен в автобусе или в самолете. Похоже, существует небольшой участок эрегируемой плоти (размером с десятипенсовик – на полпути вагинального канала со стороны, ближайшей к пупку), который возбуждается этим «раскачиванием», но является ли этот участок точкой G и становится ли он источником невыносимо сладостных ощущений, Кейша Блейк не могла ни подтвердить, ни опровергнуть. Каким бы способом он ни достигался, примечательными в вагинальном оргазме были его продолжительность и глубина. Он ощущается как серия спазмов, словно сама вагина открывается и закрывается, как кулак. Возможно, так оно и происходит. Но является ли испытываемое чувство тем, что называют «множественный оргазм», Кейшей Блейк также осталось невыясненным, хотя для невзыскательных направлений изучения женских особенностей характерно принимать «смыкание кулака» за оргазм как таковой. Возможно, это была просто феноменологическая проблема. Если Ли Ханвелл говорила, что цветок голубой, и Кейша Блейк говорила, что цветок голубой, то как они могли быть уверены, что под словом «голубой» они подразумевают один и тот же феномен?
Марсия обнаружила подарок Ли во время очередного обыска. Вообще-то повод для таких обысков дала Черил – она стала исчезать по пятницам и возвращаться в понедельники, – и Кейше было бы проще просто добавить фаллоимитатор к уже и без того уничтоженной репутации старшей сестры. Не в силах далее смотреть на Марсию, размахивающую пластиковым пакетом, Кейша Блейк бросилась лицом вниз на кровать и начала притворно плакать, но в ходе этого действа вдруг поняла, что ее раздирают противоречивые чувства: она не могла свалить вину ни на Ли, ни на сестру, но в равной степени не могла вообразить и второй вариант, который так ясно перед ней открывался: информирование о находке отца. Кейша Блейк прикидывала и так, и сяк, но выхода не видела, и вот тогда она, вероятно, впервые в жизни призадумалась о самоубийстве.
– Только не говори, что ты сама купила эту гадость, – сказала мать, – потому что я и представить себе не могу, где ты могла достать деньги.
В ходе допроса Марсия перебрала большинство соседских девочек, прежде чем пришла к довольно болезненному варианту в лице Ли (которую любила) и увидела на лице дочери подтверждение.
За этим последовало прекращение отношений между Ли Ханвелл и Кейшей Блейк, на котором настояла Марсия, затем наступило охлаждение, в котором нельзя было винить одну Марсию. Им стукнуло по шестнадцать. Этот период длился полтора года.
В отсутствие Ли – в школе, на улице, в Колдвелле – Кейша Блейк чувствовала себя как улитка, которую вытащили из раковины. До разрыва она не замечала, что положение «подруга Ли Ханвелл» представляло собой нечто вроде паспорта, давало Кейше защищенный доступ в большинство ситуаций. Теперь она оказалась низведенной в концептуальное царство «церковных детей», большинство которых были нигерийцами или какими-то другими африканцами и не разделяли антропологическое любопытство Кейши Блейк применительно к греху или ее любовь к рэпу. Детям из ее прошлого, считала Кейша (бог знает, справедливо или нет), она казалась аномалией, а для рейверов и инди она (в чем у нее не было никаких сомнений) представляла собой изгоя самого неприемлемого сорта. Кейше Блейк не приходило в голову, что такое ощущение отчужденности есть распространенная, совершенно тривиальная судьба молодых людей. Она считала, что подобная доля выпала ей одной, и не будет преувеличением сказать, что ей не удавалось представить себе никого, кроме разве что Джеймса Болдуина[43] и Иисуса, кто испытывал бы такие полные изоляцию и одиночество, которые, как она теперь знала, и являются единственной и подлинной реальностью этого мира.
Следует признать, что разрыв Кейши Блейк с Ли Ханвелл намечался давно, и Марсия только искала удобный случай. Разрыв совпал с возникшей проблемой секса, которую в любом случае больше нельзя было игнорировать. Простой запрет дал бы обратные результаты – они уже обожглись с Черил, которая в свои восемнадцать находилась на седьмом месяце беременности. Миссис Блейк нашла элегантное решение: подтолкнула дочку навстречу Родни Бэнксу. В тот момент, когда Кейша уже готова была взорваться, из нее вытащили детонатор. Родни жил на том же этаже, ходил в ту же школу. В церкви он был одним из карибских детей. Его мать Кристина была близкой подругой Марсии. «Ты должна обратить внимание на Родни, – сказала мать, подавая Кейше Блейк кухонное полотенце для посуды. – Он похож на тебя, всегда с книгой». Именно по этой причине Кейша всегда настороженно относилась к Родни и старалась его избегать (насколько то было возможно в таком месте, как Колдвелл), исходя из соображения, что тонущему в последнюю очередь нужен другой тонущий, который начнет хвататься за первого, чтобы остаться на плаву.
Нищие не выбирают.
Кейша Блейк сидела на кровати Родни Бэнкса, подвернув под себя ноги. Роста в ней было уже пять футов восемь дюймов, тогда как Родни перестал расти предыдущим летом. Чтобы быть христианкой по отношению к Родни Бэнксу, Кейша Блейк в большинстве случаев пыталась сидеть. У Родни на руках был взятый в библиотеке сокращенный вариант скандально известной книги Альберта Камюса. И Кейша Блейк, и Родни произносили «Т» и «С» в его имени, не зная, как правильно – таковы уж недостатки самообразования. Родни Бэнкс читал текст вслух, делая по ходу собственные скептические замечания. Он называл это «подвергать веру испытанию». Священники любили рекомендовать своей юной пастве такой силовой подход, хотя при этом пастор вряд ли имел в виду Альбера Камю. Родни Бэнкс своим округлым кротким лицом несколько напоминал Мартина Лютера Кинга. Когда он высказывался по какому-то заинтересовавшему его соображению, он делал на полях незаконную маленькую заметку, а Кейша и читала ее, и пыталась восхищаться. Она с трудом сосредоточивалась на книге, потому что была крайне озабочена мыслью о том, когда и как начнется агрессивный петтинг. Это случилось в прошлую пятницу и в пятницу перед прошлой, но оба раза она до самого последнего момента не подозревала, что это произойдет, поскольку они оба почему-то не могли затронуть эту тему вербально или перейти к действиям естественным путем. Вместо этого она оба раза исступленно бросалась на Родни и надеялась на ответную реакцию, которую, так или иначе, получала. «Мы приобрели привычку жить, прежде чем приобрели привычку думать», – прочел Родни, потом сделал у этого предложения замечание: «И что (ложный аргумент)?»