Сценарист Деннис Портер[80] давал интервью по телевизору. Примерно в середине девяностых. Его спросили, что чувствует человек, зная, что ему осталось жить несколько недель. Натали Блейк запомнила ответ: «Я смотрю в окно и вижу цветение. И оно цветистее, чем когда-либо прежде». Она собиралась проверить год и эти ли слова сказал Портер, как только доберется до Интернета. Но опять же, может быть, то, как она запомнила его слова, и имело значение. Ветка лежала, брошенная, возле телефонной будки у «Килбурн-стейшн». На сиденье вагона Натали Блейк чуть-чуть двигалам тазом назад-вперед. Цветы всегда были для Натали Блейк очень цветистыми. Красота рождала в ней особую чувствительность. «Разница между моментом и мгновением». Она не очень хорошо помнила философское объяснение различия, помнила только, что ее добрая подруга Ли Ханвелл когда-то, давным-давно, пыталась понять это и донести понимание до Натали Блейк, они тогда были студентами и гораздо более умными, чем сейчас. И очень недолгое время в 1995 году, возможно, около недели, она считала, что понимает разницу.
Такой момент имеет особый характер. Он и в самом деле короток и скоротечен, как и любой момент, он преходящ, как и все моменты, он принадлежит прошлому, как любой момент в следующем моменте. И в то же время он судьбоносен и полон вечности. Такой момент должен иметь выразительное название; назовем его «полнотой времени»[81].
Коммерческий барристер Натали Блейк вела несколько дел на безвозмездной основе – оспаривала приговоры к высшей мере на Карибских островах (родине ее предков), она дала поручение бухгалтеру перевести десять процентов ее доходов в равных долях на благотворительность и на поддержку ее семьи. Она полагала, что остатки прежней веры сеют в ней ее раздражение и подозрения на свой счет, сводящиеся к тому, что все ее благодеяния на самом деле являются еще одним завуалированным примером эгоизма и имеют целью только успокоение больной совести. Понимание корней такого подозрения никак его, подозрение, не рассеивало. Не находила она никакого утешения и в лице своего мужа, Фрэнка Де Анджелиса, который возражал против ее действий на совсем другом основании: сентиментальность и туман в голове.
Блейк-Де Анджелисы начинали работать рано и часто заканчивали поздно, а в промежутках относились друг к другу с преувеличенной нежностью, словно от малейшего давления вся конструкция грозила развалиться на части. Иногда по утрам они отправлялись в путь вместе, но вскоре расставались – Натали делала пересадку на «Финчли-роуд». Чаще Натали уходила из дома на полчаса-час раньше мужа. Она любила пораньше встретиться с Мелани, стажером, с которой делила кабинет, чтобы подготовиться к делам на предстоящий день. По вечерам пара смотрела телевизор или искала в Интернете, где провести будущий отпуск, что само по себе служило примером предательства, потому что Натали ненавидела отпуска, предпочитая работу. По-настоящему они соединялись только на выходные, перед друзьями, которым они казались свежими и энергичными (им было всего по тридцать) и полными старого доброго юмора, как артистическая пара комиков, которые разговаривают друг с другом только на сцене.
Веб-сайт Натали начала тайно посещать приблизительно в это время. Почему человек начинает посещать какой-либо веб-сайт? Антропологическое любопытство. После заявления: «Я знаю, что люди посещают этот сайт», вскоре следует другое: «Не могу поверить, что люди и правда заходят на этот сайт!» Потом следует: «Что же это за люди, если они заходят на этот сайт?» Если сайт посещается многократно, то ответ ясен. Проблема закольцовывается.
«Он у меня для работы». «Он для работы – я за него не плачу». «Он мне необходим для работы и действительно намного облегчает жизнь». «Это мой рабочий телефон, а так он мне ни для чего не нужен».
Натали Блейк, которая говорила всем, что ненавидит дорогие гаджеты и презирает Интернет, восхищалась своим телефоном и до беспомощности, до навязчивости, до беспамятства подсела на Интернет. Хотя телефон и обладал немыслимой скоростью, но работал слишком медленно. Он еще не до конца загрузил новый сайт ее адвокатской конторы, а дверь лифта на «Ковент-Гарден-стейшн» закрылась[82]. Все двадцать минут поездки экран телефона в ее руке упрямо показывал предложение
высочайшие стандарты юридического сопровождения в нынешнем быстро меняющемся мире.
В какой-то момент мы стали осознавать свою принадлежность к «современности», к быстрым изменениям. К тому, что будущее наступает сегодня. Джон Донн тоже принадлежал к современности и наверняка видел перемены, но мы чувствуем свою принадлежность острее, а изменения происходят быстрее. Даже незыблемость стала быстрее. Даже цветение. Покупая самсу в грязной лавке на «Чэнсери-лейн-стейшн» (одним из напоминаний о ее детстве была готовность покупать еду у кого угодно и где угодно), Натали Блейк еще раз проверила сайт. К этому времени она проверяла, заходила на него два или три раза в день, хотя никаких предложений не делала.
Почему-то этот намечавшийся пикник был важен для Натали Блейк, и она тщательно его планировала. Она начала готовить все с нуля. Остановилась на корзинке с настоящей посудой и стаканами. Заказывая все по Интернету, Натали понимала, что «это перебор», но она уже проложила маршрут и теперь не находила в себе сил изменить направление. На работе она по уши погрязла в разборе конфликта между китайской IT-компанией и ее британским дистрибьютором. На первой видеоконференции китайский генеральный директор не мог скрыть удивления. Она не должна идти на пикник. Она должна сидеть в офисе и разбираться в новых вскрывшихся фактах относительно другой стороны. Натали продолжала двигаться своим путем. Она выбрала наряд. Роскошные сандалии, серьги-кольца, браслеты, длинную юбку цвета охры, коричневую жилетку и прическу афро в виде гигантского одуванчика, удерживаемого от падения на лицо одной отрезанной от черных колготок ногой, которую она завязала на затылке. Она оставила в своем наряде африканские детали, хотя на ней не было ничего из Африки, кроме, возможно, концептуальных сережек и браслетов. В момент, когда она пыталась втиснуть еще одну коробку с кухонными принадлежностями от «Таппервер» в выложенную салфеткой корзинку, приобретенную по такому случаю, мимо кухни прошел ее муж.
– Господи Иисусе. Это наше?
– Она моя старейшая подруга, Фрэнк.
– Они оба будут в спортивных костюмах.
– Пикник – это не трава и сандвич из супермаркета. Мы с ними теперь почти не встречаемся. День прекрасный. Я хочу, чтобы все было хорошо.
– О’кей.
Он демонстративно обошел ее. Врач, опасающийся психа. Открыл холодильник.
– Не ешь. Это пикник. Поешь на пикнике.
– Когда ты начала печь?
– Не трогай. Это имбирное пирожное. По-ямайски.
– Ты знаешь, я не ем ничего с мукой.
– Это не для тебя!
Он молча вышел из кухни, и было не совсем понятно, то ли это начало ссоры, то ли нет. Может быть, он решит потом, в зависимости от того, какие практические преимущества можно будет получить от распрей. Натали Блейк уперлась руками в стол и долго смотрела на желтую кухонную плитку перед глазами. Для кого это? Для Ли? Для Мишеля?
– Убери-ка это. – С Карли, орущей на ее бедре, Черил нагнулась, чтобы сбросить Барби и рекламные листовки на пол. Натали нашла какой-то ежегодник в твердой обложке и поставила на него кружки с чаем. – Дай-ка попробую уложить это чудо спать, тогда мы сможем перейти в гостиную.
Они сидели друг против друга на своих старых одинаковых кроватях. Натали казалось, что у нее осталось воспоминание, как она лежит рядом с сестрой на одной из этих кроватей, считывает с голой спины сестры буквы, похожие на паучьи лапки, а Черил потом произносит их уже в виде слов. Черил дала Карли ее бутылочку. Она сидела очень прямо и держала на руках своего третьего ребенка. Взрослая со взрослыми заботами. Натали по-детски скрестила ноги и оставила свои дорогие воспоминания при себе. Нет ли вообще в понятии «дорогие воспоминания» чего-то подросткового?
– Киш, передай мне этот коврик. Она на него блюет.
На закрытых жалюзи было напечатано изображение Покахонтас. Солнце золотило индейскую принцессу. С прежних времен комната мало изменилась, вот только теперь она была приблизительно разделена на мужскую и женскую зоны; первая красно-синяя и спайдерменовская, вторая – принцессово-розовая, украшенная стразами. Натали подняла самосвал, покатала его вверх-вниз по бедру.
– Двое против одного.
Голова Черил устало поднялась; ребенок капризничал и не хотел есть.
– Верно, война розового с синим. Бедняга Рей не выжил бы теперь, когда есть Клео и Карли.
– Не выжил бы? Это ты о чем?
– Ни о чем. Извини, продолжай.
На каждой поверхности лежали одни вещи поверх других, вещи были повешены, свернуты, втиснуты. Ни один Блейк никогда ничего не выкидывал. То же творилось и в комнате Натали, только там высоченные башни дешевого хлама стояли за дверями шкафа, скрытые лучшим способом хранения.
Черил вытащила бутылку изо рта младенца и вздохнула:
– Ну, не хочет она спать. Давай тогда погуляем, что ли.
Натали пошла за сестрой по узкому коридору, проход по которому стал почти невозможен из-за стираного белья, висевшего по обе стороны на натянутых струнах.