Она попыталась сосредоточиться на шоу – никогда прежде не видела его. Телефон все время извещал ее о входящих эсэмэсках с работы. У ДжейДжея была сложная конспирологическая теория о порядке, в котором стоят чемоданы в студии. Единственное, что она могла, – это взять предложенный косяк и отдаться на волю травы. Вскоре она потеряла счет времени. В какой-то момент программа кончилась, и ДжейДжей, неся всякую чепуху, принялся играть в видеоигру: гоблины, мечи и эльфы. Натали, сказав, что ей нужно в туалет, вышла. Она открыла не ту дверь, увидела ногу, услышала крик. Это Келвин, сказал ДжейДжей, он теперь здесь ширяется. Работает по ночам.
Сиденье на унитазе было из прозрачного плексигласа с напечатанными на нем золотыми рыбками. Из крана текла ржавая вода. «Хед энд шолдерс». «Радокс». И тот, и другой – пустые.
Натали вернулась в комнату. ДжейДжей деловито разговаривал с экраном. Скажи-ка мне, где этот долбаный склад зерна. Загадочная приятная женщина улыбалась ему в ответ. Натали попыталась завязать разговор. Делал ли он раньше что-нибудь подобное? Несколько раз, сказал он, когда ни хера другого не подворачивалось. Они обычно уродины жуткие, и я их вышвыриваю прежде, чем они войдут в дверь. О, сказала Натали. Она ждала. Заскучавшая Хани повернулась к гостье. Чем ты занимаешься, Кейша? Ты, похоже, хорошая девчонка. Я парикмахер, сказала Натали Блейк. Ой, слушайте, она делает прически. Вот это здорово. Я из Ирана. ДжейДжей скорчил гримасу: Ось зла! Хани шлепнула его по щеке, но любовно. Она погладила лицо Натали. Ты веришь в ауры, Кейша.
Свернули еще, покурили. В какой-то момент Натали вспомнила, что Фрэнк тоже работает допоздна. Она отправила эсэмэску Анне, попросила ее за полуторную плату остаться до одиннадцати и уложить детей в кровать. ДжейДжей прибыл в замок, где ему вручили новый список задач. Хани стала спрашивать о порошке МДМА, который она где-то оставила в обертке из-под жвачки. Натали сказала: Я не думаю, что мы-таки дойдем до этого. ДжейДжей сказал: Вероятно, не дойдем, если уж откровенно.
Ли попросила Натали Блейк выступить на благотворительном аукционе коллектива молодых чернокожих женщин, деньги на который помогала собирать Ли. Она носилась с этой идеей. Но зал, который им удалось снять для такого случая, находился на юге от реки.
– Я не бываю на юге, – возразила Натали Блейк.
– Дело действительно доброе, – настаивала Ли Ханвелл.
Натали Блейк поблагодарила Ли, которая представила ее, и встала перед подиумом. Она произнесла речь о планировании рабочего времени, определении целей, работе до седьмого пота, об уважении к себе и супругу, о важности хорошего образования. «Все, что основано на одной чувственности, обречено на провал, – прочла она. – Чтобы выжить, супруги должны направить свои устремления в одну сторону». Настанет день, и она, возможно, услышит, как говорит нечто подобное, обращаясь к Ли Ханвелл. Не сейчас, но когда-нибудь. Она, конечно, смягчит свою речь. Бедняжка Ли.
Приблизительно между верхом второй страницы и началом страницы три она, вероятно, читала вслух, и в ее словах был здравый смысл, речь, вероятно, воспринималась целостной – никто из публики не смотрел на нее, как на сумасшедшую, – но вдруг она почувствовала, что ее мысли уходят к непристойной сцене. Она представляла себе, что Ли и Мишель, которые, казалось, всегда прикасаются друг к другу, делают, уединившись в кровати. Отверстия, позиции, оргазмы. И только отказавшись загонять себя в искусственные рамки, – объяснила Натали Блейк собранию молодых черных женщин, – я смогла полностью реализовать свой потенциал.
Из громкоговорителей кафе в парке доносился приятный голос. Натали Блейк и ее подруга Ли Ханвелл давно сошлись на том, что у этого голоса тембр Лондона – в особенности северной и северо-западной его частей, – словно его владелец был святым покровителем их районов. Разве голос – это что-то, чем можно владеть? Дети Натали и много других детей подпрыгивали и танцевали под песню, а их родители незаметно кивали. Солнце стояло высоко в небе. К сожалению, Ли Ханвелл, как всегда, опаздывала, и вскоре песня закончилась; Наоми что-то кричала, а Спайк проснулся, и Ли пропустила идеально поставленную демонстрацию радости жизни – в частности, семейной жизни. «У нее настоящая депрессия, – сказала Натали Фрэнку, пока они ждали. – Она думает, я не замечаю. Я все замечаю. Ее просто с головой засосало. Застой. Она, кажется, не в состоянии выбраться из дыры, в которой застряла». Но не успела Натали это сказать, как ей пришла в голову мысль, что, возможно, это ее суждение всего лишь возникло из песни и на самом деле представляет собой лишь последнюю строку, которую сама Натали и добавила экспромтом, что, произнеся эти слова вслух, она только выставила себя в глупом свете. Фрэнк оторвался от газеты и увидел ее лицо, застывшее в ужасе. «Ли и Мишель без ума от счастья», – сказал он.
Некоторое время спустя Натали услышала интервью певицы по телевизору: «В детстве я не думала, что представляю собой что-то особенное. Я думала, петь умеют все». Ее голос был тем самым чудом, которое Натали однажды слышала через окно паба в Камдене. Но женщина, которая владела или не владела этим голосом, полностью исчезла. Натали смотрела на кривоногую девушку-ребенка, которой почти и не было, почти на ничто.
Какая это нелегкая вещь для женщины – талант! Она накажет себя за то, что получила его.
Чудный Примроз-Хилл. После долгих переговоров по электронной почте была достигнута договоренность о дневной встрече: в три часа. Женщина открыла дверь и сказала: Ну и ну! Ткань, платье, каблуки, красота, безошибочно африканка. Ее основная цель состояла в том, чтобы обнять Натали Блейк за талию и вместе с ней удалиться в гигантский дом, пока никто не увидел. Что касается одежды, то Натали вела ту же линию: золотые серьги в виде колец, джинсовая юбка, замшевые туфли с кисточками, поднятые волосы, схваченные заколкой в виде черно-белой игральной кости, рабочая одежда в рюкзаке за спиной. Увидев себя в громадном зеркале с позолоченной рамой, она сочла, что выглядит убедительно. В этот момент она чувствовала решимость. По крайней мере, они привлекательны. В этот момент Натали Блейк все еще верила, что привлекательность имеет значение.
Коридор цвета «зеленая утопия» (матированного) от «Фэрроу энд Болл»[93]. Африканская настенная скульптура. Современные минималистские штучки. «Золотой диск» в рамочке. Фотография Боба Марли в рамочке. Первая страница газеты в рамочке. Повсюду разновидность жуткого «хорошего вкуса». Натали Блейк подняла голову и увидела мужа или бойфренда наверху лестницы. Он по-особенному красивый, с бритой головой изящной формы. Приятная пара, они были похожи друг на друга. Как на американской рекламе страхования жизни. Он улыбнулся Натали, показав ряд сияющих, идеально ровных зубов. Шелковый халат. Дешевка. Мы так рады, что ты пришла, Кейша, мы не были уверены, что ты настоящая. Ты веришь, что она настоящая? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Иди сюда, сестренка, чтобы я мог по-настоящему тебя разглядеть. Наверху звучал соул. Детский высокий стульчик специальной серии 2009 года парил в кухне, словно космическая станция. Открытый «макбук эйр» на кухонном столе. Другой мак, постарше, закрытый стоит на лестнице. Он протянул руку. Красивая у вас колыбелька, сказала Натали Блейк. Ты красивая, сказал он. Натали почувствовала руку его жены или подруги у себя на спине.
Наверху ей показали кровать в виде санок, какие были в моде лет пять назад. Обувной шкафчик стоял открытым. Красные подошвы от пола до потолка. Над кроватью висела слишком хорошо знакомая карта метро, на которой станции заменены звездами прошлого тысячелетия, собранными в группировки и движения. Натали нашла Килбурн: Пеле. На кровати айпад (именно тогда Натали впервые увидела эту технологическую новинку) показывал порно: секс втроем. Две девицы вылизывали одна другую, а мужчина сидел на столе, держа член в руке. Они все были немцы.
Красивая африканка не закрывала рта. Откуда ты? Училась в колледже? Кем хочешь стать? Никогда не сдавайся. Главное – мечтать о великом. Дерзать. Работать до седьмого пота. Не принимать ответ «нет». Быть тем, кем ты хочешь.
Чем дольше Натали Вуд стояла там, полностью одетая и никак не реагирующая, тем сильнее они нервничали, тем больше говорили. Наконец Натали спросила, где у них ванная. Смежная со спальней. Она забралась в восстановленную викторианскую ванну, облаченную в медь и фарфор от «Уотер монополи». Она знала, что никогда отсюда не выйдет. Легла. «Аква ди Парма». «Шанель». «Молтон Браун». «Марк Джейкобс». «Томми Хилфигер». «Прада». «Гуччи».
Анна на несколько дней уехала в Польшу повидать семью, но теперь из-за извержения не могла вернуться. Натали погуглила. Уставилась на огромное облако пепла.
– Ты гибче меня, – возразил Фрэнк и вышел из дома.
На повестку дня вернулся подвал. Повсюду были строители. Фрэнк работал до седьмого пота, чтобы все вернулось на круги своя. Они оба работали. Они заслуживали всего, что шло им в руки.
Еще чаёк у тебя есть, солнышко? Лучше, чтобы дети тут не толклись. Обязательно как-нибудь покалечатся. Они что, печенье так выпрашивают?
К десяти часам она оказалась в выкрашенной белым коробке с двумя таинственными черноглазыми другими, которые, казалось, хотят получить что-то от нее, но ни понять, ни дать то, чего они хотят, она не имела ни малейшей возможности. Мужчины в оранжевых жилетах ходили туда-сюда. Молоко кончилось, солнышко. Есть джем? Она подхватила детей на руки и покинула стройплощадку, ее кухню. Она отправилась с ними в квартиру матери. В парк. В зоосад. На килбурнский рынок. В африканский минимарт. В криклвудский магазин игрушек. Домой.
Наоми пересказала эту одиссею отцу, когда тот вернулся, в гораздо больших подробностях.