– Привет, – голос у «крота» просто звенит.
– Ты откуда? – спрашиваю, пытаясь зевнуть.
– «Блю меннер», знаешь такой клуб? Немецкий?
– Кто ж его не знает? Хоть и не по моему профилю, но в курсе… А ты?
– Я еще вчера въехал. Мне ночью позвонили. Кто-то, как нарочно, организовал.
– Ты о чем?
– Про журнал. И про вашу компру для верхов. Я же сам вашу лапшу перевешивал на московские уши. А наутро вся история в русском журнале. Наши ребята, голубые, работают оперативней ваших розовых. В клубе уже все все знают. Мне не отвертеться. Теперь. Они меня достанут. По любому.
– Сначала нас, правда…
– Послушай, за кого ты меня держишь? Я еще никого никогда не подводил. И не позволю никому грузить меня в мешке вместе с почтой. Со штемпелем на лбу. Умру в смокинге. Я сейчас как раз в своем любимом, помнишь? На Новый год я в нем был? Фиолетовый! – он рассмеялся. – Как раз по делу. Не парься. Друзья все сделают. Ствол со мной. Одна просьба, потому и звоню тебе. Ты поймешь. Обставьте все по людски. Процедура известна. Кладбище ты знаешь. Не позволь им… выкинуть меня в мусорной упаковке! Обещаешь?
– Не сомневайся.
– Я и не сомневался. Все. Обратный счет. От нуля паст миднайт. Прощай. Людке объясни… как сам решишь.
Он отключился. Я посмотрел, откуда он звонил. Все правильно. Тот самый гей-клуб. Он был в своем репертуаре.
Автор опуса (я пока еще сомневался в авторстве!) метил в меня, а попал… Нет, в меня тоже отлетало рикошетом.
Что-то я ощутил вроде комка в горле. И глаза как-то застлало пеленой. Я промыл горло ледяной водой. Заодно лицо. Если на нем были слезы, этого уже никто не заметит. Мы с П. когда-то говорили, что неплохо прикупить место на кладбище заранее при нашей работе. Он и прикупил. Помнится, мы даже обмыли этот момент.
Опять телефон сыграл своего Шопена. На этот раз звонил Щапов.
Через минуту я входил в его кабинет.
– У вас что, семейный подряд? – встретил он меня на пороге.
– Вы о чем, Виктор Сергеич?
– Ты еще спрашиваешь? – он швырнул журнал. – Это твой оболтус надоумил тебя?
– О чем вы?
– Поделиться с Москвой творением твоего наследника?
– Нет, это не он… – я все еще никак не мог поверить. – Если бы он, я бы знал…
Они так быстро доперли, а я все еще витал. Впервые такое со мной. Да не хотел я крутить мозги в эту сторону! Страус чисто. Все я просек и отвернулся. Надеялся?
– Нет. Это… другие люди, мало ли писак… – Я тянул время и пока мямлил:
– Да брось прикидываться! Как я сразу не допер, что ты мне художественную прозу приволок! Да ты хоть рубишь, с кем и с чем ты играться затеял?!
– Написал, возможно, он, а вот использовали другие. – Я прикидывал, как повернуть.
– Может быть, ты снабдил его материалом из «своих источников»? А? – он издевался и имел право.
– Вы прекрасно знаете, что подобные материалы не входят в сферу моих… пристрастий! Ни с какой стороны, – тут я не сдержал кривой улыбки. – Говорю же – здесь поработали другие люди! Я всего лишь не перепроверил.
– «Всего лишь»? «Другие»? Ну, одного я вижу перед собой, – буркнул шеф. – Мог хотя бы не брать за это деньги, если тебе так не терпелось по нашим каналам замутить воду в аквариуме.
Я мог бы наплести небылиц, выставить себя тонкачом разведки, все просчитавшим заранее, но я не стал. Грядущий выстрел в кабинке туалета «голубых» моего партнера себе в висок – я был уверен, что он именно так рассчитается с жизнью и со мной – сделал меня как-то мудрее. Врать по-мальчишечьи чего-то не хотелось. Я поведал, как нас развели идиоты и дилетанты. Просто к ним журнал попал первым. Мы на него даже не подписаны. Так бы и осталось все в «дымке»…
– Идиоты и дилетанты как раз вы. Я давно говорил тебе – твой наследник доиграется. И тебя подставит. Доигрались. Оба. Пиши заявление. Разгоняю твою контору.
– Но ведь нет дыма без огня! Какие-то крохи они склевали. Что-то есть «нехорошее в воздухе»… Значит, кто-то подсыпал. Не будет ли уместно дать звонок туда? – я мотнул подбородком «наверх».
– Они уже здесь! – он готов был сорваться. – А вот где твой подопечный, хотел бы я знать?! Тот, за кого ты «ручался головой»!
– Думаю, – я посмотрел на часы, – еще в гей-клубе…
– Шутишь? Шути…
– Если только он не по дороге на кладбище… Тут я изложил ситуацию шефу. Он слушал молча.
– Ты ему веришь?
– Я верю себе. Можете звонить в Москву. Чтобы опередить этих…
– Звонок после такого звона? А? Я-то отмажусь, а вот ты… Нет, все-таки заявление лучше. Сам как думаешь?
– Думаю, заявление я оставлю на всякий случай, а докладывать полечу сам. Там – по раскладу.
– Хорошо, пару дней я подержу ситуацию, а там… Прав – по раскладу. Он с тобой? Или? Я имею ввиду сыночка?
– Утром был со мной… Каникулы у него.
– У вас обоих двенадцать часов. За это время я должен быть уверен, что место на кладбище не будет пустовать. И в самолете на Москву два места – тоже. Адье, «лапочка»! – он подвигал бумаги на своем столе. – Папку хорошенько спрячь. Может очень пригодиться…
Шеф дал понять, что у нас есть свое оружие – купчие на имущество. Если по-умному распорядиться… Пока он пообещал мне, что сам поднимать большой шум не будет из-за специфики донесения, но доложить о том, что деньги я получил под открытый источник, он обязан.
– А со своими разбирайся сам. Я снимаю всякое прикрытие. У них ведь обычные паспорта?
– Да уж, не дипломатические. Можно сказать, VIP сверху донизу. Сам порву!
– Стоп! Ты мне бухгалтера оставь пока! Кто за него говно будет чистить?
– Заметано. Пусть чистит.
– Заодно будет под колпаком. Мало ли какой расклад наметится. И вот что… – мой шеф перешел на доверительный шепот. – Знаешь, а мне – так до лампады, кто какой ориентации. По мне – твой пацан по делу выступил – свобода, так пусть всем и во всем свобода? А? Как ты?
– Это если и там, – я кивнул куда-то в сторону ратуши, – доросли до такого понимания!
– Дело времени. Помяни мои слова – скоро это будет даже в плюс. Нас еще уволят, если и мы не перекуемся!
Помяни мое слово, запомним вот давай число и проверим через год!? А? – шеф потер руки и нервно захохотал. Тоже был на пределе.
Увы, двенадцати часов не поребовалось. Людка позвонила раньше – ей просигналили из полиции, что тело мужа найдено на сквере на небезысвестной Плас Пигаль, в закрытой изнутри кабинке платного стального туалета-автомата, с дыркой в голове. Пистолет рядом. Самоубийство.
Да, подумал я, меняется погода, блин!
С женой «отчалившего», Людкой я встретился тогда же, не откладывая, пока она не запаниковала. Смотреть на нее было жутковато. Опухшее лицо, глаза, залитые слезами и «Перно» или «Амаретто». На ее вопросы, не учинили ли мы ее мужику допрос с пристрастием под видом нашей обычной игры, я сказал ей, что минувшей ночью игры никакой не было. Пришлось срочно сколачивать группу и отправлять ее на лыжный курорт в Австрию, по случаю выставки там горнолыжного инвентаря в свете борьбы за олимпийскую столицу 14-го года. Надо, мол, подставить ножку конкурентам, заодно просканировать торговцев на ассортимент товаров – вдруг среди «Кес-слей» и «Атомиумов» попадутся атомные секреты? Я всячески выбивал ход ее мыслей из драматического русла, отвлекая от главного в ситуации. Несло меня по ходу…
– Твой тоже должен был ехать. Его никто ни в чем не подозревал!
Она сделала вид, что поверила. Стерва. Сама заварила кашу. Теперь катит бочку вслепую на всех, кто попадется.
– Никто не ожидал, что твой такое выкинет…
– Не намекай только, что это – их разборки! Я имею в виду голубых. Это – ваши дела! Я носом чую!
– Про анонимку ты забыла?
– Причем тут это?
– Объяснить?
– В другой раз. А сейчас уходи. Я имею право побыть одна! Будьте вы все…
– Твой мужик велел передать одно слово: «Весы».
Женщины – существа непредсказуемые. Она вдруг кинулась мне на грудь. Потом Людка не стала ничего больше изображать, повела меня в спальню, где был потайной сейф, по дороге мы ненароком оказались в широченной кровати. Она, надо отдать ей должное, не была ханжей, просто так понимала ритуал сочувствия и утешения.
Я же уступил ей только потому, что хотел отмыться от того разговора с сыном. Вот такой странный мотив. «Сраный мотив» – говоря научно.
Когда-то она была ничего, но очень по-русски, по купечески располнела. Настолько, что проникать в нее приходилось в каких-то специальных позициях. Лучше всего у нас получилось, когда она села на меня, повернувшись ко мне спиной. Надо отдать должное – такой задницы надо было поискать. Это была уже не жопа, это было произведение монументального искусства. Современного, в духе Лифшица. Огромные массы плоти, разделенные на два материка. Два эти планетных тела представляли космический рельеф, волнистый и изрытый впадинами младенческих ямочек. Белые пески бескрайней лунной поверхности. Живые эти массы колыхались, словно внутри не закончилась еще вулканическая деятельность. Но завестись по-настоящему сегодня я не мог. Взгляд упирался в подоконник, который в этой квартире был тоже фанерован красным деревом. Я так и видел свою руку, кладущую на него пистолет «ТТ».
Она поняла тщетность своих стараний, сползла с меня и легла рядом, головой к моим ступням в носках, которые я даже не снял. Все-таки я не прошел достаточной подготовки для такого «космического» зрелища, какое открывалось, потому встал, отошел к окну и распечатал патрон с сигарой. Я положил его на подоконник, словно это был патрон для кого-то, и уставился в окно. Далекие от наших забот мужчина и женщина внизу выгуливали своих собак. Одна из них отсюда казалась пикинесом. Дворцовая собака, она использовалась знатными китаянками, примерно, для того же, для чего иногда и гильза от сигары. Пять тысяч лет назад. Мало же изменился гомо сапиенс вульгарис…
Людка за моей спиной периодически непритворно всхлипывала. Видно, слухи все-таки просочились. Но ведь в случае «соскока» муж тоже вряд ли прихватил бы ее с собой. Во-первых, в Тулу со своим самоваром не ездят, а во-вторых, такие дела тоже лучше делать в одиночку, без помех. Он мог, конечно, пообещать ей, что выдернет ее, когда все уляжется. Но в это поверить могла только корова и дура. Ведь жен в таких случаях выпугивают мгновенно. Впрочем, она и была корова и дура. Мне ее не было жалко. Может быть, если только совсем чуть чуть. Причем только за ее недомогание, называемое в народе «бешенством матки». Впервые я столкнулся с этим свой