Я абсолютно четко понимал, что не могу оставаться ни в этой группе, ни с кем-либо из этих людей. И потому, когда Стив и Пол улизнули в Бразилию, даже не сказав мне об этом, все было прекрасно – я этого ожидал. На самом деле я даже почувствовал облегчение, но затем озадаченность: «Где мой билет домой? Почему нет денег? Что, мой гостиничный счет здесь не оплачен? ЧТО?!» А потом я позвонил в звукозаписывающую компанию, и мне ответили: «О, нам сказали, что Джонни Роттен уехал в Англию, поэтому мы вас не признаем». Абсурд. Безумие.
Единственным человеком, который хоть как-то обратил на это внимание, оказался Джо Стивенс, друг Малкольма, фотограф. Я рассказал ему, что происходит, и он был просто озадачен и шокирован всем этим. В конце концов он оплатил билет на самолет, чтобы я приехал к нему в Нью-Йорк, пожил немного и прочистил мозги. Какой фантастический поступок. Какой замечательный парень Джо Стивенс.
Потребовалось около недели, чтобы связаться с Бобом Регером из нашей американской звукозаписывающей компании «Уорнер Бразерс». Он тоже счел это безумием со стороны Малкольма. Он приехал и встретил меня в отеле, чтобы помочь со мной разобраться, и тут же кто-то по какой-то причине предъявил ему судебный иск. Чокнутые! Я понятия не имею, что это была за ситуация, но, очевидно, она на самом деле связала нас обоих – что реально окупилось для меня пару лет спустя.
Я дал интервью «Нью-Йорк пост», чтобы изложить свою точку зрения. Я не хотел, но это нужно было сделать. Я тогда был не в том настроении, чтобы разбираться с этим, но, как заметил Джо Стивенс: «Посмотри, что этот долбаный Малкольм говорит о тебе», – и ему нужно было ответить.
Это было по-настоящему жестоко, по-настоящему злобно. Он просто хотел убедиться, что у меня больше не будет никаких шансов на продолжение карьеры, пытался вбить гвозди в мой гроб вместо того, чтобы оставить все как есть и сказать: «Что ж, наши пути разошлись…» Нет, и это действительно укрепило мою решимость: «Прекрасно, я поквитаюсь с тобой, уебок! Полный вперед – как только вернусь в Англию, сразу к адвокату… Я хочу расставить все по местам».
На мой взгляд, они разрушили все, что было блестящим и славным в Sex Pistols, то единство, своим эгоистичным дерьмом они надрали задницу всем нам. И чем все это кончилось? Преклонением перед грабителем поезда? За мой счет, на мои деньги?
Потом мне пришлось подать на них в суд, типа: «Привет, разве я не в счет? Помните меня? Я написал песни!» – по крайней мере, тексты песен, и, откровенно говоря, если быть честным с самим собой и со всеми остальными, я не думаю, что кто-то когда-либо покупал пластинку Sex Pistols из-за соло на гитаре, барабанов или баса – хотя я и не смог бы создать тексты без этих трех составляющих. Но я никогда не получал того уважения и любви, которые, как мне кажется, мы как группа действительно должны испытывать по отношению друг к другу. Так что нажритесь дерьмом и умрите, вы, пидоры. Это мой вежливый способ сказать, что у нас все могло бы быть хорошо.
Кто цензурирует цензоров? # 1Не судите, да не судимы будете
По-видимому, недавно в Интернете появилось старое аудиоинтервью со мной 1978 г., в котором я рассказываю о Джимми Сэвиле и говорю что-то вроде: «Все знают, что он растлитель малолетних, но нам нельзя об этом говорить». Я не помню интервью. Мне сказали, что это была Вивьен Голдман, но я рисковал, затронув тему задолго до того, как все это стало достоянием общественности. Да, надо всегда рассказывать все так, как оно есть, как ты на самом деле это видишь, и не умалчивать то, что тебе реально пришлось пережить за кулисами.
Люди называли меня грязным, отвратительным Секс-пистолетом или типа того. Но что, блядь, это за херня? Разве вы не знали, что происходит с ним, с этим узаконенным, дряхлым извращенцем? Он получил орден ПОЧЕТА, потом стал сэром Джимми Сэвилом, но я не думаю, что когда-либо вообще существовали хоть какие-то сомнения относительно того, кто он такой и каковы его намерения. На самом деле мне не кажется, что и сейчас обнародованы все эпизоды того скандала. Все знали. Это было общеизвестно, но существовал некий негласный заговор молчания.
С самого раннего возраста, глядя на него в Top of the Pops, ты понимал, что с ним что-то не то. И он всегда ухмылялся, как бы намекая. По его глазам можно было догадаться, чем он занимается, прочесть язык его тела.
Так вот откуда я узнал о Сэвиле – его глаза. Я мог сказать, что он был лживым и скрывал что-то темное и уродливое, и он ухмылялся, словно зная, но не заявляя. Откровенная наглость, она сводила меня с ума. Это то, что я обычно делаю – наблюдаю за глазами человека и понимаю, что с ним происходит. Мне кажется, у лучших актеров или актрис все говорят их глаза. Кэтрин Хепберн, Питер О’Тул, Шарлотта Рэмплинг. Вы видите столько глубины в том, что они делают. Они способны выйти за пределы слов. Это почти музыкально.
Радиодиджеи в Британии в начале-середине 70-х были богоподобны. Если они не издевались над маленькими детьми, то определенно издевались над кем-то еще, потому что их власть становилась все более всепоглощающей и диктаторской. И они смели пропагандировать себя там, на радио «Би-би-си», как эталон хорошего вкуса, от их негативного влияния зависели чьи-то карьеры.
Конечно, «Би-би-си» потребовалось ужасно много времени, чтобы впервые поставить пластинку Sex Pistols, и я сомневаюсь, что они часто это делают и по сей день. С тех пор мне пришлось пережить всевозможные строгие отказы, и все от этих поставщиков хорошего вкуса, которые в то же время занимаются ужасно развратными вещами. И у меня не было иного выбора, кроме как восстать против этого и получить запрет навсегда или же попытаться придерживаться общей линии, что, конечно, я сделать не мог.
Глава 6. Избавление от альбатроса[191]
В то время люди в Англии хотели жить в крошечных комнатушках, которые было бы легко отапливать зимой. Моя гостиная на Гюнтер-Гроув, напротив, представляла собой просторное помещение, почти как бальный зал; в своей задней части она соединялась с кухней, наверху располагались две крошечные спальни. Это было именно то, чего я хотел. Я думаю, что главная комната, вероятно, использовалась в качестве офиса кем-то, кто был там у Стива Уинвуда, прежде чем я получил квартиру в свои руки. У меня же были другие идеи.
Я поставил проигрыватель на стойку, а телевизор, с вешалкой в качестве антенны, между двумя окнами, за которыми снаружи располагался полукруглый балкон, и играл музыку так громко, как хотел, и приглашал к себе столько людей, сколько могло вместиться: частенько там оказывалось около трехсот-пятисот человек, ха-ха. Летом мы пили на крыше – это всегда было любимым занятием ребят.
Все знали: «Ты можешь просто прийти к Джонни, он будет беседовать и со стенами, если придется, но он будет говорить!» Я очень тихий, склонный к одиночеству человек, но всегда готов к преодолению себя в любом направлении. И я действительно люблю интересную компанию.
Моя квартира на Гюнтер-Гроув была всегда открыта для гостей, почти проходной двор, с этаким витающим вокруг общинным духом. Ко мне приходило огромное количество посетителей, и все они были очень интересными. Какое великое собрание людей! Каждые две недели я устраивал по пятницам вечеринку и просто сообщал об этом всем своим приятелям и сотрудникам лейбла Virgin, поскольку у меня там уже было много друзей. Так что ко мне захаживало множество людей из мира музыки, но таких, которых вы никогда не ожидали бы там встретить или иметь с ними что-то общее. У меня бывали и диско-группы, и совсем неожиданные гости, вроде Джоан Арматрединг, фолк-певицы и автора песен, которая мне показалась очень веселой.
Были и киношники, писатели. Даже как-то раз у меня оказались в гостях солист группы Bay City Rollers, кто бы мог подумать, и композитор Джон Барри[192]. Какой замечательный вечер! Потом, позже, в разгар всего этого веселья, заглянул японский композитор Стому Ямашта[193]. Это было очень похоже на потусторонний опыт, четыре очень разных человека, но с общей идеей создания музыки. Захватывающие беседы!
Какое удивительное для меня открытие. После несчастий предыдущих месяцев с «Пистолз» все снова стало казаться возможным, поскольку я общался с людьми из самых разных слоев общества, музыкантами и не только. Для меня основным смыслом всего этого стала возможность взглянуть на жизнь с самых разных ее сторон. Если ты не открыт для такого опыта, ты обречен. Обречен повторять те же неудачи, что и все остальные идиоты.
Первоначально у меня была только эта двухэтажная квартира – два верхних этажа в торце блокированного таунхауса. Однако живший снизу сосед не смог вынести шума и вскоре после того, как я переехал, продал мне свою квартиру, нижнюю половину. На самом деле у меня были некоторые проблемы с получением на это денег, в свете моего судебного иска против Малси и мальчиков.
Я никогда не жил там совсем один. Я не такой человек, я не люблю уединение. Люблю разнообразие, поэтому через квартиру на Гюнтер-Гроув в разное время прошел бесконечный парад людей. Начнем с того, что у меня был Дэйв Кроу, которого я знал и поддерживал со школьных времен Вильгельма Йоркского, и еще один друг из Финсбери-парка Пол Янг ака Янги – тот самый, чья разбойница-мама сделала стрелки на его бондажных брюках. Пол очень дерзкий парень – модник и настоящий дамский угодник. О, девчонки обожают этого парня, у него с этим все как по маслу. Он из тех парней, знаете, с которыми надо тусоваться, если хочешь подцепить девочек – просто встань рядом с ним.
Сначала было здорово делить квартиру с Полом и Дэйвом, потому что мы так хорошо знали друг друга. Всю неделю мы с Дэйвом и Джоном Греем собирали микстейпы на выходные. «А-а-а, какие у нас будут записи?» И еще: «Как мы будем их соединять?» У Дэйва был катушечный магнитофон, так что вместо того, чтобы возиться всю ночь с проигрывателем, мы предварительно записывали все это и использовали двойное эхо, которое было на его «Ревоксе», для связки между треками. Добавляли в эти связки отрывки из «Бен-Гура» и тому подобное.