Однако прежде чем мы двинулись дальше, мне надо было слетать в Америку, чтобы заключить сделку с моим новым приятелем Бобом Регером из «Уорнер Бразерс». Я поинтересовался, могу ли взять кого-нибудь с собой, и они слегка удивились, когда я объявился там с мамой. Она всегда хотела побывать в Америке – мама была очень больна, а когда кто-нибудь болен, я – доктор Джон. Для меня это норма – я вырос таким из-за необходимости заботиться о братьях.
Маме нужна была передышка от всего того, что на нее навалилось в связи с диагнозом «рак желудка». Врачи тогда пичкали ее всякими ужасными лекарствами, вроде снотворных. Это заставляло ее натыкаться на стены и прочее. Они хотели как лучше, хотели отвлечь ее от ситуации, но в результате мама чувствовала себя потерянной, поэтому я вытащил ее из всего этого, и она отлично провела время.
Я занял деньги, чтобы отвезти маму в Канаду и навестить там ее сестру в Торонто. Так что поездка стала отчасти семейной, и это было очень важно. Я тоже многое от этого выиграл – мне необходимо было вновь отыскать свои корни, прежде чем сгореть, погрязнув в чудесном мире эгоизма и пустоты поп-звезды, ну или позора – назовите это как угодно. Ты можешь запросто заблудиться в этом мире и забыть, кто ты есть на самом деле и ради чего все это делаешь. Яркий свет вспышек фотокамер может затмить реальность, и ты уже как ослепленный светом фар олень. Будучи окруженным прессой, очень легко влюбиться во всю эту шумиху и думать о себе как о более важном и значимом, чем ты есть на самом деле.
Так что поездка была действительно необходимой – я даже сам не понимал насколько, – причем для нас обоих.
Левен и Уоббл с самого начала воевали друг с другом. Еще на первой репетиции я столкнулся с презрительным отношением Кита к тому, что Уоббл не умеет играть. Я поддержал Уоббла: «Ну, он ведь скоро научится, правда? Мы все здесь учимся; вот только не надо нам еще одного Глена, который смотрит на всех, задрав нос. Прекрати это!»
Кит очень злобный человек, к которому сложно относиться с пониманием – а если называть вещи своими именами, попросту терпеть – достаточно долго. Боже, я, по всей вероятности, милейший человек, потому что мне это удавалось. Бывали ситуации, когда Уоббл хотел его убить. Просто убить. Прикончить. Разорвать на части.
Кит был очень умен и постоянно ставил перед собой сложные задачи, что всегда меня впечатляло. Он вечно возился с какой-нибудь штукой, чтобы попытаться продвинуться и стать полезным. Чего я не сознавал, так это того, что Кит совсем не вырос с тех пор, как я впервые его встретил. Он выражал себя каким-то трусливо-язвительным способом: саркастические замечания, комментарии вполголоса, кислое лицо – словно специально выставляя себя неловким и неудобным в приятной дружеской обстановке. Кит приходил и садился посреди комнаты, старался, чтобы всем было не по себе. Эдакое ребячество – стремление обратить на себя внимание. И настоящее несчастье, ведь все, чего ему удавалось добиться, – насмешки и глумление.
Если говорить откровенно, типа между мной, вами, да и всеми, кто был в то время рядом, мальчик на самом деле употреблял героин. Он был отравлен химией, или у него в мозгах какой химический дисбаланс случился, но только в результате эта крысиная задница, рычащий, презрительный мудак, становился в высшей степени невыносимым. Иначе я не могу объяснить тот факт, что время от времени он вел себя словно избалованный ребенок.
Он жил в задней части первого этажа дома на Гюнтер-Гроув, в своей типичной провокативной крысиной манере – все за просто так, без арендной платы, и ни тебе хоть намека на «спасибо». Кит не контролировал себя, но это не означало, что мы должны были с этим мириться и терпеть. Какое-то убогое уродство. И Уобблу было что сказать. Как только он понял, в чем проблема Кита, то не оставлял его в покое. В общем, все были далеко не ангелами.
Мне приходилось постоянно находиться внутри этого конфликта, причем до такой степени, что я упустил из виду неловкость, возникшую между Джимом Уокером и Уобблом, и это повлекло за собой еще одну сложную ситуацию в коллективе – Джим Уокер решил, что над ним издеваются. Все шло совсем не так, как я предполагал, – в идеале все должны были ценить друг друга.
Так что из огня да прямо в полымя. Я собрал всех этих людей и вроде как оставил без лидера. Я думал: «Народ сам все уладит», но, к сожалению, в реальной жизни происходит иначе. В какой-то момент ты должен встать и сказать: «Прекратите!» Потом определяются позиции, и, как правило, в итоге пути расходятся. Очень похоже на то, что было со мной в юности, когда мне приходилось иметь дело с детьми из детского сада или младшими братьями.
Поначалу все эти взрывы гнева прекрасным образом выплескивались в песни. За счет личных вендетт и враждебности процветало творчество – так же, как и в моем первом опыте с «Пистолз»! Но ведь я-то хотел, чтобы все было не так. Однако не в моих силах это изменить. Когда люди по-настоящему, реально обижают друг друга, это необходимо прекращать. Это просто вопрос экономии времени. Плюс в процессе всей этой ситуации за мной постоянно подслеживала звукозаписывающая компания, говоря: «Ты должен избавиться от бла-бла-бла… Бла-бла тебе не подходит… Ты должен работать с…» – «Нет, я хочу остаться со своими друзьями и посмотреть, сможем ли мы с этим справиться, и я не желаю, чтобы какой-нибудь лейбл вынуждал меня волей-неволей избавляться от людей, не давая возможности самому разобраться на своей территории». Ух! Суровые, тяжкие времена.
В августе, перед выходом сингла «Public Image»[213], мы должны были впервые появиться на телевидении в новом субботнем вечернем музыкальном шоу под названием Revolver на «Ай-ти-ви». Кит решил отправиться в студию в Бирмингеме самостоятельно, со своей новой подругой Джанет Ли. Джанет только что рассталась с Доном Леттсом – они вместе управляли магазином «Акме Аттракшнз», располагавшимся на Кингс-Роуд, недалеко от магазина Малкольма и Вивьен.
Очевидно, они «не хотели ехать всей толпой», поэтому отправились туда вдвоем. Я немного разозлился из-за этого, поскольку они даже не сказали: «Увидимся позже» – или что-то в этом роде. «Давай лучше поедем на пляж Камбер-Сэндс!» – воскликнул кто-то. В итоге мы так и поступили. Мы вообще не явились на это шоу, просто поехали и провели холодный ветреный день у моря в Камбер-Сэндс. Я никогда раньше там не был, так что это оказалось захватывающе. Мы по-настоящему смеялись и улюлюкали, бегая по песчаным дюнам как сумасшедшие.
По моему мнению, кому-то было необходимо преподать урок хороших манер. Отделяешь себя таким образом от группы – ну что же, вот мы, мы – команда, так что иди на хуй! Хочешь – путешествуй отдельно, мы поедем куда-нибудь в другое место. Это превратилось в одну из лучших вечеринок, на которых я когда-либо бывал: я, Уоббл, Джим Уокер и два моих приятеля Джон Стивенс и Янги. Все напряжение, подпитываемое беспокойством о том, как выступить на этом идиотском телевизионном поп-шоу, исчезло. Время от времени надо напоминать себе, что на самом деле важно не только собственное благополучие, но и благополучие окружающих тебя людей – тогда речь шла об Уоббле. Он был моим приятелем и обиделся на все это совершенно справедливо. Кит пренебрег нами, типа это «его шоу», и не хотел иметь с нами ничего общего. Да как это вообще бы сработало в прямом эфире?
Честно говоря, если вы движетесь навстречу неминуемой катастрофе, лучше всего остановиться. Может показаться, что я оправдываюсь. Отнюдь нет, я рассказываю все так, как было на самом деле. И я был очень рад узнать, что Кит в конце концов вернулся, поджав хвост. Когда ты ведешь себя с нами как избалованный ребенок, мы будем точно так же обращаться и с тобой. Мы не собираемся сообщать, что не придем и все такое, мы просто не приходим! Вместо очередной свары, которую мне бы пришлось разнимать, было принято гораздо лучшее решение: пассивное сопротивление тому, что быстро становилось серьезной проблемой в PiL, – эгоизму Кита.
Когда в октябре вышел сингл «Public Image», для многих людей он стал открытием – они впервые поняли, что я на что-то способен. Что я не просто дерзкий мальчишка, исполнитель одного хита. Однако потом по какой-то таинственной причине Virgin решила придержать наш альбом. Конечно, на самом деле они хотели штампованный Sex Pistols – дубль два, но этого никогда не случится. На студии говорили, что не знают, есть ли вообще рынок или своя ниша для нашего нового альбома. Вскоре действительно стали появляться пиратские записи альбомов, которые обошли разные магазины звукозаписи, и это вынудило Virgin поторопиться с выпуском.
Я на полном серьезе отрицаю всякую ответственность за эти пиратские кассеты. Это реально поставило под угрозу наш первоначально запланированный релиз, потому что в итоге Virgin выпустила альбом за неделю или две до Рождества – лучшее время, чтобы провалиться с нашим совершенно иным подходом к музыке. В это время года люди хотят счастливых колядок и сборников величайших хитов. Все остальное отправляется в утиль.
Обложка нашего первого альбома – это сатира на все те «серьезные» журналы типа «Тайм», которые заполняли полки газетных киосков, поглядывая на вас оттуда сердитыми лицами. Сам альбом для меня сенсационно едкий. Колкий и жалящий. Наверное, в нем нашел отражение мой гнев на то, с чем пришлось иметь дело после распада «Пистолз»: судебное разбирательство, да и те штуки, что уже начали происходить в PiL. Это грубые песни, едкие и хлесткие, но сделать их было необходимо. Такие вещи, как «Theme», где через всю песню проходит этот резкий свист бритвенных лезвий Кита, – фантастика!
В какой-то период я перестал быть способным заботиться о написании текстов для «Пистолз» и чувствовал, что достиг всего, чего мог в этом окружении, но это не помешало мне сочинять песни. Это не было типа: «Вот и все, муза улетела!» Я не анализирую то, что делаю, таким предусмотрительным образом. У моего двигателя нет тормозов, он просто работает на полную мощность до самой смерти.