. Очаровательно, не правда ли? Интересная вселенная. В мире так много великих людей, которые делают столько разных вещей, и если вы не обладаете умом, свободным от предрассудков и предубеждений, то не поймете, как это может помочь вам улучшить себя и свои собственные дела. Это вовсе не означает, что я собираюсь бросить все и стать балетным танцором. Я просто очень впечатлен ее мотивами, и это, в свою очередь, меня вдохновляет.
Итак, где-то между маем и июлем 1982 г. я взял в группе тайм-аут и уехал в Италию. Съемки проходили между Римом и Нью-Йорком. За всеми этими занятиями я замечательно провел время и отлично поладил с большим количеством вовлеченных в съемочный процесс людей. Мне довелось работать с Харви Кейтелем, он мне очень нравится. Но не только он: на съемках также присутствовал автор сценария и книги, Хью Флитвуд. Ну и, конечно, режиссер, Роберто Фаэнца.
Наблюдать за тем, как они работают, чтобы собрать все воедино, было захватывающе. Особенно мне понравился Рим – встречи и обсуждение плана съемок на следующий день, жена режиссера, готовившая пасту в итальянском стиле. Настоящая Италия! А также ссоры, в которые постоянно ввязываются итальянцы, и автор книги, переводивший то, что кричали мне эти люди, – фантастика! Жена Роберто – я думал, что это его жена, вполне возможно, что так оно и было, они жили вместе, – она была одним из продюсеров и еще готовила, но какие случались у этой парочки скандалы! Изучение сценария фактически было отодвинуто на задний план. И вопросы типа: «Не могли бы вы, пожалуйста, обрисовать, каким, по вашему мнению, должен быть мой характер?», – не имели никакого значения! Личная неприязнь была в порядке вещей. Люблю я итальянцев – они готовы взорваться в любой момент.
Ну, а посреди всего этого я должен был играть сумасшедшего персонажа, Лео Смита, избалованного богатого сопляка, предоставленного самому себе. Подразумевалось, что он одинок, но происходит из богатой семьи, и здесь вроде как была заложена идея, что это в конечном счете может подействовать развращающе. В какой-то степени это было мне созвучно – но не совсем. Очевидно, образование научило его тому, что он превосходит других, и в этом заключалась суть моего подхода, так я пытался заставить все это работать. На самом деле я не получал никакой помощи, но все в порядке. Лучшим советом Харви мне было: «Просто сделай это! И отнесись ко всему серьезно, как только включат камеру!» Спасибо, ну прям фантастика. И вот я такой, изо всех сил пытаюсь вспомнить диалог, что для меня было самым сложным. Мне очень тяжело выучить диалог, потому что для меня в нем нет личного смысла, он не исходит из глубины души. Многие актеры говорили мне об этом: если у тебя сильная личность, ты понимаешь, что это почти невозможно сделать. Ты должен быть чистым листом.
В фильме явно подразумевалась смена ролей персонажей, такая же штука, как в «Представлении»[284], например: «Кто на самом деле доминирует, а кто манипулирует? Типичная ситуация с альфа-самцом: кто реально здесь командует?» Мне казалось, что в «Представлении» Мик Джаггер был потрясающим, особенно из-за той песни, которую он исполнял, блюзовой песни на гитаре – «Memo From Turner». По крайней мере, ему было за что ухватиться, а мне – нет. И на задворках моего сознания вертелась одна мысль: только бы не кончить, как Дэйв Боуи! Он такой чурбан в кино.
Как оказалось, у меня недостаточно актерского опыта, чтобы знать, как изобразить персонажа. Я не мог смотреть в глаза другим актерам и произносить реплики, потому что в ту же секунду, когда я ловил чей-то взгляд, диалог мгновенно исчезал из моей памяти. Это было так: «Ха-а-арв-и, а что я теперь делаю?»
Конечно, я был жутко напуган Харви. Да ладно, как тут не быть? Что за охуительно классный актер. Но опять-таки я был на него типа немного зол, потому что тот слишком серьезно относился к своей роли. Если мы вместе шли куда-нибудь поужинать, он все еще был в образе. Играя полицейского, он искал свой пистолет в кобуре. Эти вещи значили для него больше, чем просто весело провести время. Я как-то сказал ему на одном ужине: «Давай повеселимся!» Он повернулся и спросил: «Что такое веселье?» Серьезно! «Ух ты, черт возьми!» Впервые в жизни я лишился дара речи.
Похоже, Харви знал обо мне не слишком много или, по крайней мере, не подавал виду, что знает. Потом, после того как в сентябре мы закончили снимать фильм, он пришел на концерт в зал «Роузленд» в Нью-Йорке, чтобы посмотреть, как я выступаю с PiL, и типа: «О боже, я и не подозревал, что ты такое выдаешь! Ух ты!» Какого бы персонажа он ни видел во мне, пока мы снимали фильм, он не знал, что делает мистер Роттен, когда выходит на сцену, как я могу войти в раж, как реально умею завести толпу… Я выплескиваю всего себя на сцене, и, возможно, я не показал этого на съемках фильма. Жаль, Харви мог бы научить меня, как использовать такую энергию в актерской игре. После фильма мы с ним несколько раз встречались, мы прекрасно ладим друг с другом.
Я был шокирован тем, какие хорошие отзывы я получил за «Орден смерти». Популярный в то время на телевидении «Би-би-си» кинокритик Барри Норман сказал что-то вроде: «Пока все неплохо, но надо подождать его следующего фильма, чтобы понять, действительно ли он хороший актер, или он всего лишь играл самого себя». Я совершенно определенно не был собой!
Я осознал, что нахожусь за пределами своей зоны комфорта, но не сказать, что это было особо интересно. Мне не нравилось постоянное давление. Я могу понять напряженность подготовки к выступлению – после этого ты выходишь на сцену и работаешь, и это полтора часа облегчения. В кино же надо пятнадцать часов ждать, чтобы отработать одну минуту, плюс пара дополнительных дублей с разных ракурсов. Это так запутывает мозг. Что, черт возьми, я должен здесь воспроизводить? К тому времени, когда снимается уже третий ракурс с затылка, наступает момент, когда ты реально понимаешь свою роль, поэтому лучшее, что тебе удается достичь в фильме – все то напряжение, гнев, тоску и развитие характера, которые когда-либо были возможны, – оказывается запечатлено на пленке с затылка. Они живут в другой вселенной, и я никак не могу с ней свыкнуться.
Я не мог смириться с тем, что фильм, в том виде, в каком его увидят в кинотеатрах, не поддается моему контролю. То, что выбросят на пол в монтажной, может оказаться моими лучшими кадрами. Это пугает. Я знаю себя – я не могу работать в той обстановке, где у меня нет права голоса при создании окончательного продукта. Я должен быть вовлечен во все это на всех стадиях производства, и то, что предопределено интерпретациями других людей, для меня не работает. Я не считаю себя одним из инструментов. Я не инструмент! Актеры могут возвеличивать себя и получать награды, «Оскары», что угодно, но на самом деле они не более важны, чем модели на модном показе – имеет значение одежда, которую те пытаются продать. Вот и все, что ты есть: своего рода вешалка.
Так что я закрыл двери в мир актерства, но потом пришла целая куча предложений. Боже, если бы вы знали, что я отказался от «Зубастиков»[285], дешевой и отвратительной подделки «Гремлинов»[286]. Я был очень доволен – кризис предотвращен! Как я бы смог играть в таком фильме – сражаться с этими инопланетными меховыми шариками!
Было много других предложений, но, скажем так, актерская сторона меня истощилась. Я был настроен негативно и не видел потенциала в очень многих предложениях, которые мне поступали. Мне не следовало этого делать. Это была ошибка. За эти годы я совершил много подобных ошибок. Я представлял себя в главной романтической роли, возможно, что-нибудь в стиле Кэри Гранта. Вот что я говорил агентам, и… э-э-эх, дверь закрылась!
А теперь вот что – ура-ура – мой отъезд на съемки фильма вдохновил Кита выйти из депрессии. Он реально придумал несколько отличных идей для мелодий и песен для фильма. Одна из них, «The Order Of Death», в которой много работы Кита, оказалась настолько хороша, что была нами предложена в качестве вероятной темы для фильма.
Наконец-то мы доказали, что хотя теперь работаем в разных областях, это все равно PiL и все вернулось к единому центру. Мы снабдили продюсеров еще бо́льшим количеством музыки, но они очень опасались, что Джонни Роттен и его группа перетянут на себя фильм, если это зайдет слишком далеко, поэтому в итоге так и не воспользовались ни одним из наших материалов. Это был фильм с хорошо известным Харви Кейтелем, и они не хотели, чтобы такой выскочка, как я, играл ведущую роль в его создании. Вместо этого продюсеры пригласили сделать саундтрек Эннио Морриконе, который в то время не пользовался большим признанием. Люди думали, что он просто пишет какие-то трешовые шумы для итальянских ковбойских фильмов – над его музыкой смеялись, она вызывала ухмылку! – но вот прошло несколько десятилетий, и его считают кем-то вроде гения.
В любом случае – ура! – зверь проснулся. Кит снова вернулся к работе, и это был краткий всплеск действительно хорошей и интересной энергии. Им руководила ревность: он думал, что, отправившись сниматься в итальянском фильме, я стану слишком большим для истории с «зонтиком PiL», и поэтому чувствовал, что вроде как теряет контроль. Кто знает, возможно, он решил, будто я их просто кинул, что уж точно совершенно не в моем духе. Но мне знакома эта неуверенность, потому что я сам был в таком положении, когда меня бросила моя группа. Я могу понять, но все равно не понимаю. Я считал, что мы близкие друзья, и Киту следовало быть более открытым. Справедливости ради скажу, что этим все и ограничилось.
О, и тут прям обхохочешься: когда я снимался в Риме, туда вместе со своей подругой приехала потусоваться на пару дней Джаннет – они внезапно нарисовались на горизонте. Это было здорово, потому что она ловила на лету всю эту штуку с PiL. Представилась прекрасная возможность снять то, что происходит на съемочной площадке, но она забыла взять с собой камеру. Или, кто знает, возможно, Джаннет и правда