Один фильм, на который я пробовался, был о шофере и дворецком, похитивших комнатную собачку у богатого владельца, на которого они работали, и разных напастях, ставших результатом этого происшествия. В основном это были комедии. Еще я пробовался на фильм о войне. В сцене, которую меня попросили выучить, я умирал – и да, именно это и произошло. О, это было убийство, и мне не удалось с ним справиться. У меня был драйв, но мне недоставало достаточной глубины, чтобы воспринимать все всерьез, потому что где-то в глубине головы засела этакая маленькая штуковина, прыгающая вокруг, как демон, и подначивающая: «Фу-у, актерство для дебилов». Типа такая отмазка для самого себя. Чтобы не относиться ко всему слишком серьезно, а следовало бы. Я должен был обладать большей властью над своими демонами.
Ты точно знаешь, что как певца тебя будут судить гораздо более сурово. Я понятия не имею, есть ли у меня то, что нужно. Я прошел через весь этот самоанализ – более чем предостаточно, скажу я вам, но если оно у меня есть, я приму вызов. Никогда не мог перед ним устоять. То, что я творю с собой, мне очень тяжело дается, но если есть нечто, где я рискую столкнуться с полным и бесповоротным унижением и деградацией, – я в игре! Я нахожу это неотразимым. Вот что такое жизнь – череда потрясающих испытаний, и я вовсе не говорю о продаже души или об отрицании своего прошлого, настоящего или будущего. Я говорю лишь о том, что здесь есть над чем поработать. Иной способ донести то, что я хочу сказать, чем бы это ни было.
Вот чем я занимался более-менее серьезно, впервые за то время, как PiL оказалась в тупике с Virgin. Обсуждалась еще одна штука с Четвертым каналом в Британии относительно моего участия в качестве ведущего их пятничной вечерней молодежной программы «Слово». Но в таком случае с какой стати мне отказываться от того, чем я занимаюсь в музыке? Это был бы поцелуй смерти. Я считал, что быть телеведущим в поп-шоу – это терминальная стадия рака. Что ты получишь, когда все закончится? Я прекрасно понимаю, что есть много вещей, которые я мог бы попробовать в этой жизни, но, очевидно, участие в Celebrity Squares[384] к ним не относится.
Еще одним интересным проектом, появившимся в том году и принесшим желанный приток наличности, стало участие в серии рекламных плакатов пива Schlitz. Они прислали мне кучу ящиков пива, и, вот сюрприз, мне оно понравилось. Больших денег это не принесло, но и того было достаточно. Я заметил, что в жизни может случиться что-то, чего ты меньше всего ожидаешь, и надо проявить достаточно сообразительности, чтобы суметь это принять. Но речь, конечно, идет о правильных вещах.
За основу рекламы был взят этакий мусорный подход – собранная на постере нарезка событий, связанная с содержимым моего мусорного ведра. Ходили слухи, что Боб Дилан обращался в полицию, потому что содержимое его мусорного бака оказалось разграбленным так называемым исследователем контркультуры Эй Джеем Веберманом. Вот те и современный мир. Спасибо вам, хиппи! Даже наши мусорные баки нуждаются в навесных замках. И пусть это всякие штуки, которые мы выбрасываем, но они все равно наше личное дело. Пока я плачу налоги, чтобы мусорщики собирали мусор, это касается только меня.
Среди всех этих второстепенных вещей медленно всплывала идея о том, что Sex Pistols могут снова отправиться в гастрольный тур. В принципе, я согласился с этой задумкой. Мне показалось очень важным для нас четверых не допустить того, чтобы группа распалась навсегда по неправильным причинам – из-за уверток, инсинуаций, болтовни и подшучивания за кулисами, в результате отвратительного едкого менеджмента. Теперь, после суда, «Пистолз» была свободна от всего этого, так что, наконец, появилась возможность для маневра. На мой взгляд, вопрос в начале упирался в то, положить ли этому конец или завести настолько далеко, что продолжать станет невозможно. И любой из этих вариантов был мне очень интересен.
Первым человеком, с которым у меня состоялся серьезный телефонный разговор, стал Стив Джонс, и речь пошла о Глене Мэтлоке. Оказалось, что Глен в Лос-Анджелесе, и они встретились. Стив пытался убедить меня: «О нет, Глен больше не такой, каким был, у него все в порядке. Он не пьет, как раньше, с ним вполне можно иметь дело. По крайней мере, я нашел его таким». Поэтому я ответил типа: «Ладно, к чему ты клонишь?»
Стив убедил меня встретиться с Гленом в Лос-Анджелесе. Они приехали увидеться со мной в Венис-Бич, и мы прогулялись по пристани. Я показывал им лодки и вещи, которые мне нравятся по жизни, и, чудо из чудес, мы договорились!
Я подумал, если два таких человека, как Стив и Глен, смогли объединиться в одном проекте, это хорошее предзнаменование для всех нас, потому что эти двое никогда не смотрели друг другу в глаза. Никогда. Не припомню ни единого случая, чтобы Стив не насмехался над Гленом или не испытывал к нему неприязни, – и так было всегда. И наоборот. Причем вина здесь не только на мне: эти двое создавали напряжение, которое сквозило в рабочих отношениях между всеми нами. Пол всегда принимал сторону Стива, потому что они были очень близки. Но если группа намеревалась снова собраться вместе, я не желал бы видеть другого басиста. Поскольку Сид был не с нами, я сам хотел Глена.
Итак, встреча прошла хорошо, и мы, как обычно, были очень откровенны друг с другом. Между нами не так уж много недомолвок. Презрение находится прямо на поверхности, и поэтому с ним легко справиться. Гораздо более здоровый способ, чем хоронить все это и притворяться, будто мы хорошие друзья. В подобных ситуациях я предпочитаю иметь блестящие рабочие отношения, а не друзей. Друзья важны, но не в случае с этой группой.
Мы попытались дозвониться Полу в Англию и оставили сообщение на автоответчике, а потом пошли куда-нибудь перекусить, а он тем временем наговаривал нам ответные сообщения. Когда в конце концов я связался с ним через день или два, его отношение было очень дружелюбным. Я долго беседовал с ним, и это вернуло мне веру, будто еще есть что-то, что нужно спасать и восстанавливать.
Напряжение, вызванное всеми теми отвратительными вещами, которые нам пришлось пережить в ранние годы, ушло. Вся эта идея стала вполне достойной реализации. Я подумал: «Мне очень это нравится, я не хочу их подводить. Мы можем спасти это, но не навсегда – просто чтобы подтвердить качество, которое у нас тогда было, и доказать, что корни всех проблем группы, которые цвели и пахли, уходили в менеджмент, а это уже больше не вопрос».
И потому предполагалось, что это будет ситуация «свободного я». И все же, честно говоря, я был в ужасе от подобной перспективы. Главный вопрос, который обсуждался во время нашей беседы, заключался в том, что я не хотел, чтобы звучало слово «воссоединение». Я сказал: «Первое, что сделают эти придурки-журналисты, – назовут это воссоединением». Поэтому я изрядно переворошил свой словарный запас, чтобы найти подходящее определение. Я точно не рассматривал это как вос-соединение. От воссоединения в этом слове присутствовало только «вос-», остальное равнялось нулю. Тут все просто: оно либо есть, либо его нет. Воссоединения всем надоели и в нашем случае вызвали бы обвинение: «Да как вы посмели? Почему бы вам просто не убраться куда-подальше, мир сыт по горло такими, как вы».
В то время, конечно, все молодые да ранние, будучи сбитыми с толку разным негативом, пребывали в глубокой обиде: «У-у-у-у-у, какие вы старики древние! Разве это не прошло сто лет назад?» – и ни один из этих мудаков не обратил внимания на то, что все те свободы, благами которых они сейчас пользуются, завоевали для них мы. Если ты не хочешь нас слушать, заткнись и вали себе, оставь нас в покое.
Разве эйджизм не ужасная дрянь? И опять я о бедняге старичке Пите Таунсенде. Он отличный парень и хороший писатель, но эта фраза Пита: «Надеюсь, я умру раньше, чем состарюсь» – его преследует. И ее настолько неверно понимают. Я не думаю, что Таунсенд вообще хотел сказать что-то эйджисткое, но люди небольшого ума цепляются за эту фразу, а потом пытаются увековечить миф о том, что «музыка – только для молодых тупых подростков», поскольку благодаря такой позиции, конечно, музыкальные журналы и лейблы могут насильно скармливать вам все, что им угодно, используя шаблонных болванов, рассчитанных на то, чтобы произвести впечатление. Любой, кто демонстрирует хоть какое-то долголетие, очевидно, будет проигрывать, а это совсем не то, что нужно индустрии.
Поэтому не просите никого убраться подальше, спрятаться и все забросить. Только не тогда, когда они сделали какую-то качественную работу – даже если они просто написали одну песню, которая проникла в чью-то психику, не недооценивайте и не отрицайте. Это талант, это работа людей – побольше уважения! Я и сам совершал подобные преступления, когда был молод: «Что вы думаете о The Rolling Stones?» – спросила Джанет Стрит-Портер в телевизионном интервью. «Я не думаю», – ответил я. Это было абсолютной правдой, в тот момент я не думал о них. У меня было свое дело – «Пистолз». В этом не было никакой ненависти, и я, конечно, не просил их остановиться, хотя мне и приходило в голову, что идея бегать по сцене в сорок лет может показаться немного абсурдной.
Однако я сам преодолел сорокалетний рубеж и подумал: «Нет, это совсем не так, ты ошибаешься, Джон!» Никогда не сдавайся! Есть что-то ужасное в британской культуре, которая учит вас чепухе: «Просто прекрати, веди себя подобающе своему возрасту». Как только я твердо взял себя в руки и проанализировал вопрос, то понял, что это – отрицание собственной жизни! А ты должен прожить свою жизнь по полной, до той самой секунды, когда твое сердце остановится. И не позволяйте никому отнять это у вас.
Это было потрясающе. Мы разворошили осиное гнездо, вот что мы сделали. Ни одной другой группе на земле не пришлось иметь дело с таким негативом, как нам. После первого приступа эйфории это стало чем-то вроде испытания на выживание. Конечно, оно еще больше нас сблизило. Во многом это было великое дело, согласитесь – обернуть себе на пользу такой поток негатива. В «Пистолз» не так уж много жалости к себе. В этом отношении у нас было очень здоровое происхождение.