В храме я увидел нереальную картину: колонну японских школьниц в одинаковых клетчатых платьях, девочки были очень маленькие и вежливые, и учителя водили их туда-сюда. Все эти картинки, вместе взятые, производили ошеломляющее впечатление, и все под этими чудесными декоративными деревьями. А потом – обратно в отель, постараться вздремнуть перед выступлением. Если уж и говорить о гастролях с «Пистолз», это были самые чудесные моменты. Вовсе не обязательно сами концерты.
«На хуй королеву!» и «Аргентина, Аргентина!» – скандировала в Буэнос-Айресе бурлящая перед нами толпа. Всегда очень живенько проявляются антианглийские настроения в Аргентине! Я постарался покричать в ответ «el Presidente» и «Долой монархию». «Рад видеть тебя снова, Аргентина!» Во имя дипломатии Рэмбо вывесил у себя в комнате табличку: «Держись подальше от моей комнаты – Джонни Рэмбо. Боже, храни Фолклендские острова!»
Этот южноамериканский этап «Грязной прибыли» должен был стать последним, и вскоре все аргентинцы начали скандировать «God Save The Queen» – какой объединяющий момент, который мог обернуться целой кучей неприятностей. Там было полно футбольных фанатов, но у нас отлично сложились отношения, и мы поддерживали друг друга дружескими оскорблениями и всякими другими штуками. Отбросив языковые и политические барьеры, начиная с той глупой, бесполезной, бессмысленной Фолклендской войны, нам удалось найти общий язык, нам и зрителям. Восхитительный опыт, который я никогда не забуду.
Последняя ночь в Чили, в Сантьяго, побила все рекорды. В воздухе чувствовалось напряжение. Глядя вниз на эту огромную площадь, можно было наблюдать, как вооруженные полицейские принимают построение и каждый час выходят в своих мундирах, при оружии, и маршируют строевым шагом вокруг площади, трубя в трубы и размахивая флагами, а затем возвращаются и плотно закрывают ворота.
Мы беспокоились: «Объявится ли кто-нибудь на концерте? Есть ли интерес к нам в Чили?» Что ж, интерес был серьезный. Потребовалось очень много времени, чтобы хотя бы приблизиться к кварталу, в котором находилась концертная площадка, а потом еще больше, чтобы попасть туда, – там собрались такие массы людей, так много самых безумных панков, которых я когда-либо видел в своей жизни. На всех концертах были полные аншлаги: чилийцы с ирокезами, по-настоящему увлеченные, бросающие вызов полиции, с водометами, стреляющими по всему кварталу. Казалось, вот-вот разразится гражданская война, но, как ни странно, в самом забавном смысле. Я вроде как ощущал себя наблюдателем всеобщего хаоса, за создание которого я сам был частично ответственен!
Мы прохлаждались в гримерке час или два, но потом – на сцене, ого-го! Рев, грохот! Это были преданные парни и девушки, этакий потрясающий зверинец всех видов. В углу справа от меня свирепость, жар воплей и криков были ПРЕВОСХОДНЫ! Буквально как в аэродинамической трубе, только очень жарко и влажно. Слава богу, ни у кого не было запаха изо рта. Справа тусовалась целая куча людей, решивших раздеться донага. Так что там были нудисты и, на возвышении, танцующие диско «куколки»: пышные прически и тонна туши на ресницах, едва заметные топики, очень короткие юбки и высоченные каблуки. А еще настоящие панки и сумасшедшие футбольные фанаты, очень маленькие дети, вопящие со слезами на глазах от счастья, – ОБОЖАЮ!
И вот выхожу я, в своем прикиде: «горячие» штанцы от Dolce & Gabbana, черный облегающий маленький пластиковый жилет, тапочки Аладдина… и волосы, выкрашенные в цвета оранжево-голубого какаду. Рэмбо называл меня Джонни Куку.
Люди хотят, чтобы Джонни Роттен был в панковских регалиях, но они должны знать: это и есть панковские регалии, если их ношу я. Потому-то я и вышел в шмотках, которые постыдилась бы надеть Майли Сайрус. И я ощущал себя охуенно круто в этом прикиде, я исполнял песни ядовито и тщательно, одетый во все это. Любите меня, а не то, что на мне надето. Доходит?
С левой стороны сцены стояли полицейские со щитами и дубинками, однако главную проблему представляли полицейского вида местные секьюрити – точно не знаю, кто или что это было – они нападали на зрителей со своими мини-дубинками. Рэмбо пришлось очистить сцену от этой хулиганской охраны, прежде чем мы вышли. Но в самой собравшейся толпе не было ничего подобного. Они не отступали и вели себя реально восхитительно. Много раз я ходил сказать полиции, чтобы они это прекратили, и в конце концов полицейские сдались. Рэмбо, конечно, был занят с фанатами; они постоянно пытались проникнуть на сцену во время всего концерта.
Мы слышали, что некоторые фанаты, которые не смогли попасть внутрь, попытались проделать дыру в потолке и спуститься в зрительный зал – просто блестяще! Кому-то из них, возможно, даже это удалось. Я и правда обратил внимание на что-то странное во время выступления. Уверен, что видел маленькие куски штукатурки, летящие вниз.
Это был от начала и до конца сумасшедший, безумный, БЕЗУМНЫЙ концерт – один из лучших, которые я когда-либо давал в своей жизни. Песни ощущались правильными. Я пребывал в наикрутейшем состоянии, чувствуя единение с толпой – там творились вещи, достойные чертова Джонни Роттена! Группа тоже играла охерительно здорово, добрый старый панк.
Ближе к концу сета у Стива возникли проблемы с гитарой, и он ушел, не сказав никому из нас ни слова. Просто перестал играть и ушел. О-о-о-о, что это значит? Взял и оставил нас там с тысячами вопящих фанатов, но знаете что? Это все равно не имело значения. Толпа продолжала петь, и я пел вместе с ними а капелла. Нам отлично подпевали. Похоже, Стив не собирался возвращаться, но затем, я думаю, он понял, что его не хватились, и снова появился.
Потом мы ушли со сцены, как это обычно принято, в ожидании выхода на бис, поскольку необходимо было перевести дыхание и затянуться сигаретой. Так что мы спросили Стива, почему он смылся. «Ой, я порезал палец». Невероятно! И тут подошел Рэмбо и показал ему свою ногу. Мониторы были в металлических рамах, и он столкнулся с одним из них, когда снимал фанатов со сцены, и разрезал кожу до кости между коленом и лодыжкой – Джон просто приподнял этот огромный лоскут кожи, обнажив кость ноги.
Надо отдать должное Стиву, он сказал: «О боже, ладно!» Рэмбо взял у Фрэнки, тур-менеджера, рулон клейкой ленты, приклеил лоскут кожи, и мы пошли дальше. Выступление на бис оказалось гораздо более безумным, чем все, что мы делали до этого. Поистине удивительный опыт.
Дух товарищества, который я ощущал с группой и публикой, был потрясающим – вот в чем в первую очередь заключается весь смысл концертов. Такое бывало пару раз в том туре. И, позвольте мне заметить, случалось много раз, когда подобного не происходило, и ты чувствовал, будто опускаются ставни. Это заставляло тебя ощущать себя чужаком в своем собственном деле. Однако Чили – страна фантастическая, и очень жаль, что это был последний концерт.
На следующее утро Стив, Пол и Глен улетали отдельно от меня и Рэмбо и даже не попрощались, когда уехали. Это оставило у меня какой-то очень кислый осадок, но так уж все сложилось между нами. Просто недопустимо – особенно после такого концерта, боже мой! Неужели вы все должны пораньше лечь спать, а потом уйти, не попрощавшись? Видимо, да.
Мы с Рэмбо вместе добрались до таможни во Флориде, а потом у меня был стыковочный рейс до Лос-Анджелеса, а у него – до Мемфиса. Из-за раны на ноге его неохотно посадили в инвалидное кресло! Мне даже пришлось немного его прокатить, он терпеть этого не мог, но таким образом быстро прошел все досмотры. Когда я наконец покончил с формальностями, то столкнулся с ним в зале. Он шел по аэропорту без инвалидной коляски, и мы по-настоящему посмеялись и попрощались.
Этот момент я должен был бы разделить со своей группой, но они этого не позволили. Что я могу сказать? Это оставляет на тебе след.
Кто цензурирует цензоров? # 4Хотите мое тело?
У меня всегда были плохие зубы, начиная с ранней юности. Дантист – последнее место, куда пошел бы кто-либо из моей семьи. Место, где моим маме и папе удалили все зубы. Государство выделило им деньги на установку зубных протезов, которые, как им объявили, решат все их проблемы на всю оставшуюся жизнь.
Эта политика, совершенно очевидно направленная на то, чтобы избавить правительство от необходимости платить за надлежащую стоматологическую помощь, не создавала ничего, кроме проблем для пациентов, которые соглашались ей следовать.
Обычно после ужина, в девять или десять часов вечера, они вынимали зубы и вымачивали их в мерзкой жидкости – «Стераденте». Во всех остальных случаях гигиена зубов отсутствовала. И это не только мои мама и папа, так жили мои тети, дяди и все, кого я знал.
Однако едва только зубы удаляли, десны укорачивались, и требовался всевозможный липкий пластик, чтобы, скажем так, удержать протезы, потому что десны превращались в ничто. Каждый раз, когда люди смеялись, у них выпадали вставные челюсти. Еще больше проблем возникало, когда мама с папой устраивали у нас дома вечеринки. У них у всех вываливались зубы от танцев и от прыжков. Моя работа состояла не только в том, чтобы проигрывать пластинки, но и в том, чтобы находить зубы и выяснять, чьи они.
Так что вот как мне это представлялось: не нужно утруждать себя чисткой, потому что, когда я вырасту, у дантиста для меня будет готов новый набор зубов, и я смогу терять их на танцполе, как и все остальные. Поэтому я, естественно, дантистов избегал. И еще из-за боли. Дантисты тогда были очень жестоки. Да, Национальная служба здравоохранения предоставляла их услуги бесплатно, но стоимость детской травмы оказывалась неисчислимо больше.
Около тринадцати у меня случился очень плохой опыт посещения зубного врача. В школе у меня заболел зуб, причем так сильно, что я кричал от боли, и учителя записали меня на прием к местному дантисту. Врачиха оказалась сумасшедшей полькой, вся такая эсэсовская Брунгильда, с волосами, туго зачесанными назад и уложенными в пучок косами на затылке. Невысокая, пухленькая, очень светловолосая, очень немецкая в своем подходе к пациенту и очень, очень нервная. Она совершенно не хотела слушать, как ты визжишь от боли. У нее не было времени ни на кого из нас, детей. И эта врачиха пугала всех до обмо