Но, о боже, я все еще постоянно страдаю от этого дурацкого насморка. Мой сосед только что подстриг траву, что еще больше усугубило мои мучения. Я встаю очень рано и сразу принимаю чертовы лекарства, которые продаются без рецепта. Потому что здесь, в Лос-Анджелесе, стоит только подуть ветру, и пыльца немедля попадает мне прямо в ноздри. Бывают моменты, когда глаза становятся мокрыми, так слезятся и зудят, что возникает желание разодрать их ногтями. Да, мне самым буквальным образом хочется выцарапать себе глаза.
Я перепробовал все стандартные назальные спреи, но сейчас я использую в основном физиологический раствор поваренной соли, соленую воду, и только в ноздри. Ну или иду в сильно хлорированный бассейн, который, похоже, хорошо действует, просто выжигает всю гадость. На самом деле окрашивание волос – тоже отличный выход, потому что вы не можете не вдыхать пары отбеливателя, а это оказывается полезным. Так что мои ноздри изнутри самого светлого оттенка белого! Рецептурные препараты никогда не работают, они делают меня очень подавленным, усталым и ленивым, а я это ненавижу, поскольку и так истощен и ленив естественным образом.
После Psycho’s Path мне казалось бессмысленным пытаться записывать пластинки, потому что они бы ушли в никуда, но я выпустил довольно много музыки инкогнито. В основном это были танцевальные вещи, инструментальные, и я намеренно не афишировал свое имя. Я не записывал голос: не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, будто я заискиваю: «Надеюсь, вам понравится это мое новое направление». У меня тогда был период, когда я думал, что мое имя – яд. Но я люблю хорошую танцевальную музыку – ну, знаете, сходить в приличный танцевальный клуб. Было здорово услышать, как некоторые из моих грувов качают людей на танцполе, и никто не знал, что это я, – в чем заключалось особое, очень приятное удовольствие. Я делал людей счастливыми, но они не были бы столь счастливы, если бы знали, что с этим связано мое имя. Возможно, я и ошибаюсь, но в то время я чувствовал себя именно так.
Я не хочу перечислять здесь названия треков или что-то в этом роде. Больших хитов не было, зато я сделал много танцевальных. Мне нравилась анонимность. На самом деле, во всей этой культуре рейва анонимность была тем, что я любил больше всего. Жаль, что в итоге все свелось к суперзвездным диджеям, но в те ранние дни это было фантастически весело. Я полностью понимаю людей, говорящих, что в рейве присутствовал некий самопальный панковский дух, то, что мог сделать кто угодно, за то я и любил его. И реально это делал кто угодно. Привет, я могу быть кем угодно.
В этом заключалась фантастическая свобода, так зачем мне было возвращаться и мутить воду? Я думал, что совершил ошибку, записав много лет назад пластинку с Golden Palominos[393]. Я не хотел, чтобы кто-либо знал, что я на ней присутствую – я сделал версию какой-то старой песни калифорнийской сцены. И я был очень раздражен, когда, вернувшись в Лондон, столкнулся с Миком Джонсом из The Clash, очень компанейским человеком, и он типа: «Я слышал твой последний релиз». Я был в ярости! Я не хотел, чтобы об этом узнали. Это мое отношение, которое я на самом деле считаю вполне здравым. Он купил пластинку только потому, что знал, что на ней есть я, и это равно поражению. Я экспериментировал, но сила притяжения оказалась только в моем имени.
Это своего рода дилемма: должен ли я, выпуская пластинку, указывать свое имя и напоминать людям о том, кто это, кто я такой и что сделал? Я не знаю. Да, в таком случае ты всегда можешь заполучить звукозаписывающую компанию, желающую выпустить новый релиз, – и всегда менеджера! Что касается меня, то я был вполне счастлив, когда собрал PiL в Калифорнии, и предполагалось, что мы просто совершенно новая калифорнийская группа, – довольно долгое время! Никто здесь не знал, что мы имеем какое-то отношение к «Пистолз». Это было совершенно фантастично. Но когда этот кот вылез из мешка, я начал вести по радио в прямом эфире «Анархию», и мне это наскучило, потому что я понял, что публика подбирается по совершенно неправильным причинам. Удивительно, но в своей жизни я добился двух абсолютно разных аудиторий для двух крупных групп, в которых я участвовал, и в течение довольно долгого времени – особенно в Штатах и некоторых европейских странах – люди даже не осознавали, что перед ними один и тот же певец. Так что я был и Джонни Роттеном, и Джонни Лайдоном.
Вот с чем мне приходилось иметь дело. Как я смог «выйти сухим из воды». Только одна эта фраза, а в музыкальной прессе было очень много такого обо мне – они решили, будто все это какая-то тщательно продуманная мистификация или шутка с моей стороны. Что ж, если это и так, я смеялся не над вами; скорее, это была шутка над собой. Я вообще не вижу в том, что делаю, шуток. Я рассматриваю это со своей личной точки зрения как углубленный анализ не только того, как я работаю и действую как человек, но и как вы все, судя по вашим реакциям, действуете и поступаете. Под «вами» я подразумеваю обширное сообщество, называемое человеческой расой.
Из всех причин, по которым я перестал заниматься музыкой, самой важной было появление в нашем доме внуков Норы, Пабло и Педро. В 2000 г. они неожиданно переехали жить к нам на неопределенный срок. Их мать, Ариана, более известная как Ари из The Slits, воспитывала их в Кингстоне, на Ямайке, и в общем-то просто предоставила детей самим себе. Они были очень дикими и теперь нуждались в помощи и поддержке. В четырнадцать с половиной лет, когда близнецы к нам попали, они не умели ни читать, ни писать, ни даже плавать. Они не понимали речи и не могли формулировать правильных предложений.
Когда Ари отправлялась на гастроли, она таскала их с собой. Если у нее появлялся новый парень в другой стране, им приходилось переезжать туда вместе с нею. Они пребывали в постоянном замешательстве относительно того, где находится их дом. В Кингстоне ребята были окружены постоянно меняющимся составом женщин и бойфрендов – очень запутанное положение для мальчиков, пытающихся повзрослеть.
Близнецы останавливались у нас и раньше, много раз, и мы хорошо привыкли друг к другу. Мы с Норой, конечно, не планировали становиться приемными родителями, но суть заключалась в том, что близнецам реально необходима была помощь. Нельзя иметь детей в доме и не обращать на них внимания. А в нем эти двое нуждались особенно. Так и получается, что ты посвящаешь им свою жизнь.
Все эти события случились как гром среди ясного неба. Ари перебралась вместе с мальчиками в Нью-Йорк, и ситуация буквально взорвалась. Она сильно поссорилась с ними из-за денег, пропавших в ее нью-йоркской квартире. Я думаю, что во многом это было связано с бойфрендами и ее собственным окружением, да и она понятия не имела об их режиме дня и питания, и вообще о приготовлении для ребят пищи и тому подобного.
Ари позвонила Норе и заявила:
– Я не могу с ними справиться, я выгоняю их из дома!
– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила Нора. Мы поговорили, и, пока Ари все еще была на проводе, я сказал:
– Немедленно отправляй их сюда, мы о них позаботимся. Я не позволю бросить этих молодых людей из-за того, что тебя они не волнуют.
Так случилась большая ссора с Ари, и это надолго испортило отношения между нами. А с Норой у нее и так всегда все было сложно.
Мое сердце просто разрывалось за всех троих – близнецов и Ари. Мальчикам нужна была семья, и одному богу известно, куда бы их отправила Ари, если бы не мы с Норой. Их отдали бы кому-нибудь из ее многочисленных дальних друзей. Даже они, по-видимому, говорили ей, что ее образ жизни несовместим с воспитанием детей. Молодой матери очень трудно быть поп-звездой (я использую этот термин всего лишь удобства ради) и строить карьеру одновременно, признавая наличие у себя дома четырнадцатилетних близнецов, особенно на Ямайке. Тебе не двадцать один год, что бы там ты ни говорила прессе. Она многое отрицала, и это причиняло близнецам огромную боль, когда они росли.
Им было очень тяжело, а Ари жила своей растафарианской мечтой – женщина-воин, «спасай дельфинов» и все такое, – при этом проявляя полное пренебрежение к собственным детям. У нее просто не было на них времени – одинокая мать с либидо. Это очень трудно, и это жизнь. «Познакомьтесь с вашим новым папой». – «Нет, не хотим».
По многим причинам быть матерью-одиночкой оказалось для нее непосильным испытанием. Она решила, что Пабло и Педро неуправляемы. Ну, например, она собирала их волосы в дреды. «Мамочка, я не могу жить с такой прической, надо мной издеваются в школе». Ари могла вести себя как настоящий диктатор, очень неумолимый и жесткий.
Это почти не работает с детьми – следует позволить им найти себя. Ты не можешь заставлять носить дреды пятнадцатилетних подростков. Это просто не сработает, если только они не будут полностью подчинены диктату религиозных установок, что, конечно, абсолютно не так. Они такие нерелигиозные! Одна из вещей, которыми я очень в них горжусь.
Сколько раз я говорил: «Брось ты это, Ари, растафарианство – религия, которая не признает права женщин!» Все это время Ари жила за счет Норы. И при всем при том: «Я свободна!» Вот как? Кто-то всегда платит за такую свободу, и, к сожалению, этим человеком была Нора, на долю которой приходились постоянные финансовые затраты.
Имена близнецов были сущей нелепостью, придуманной Ари. Она не хотела называть детей именами из Библии, поэтому остановилась в своих поисках на Педро и Пабло, что на самом деле по-испански означает Петр и Павел. А-а-а-а-а! Хиппующие либеральные родители могут создавать та-а-а-кие проблемы своим детям. Близнецам пришлось очень трудно, потому что они не были мексиканцами и латиноамериканцами, а когда живешь в Лос-Анджелесе, это становится настоящей проблемой, поскольку автоматически предполагается, что они говорят по-испански. Не-е-е-т! Они отвечали на ямайском диалекте, и это как-то слабо работало. Но Ари было невдомек, что могут возникнуть такого рода трудности.