Мы быстро определили их в школу, и им оказалось очень трудно догнать класс, потому что они были практически неграмотны, реально очень сильно отставали. Ари считала, что образование – это «вавилонская система»[394]. Все это здорово и замечательно, но ты должен быть достаточно образован, чтобы это понять. Во многих отношениях лишение ребенка возможности получить образование гораздо больше развращает его и загоняет в «вавилонскую систему», делая его безработным. И, по сути, антисоциальным!
Им приходилось очень тяжело, когда они здесь учились. В то время у близнецов еще были дреды, потому что их мама настаивала. Для них это был сущий ад на земле – с ямайским акцентом в лос-анджелесской школе с высоким процентом детей мексиканских иммигрантов… Нелепость.
Мы с Норой сильно разошлись с Ари по поводу дредов. Одна из первых вещей, которую близнецы захотели сделать, переехав к нам жить, – их отрезать. Мальчишки были очень расстроены тем, что им пришлось пережить в школе, потому что это навешивало на них ярлык и заставляло выделяться из-за чего-то, чему они не вполне соответствовали. Это была не их система верований. Кроме того, в жару было крайне неудобно носить елозящий по затылку мешок с волосами. Я считаю, что любые религиозные проявления в любом человеческом существе должны быть результатом собственного осмысления мира, и поэтому мы дали им эту свободу. Мы разрешили близнецам срезать дреды! Это был самый счастливый день в их жизни, когда им больше не нужно было одеваться, подобно викторианским куклам, в соответствии с прихотями Ари.
Конечно, это довело Ариану до сумасшедше-бешеного умопомрачения. Она была в ярости. В этой ситуации я оказался плохим зайкой, но, знаете, в какой-то момент надо освобождать детей от своего диктата. Понимаете, это их жизнь. В шестнадцать лет они имели право определиться со своими взглядами, а самооценка очень важна. Именно так ты начинаешь заявлять о себе как о человеке. Конечно, дети будут делать глупые ошибки и выглядеть тупыми придурками, но это привилегия молодости, и вы не можете ее у них отнять. Нельзя обращаться со своими детьми так, будто они находятся в монастыре. Они не собственность, они на самом деле люди, которые имеют право на выбор, если им посчастливится получить хорошее руководство.
Бедняги, они прошли через ад, но взамен устроили ад нам. Им было очень трудно приспособиться к той солидарности, которую мы с Норой им предлагали. Это заставляло их чувствовать себя очень замкнутыми, поскольку они привыкли быть предоставленными самим себе. Приходилось им периодически напоминать: «Ну, мы не будем за это платить, так что забудьте». Им, как и всем детям, нужны были границы.
Вскоре мы переехали в Малибу в лучшую школу, чтобы помочь им наверстать упущенное. До этого момента своей жизни Пабло и Педро в основном учились в бесплатных школах и в школе Монтессори, которая следует принципам хиппи: «О, вы знаете, они будут работать в своем собственном темпе и однажды просто захотят учиться…» Этого – не – происходит. Она не воспитывает в них чувство независимости и драйва – совсем наоборот.
Так что, гмм, я сделал все, что мог. Я потратил довольно много времени, пытаясь помогать им с математикой. Боже, я, из всех людей! Я также занимался с ними структурой предложения, что значительно больше мне подходит. Затем, по мере прогресса в учебе, они начали узнавать вещи, которые мне были неизвестны, и это им очень помогло. «Чо? Ты чо, этово не знашь? Даже я знаю!» Я типа: «Боже, ты намного умнее меня!» Так в них формируется самоуважение. Правда, в основном речь шла о том, чтобы научить их уважать других.
Однажды, когда Норы не было дома, мне пришлось пойти на родительское собрание. Ха-ха, у меня там случился спор с учителем английского, который заявил мне, что структура предложения не имеет значения! «Что? Это вы говорите мне, автору песен?»
Так что близнецы были с нами все 2000-е гг., и они все еще так или иначе рядом с нами. Они пошли разными путями и теперь совершенно другие люди, хотя не думаю, чтобы они это полностью осознали. На мой взгляд, они пребывали в состоянии полного раздрая в течение многих лет, и это проблема, которую они пытаются решить и по сей день.
Кроме того, случилось так, что и младший сын Ари, Уилтон, переехал к нам жить. Он также не понимает, что такое руководящие принципы, потому что их у него никогда не было. «Это то, что мне надо!» – «Ну, а как насчет остальных? Почему мы должны страдать из-за того, чего хочешь ты?» Мы пытались привить ему сочувствие другим людям.
Вы должны знать, что я никогда не вел себя мстительно, обиженно или ревниво по отношению к Ари. Возможно, на сцене она была источником вдохновения для многих людей, но вот что в данном случае действительно имеет значение, так это то, что происходит, когда ты возвращаешься домой. Трудно заставить людей понять это, но такова незамысловатая бессмыслица поп-музыки. Это зверь, созданный нами самими, всеми, кто в этом замешан. Мы сами виноваты, что не показываем себя с более открытой стороны, но это очень трудно, потому что тебя судят каждый раз, когда ты выходишь на сцену, тебя судят в каждом интервью, в каждом публичном выступлении. Тебе нужен перерыв, и он случается только тогда, когда ты возвращаешься домой. И если только вы не сделаете из своего дома реалити-шоу Кардашьян с камерами, следующими за вами утром, днем и ночью, вы никогда по-настоящему не осознаете все полноту ситуации. Правда, тогда камеры становятся вашей реальностью, а это, в свою очередь, нереальность. Опять же пример Кардашьян.
Мы с Ари всегда глубоко уважали друг друга, всегда. Она много чего наговорила мне за эти годы, но кого это волнует? Мне было очень важно, что я навестил ее в больнице в 2010 г., за день до того, как рак в конце концов одолел ее, и она умерла. Какое это было фантастическое, удивительное воссоединение – мы пели вместе. Персонал очень великодушно с нами обошелся, потому что у нас обоих здоровые глотки, так что песни, которые мы распевали, были громкими! «Four Enclosed Walls» была номером один нашей программы, с этими «А-а-ал-ла-а-х». Я пытался попасть в ноты, но Ари была прекрасной певицей и очень хорошим музыкантом. Она отлично выступила, даже тогда.
Являясь главной жизненной целью для нас обоих, воспитание детей Ари стало почти удручающе познавательным: необходимо было сознавать, что они всегда стоят на первом месте. Это очень истощает творческий эгоизм артиста. Потому что в написании песен есть элемент эгоизма, роскошь говорить все что угодно. А теперь приходилось как-то соразмерять это с домашними ситуациями и сознавать, что ты, вероятно, немного не прав в этом отношении. Когда я разглагольствую и несу бред, есть и другие аспекты, которые необходимо учитывать, и учитывать их я должен.
Во всяком случае, это означает, что теперь я гораздо более вдумчив, когда сочиняю песню. Мне нравится вредить государственным институтам, но я не хочу причинять боль людям. Да, теперь у меня есть некоторая предусмотрительность, так сказать, перспектива для размышлений. У-у-у-у-у-у-у-у! Как сказать «Я очень хороший человек», не умирая со смеху? Откровенно говоря, если я буду ждать, пока это скажут другие, то рискую никогда не услышать. Где-то там всегда будет некий элемент, воображающий, будто я самый мерзкий ублюдок в мире. А почему бы и нет? Я полагаю, что во мне должен быть такой элемент, в некоторой степени, и хвала Богу за это, потому что это сделал он, офицер. Виноват не я, а Бог. Видите ли, это такая двуединая сила, типа «Бог создал меня, я – явление природы». – «Спасибо! Тогда вините Бога, это он виноват…»
В доме ощущался уют, когда рядом были дети. Я любил это время, потому что оно давало мне чувство семьи. Мне нравится, когда вокруг дети. Я один из тех людей – не всегда, но в основном, – кто не возражает против криков и воплей, визга и гвалта, пока я слышу в них счастье.
Однако ситуация с семьей Мартина, живущей во флигеле в Венис-Бич, через некоторое время стала невыносимой. Иногда попытка жить с членами семьи – пустая трата времени. Потому что в конце концов вы все вцепитесь друг другу в глотки, и такое панибратство может привести к всевозможным проблемам. В этом нет никакой ненависти, просто когда Мартин обзавелся семьей в непосредственной близости от нас, а потом появились близнецы – вокруг постепенно образовалась атмосфера зоопарка. Попробуй тут сосредоточиться. Иметь студию звукозаписи в комнате между кухней и гостиной все равно что пытаться сделать запись на станции метро.
Так что отношения постепенно накалялись, а необходимость работать над записью в своей собственной гостиной становилась для меня все менее и менее интересной. Это оборачивалось слишком большим посягательством на личную жизнь. И деться от этого было некуда. Бывают моменты, когда у тебя кончаются идеи, и нужно как-то избавиться от стресса. Небольшая передышка, которую ты никогда не получишь, если находишься в комнате, забитой под завязку всяким оборудованием. Там просто негде развернуться, так что домашняя студия звукозаписи – не самая хорошая идея. Если только у тебя нет сарая в глубине сада – чего-то, не связанного с тем местом, где ты постоянно живешь. Может, стоит получить какую-нибудь прирезку. Потому что подобные вещи отключают тебя от того самого, что привлекло сюда в первую очередь, – от любви. Любовь становится обременительной, а это неправильно.
У Мартина двое детей, и оба они сейчас работают здесь, в Лос-Анджелесе. Сам Мартин подрабатывает то тут, то там. Он очень рано получил американское гражданство. Брат решил, что никогда не захочет вернуться в Лондон. Там для него ничего не было. Понимаете, «no future». В буквальном смысле слова, просто никакой работы. Ничего. Никаких интересов. Из этой ловушки нет выхода. Монотонное существование в реальности муниципальных квартир – невероятно несправедливая вселенная, Британия. В итоге ты оказываешься втянутым в преступную жизнь, случайно, против своей воли. Это единственный способ заработать деньги.