говорил. И не важно, что ты ему скажешь, он стоял на своем. Полный бред.
ДЭЙВ ГУДМАН: Джон непредсказуем. Он подвержен совершенно разным настроениям. Он способен под настроение просидеть всю ночь за разговорами. Он не любит много спать. Любит хорошую еду. Любит выпить — «Гиннесс» или что-то другое — и начинает заводиться к людям. Подкалывает их, разводит дебаты. Некоторых людей он совершенно игнорирует, они тоску на него нагоняют и обламывают, а других он находит интересными и из штанов выпрыгивает, чтобы узнать о них больше.
В: А о чем он любит беседовать?
ДГ: О религии, как правило. Еще любит о своем прошлом рассказывать. Разные темы — немного об американской политике, просто о людях в целом, о людях с низким уровнем мышления, о положении в стране, о системе образования…
В: А что его расстраивает?
ДГ: Когда он не может гнуть свою линию, это расстраивает его, ну и еще дураки всякие. Но когда он в настроении, никому не удается и замечания вставить. Я помню, он как-то захотел сесть на переднее сиденье в нашем автобусе. Мы остановились у заправки. Все вышли наружу. А он сидел сзади — по-моему, он собирался после заправки сесть впереди, — но, когда он вернулся из туалета, кто-то другой уже сидел впереди, и ему пришлось лезть через переднее сиденье назад. А сидеть он хотел впереди. Думаю, это Глен ему сказал: «Иди назад», и мы тоже сказали: «Давай, нам надо успеть на сейшен, кончай возникать, не будь ребенком». А он аж вспыхнул весь от ярости. И мы потом только поняли, как это все смешно, когда все утихло через некоторое время.
Много у него разных настроений, и все это Джон. Знаешь, он может быть в хорошем настроении, а через минуту в плохом. Все это часть его стиля, который просто нужно понять и принять.
Иногда он бывал надоедливым. Если он был в настроении, а ты, к примеру, был немного не в себе и с трудом вел беседу, то, что бы ты ни говорил, он подхватывал каждое слово и обращал его против тебя, и ты чувствовал себя полным дураком. Или он совершенно игнорировал тебя в такой манере, что ты начинал думать: зачем вообще с ним разговаривать, пустая трата времени. А иногда он мог сам сказать: «Слушай, не хочешь засесть этак на ночь и поболтать? Я спать не хочу, давай?» И мы читали друг другу Библию, просто зачитывали кусочки и обсуждали их, что каждый о них думает.
…Лик самой энергии, жаждущей выхода, какая-то потаенная противоестественная гордыня.
Грэм Грин. «Брайтонский леденец»
…Даже Игги Поп в своей маниакальности не сравнится с Джонни Роттеном, пробирающим до дрожи, маниакальным, буйнопомешанным вокалистом, которого даже сам Бог вряд ли слыхивал.
Роттен разрывает горло на тысячи кусочков, лицом он держит ритм, и глаза горят совершенно сумасшедшим огнем. Он пугает до смерти. Он двигается по сцене в каких-то судорогах и конвульсиях, и кажется, что вот сейчас он вцепится в первого, кто заметит его свихнутое состояние.
В этом уродце есть свое обаяние. Хотя он не приплясывает, как Джеггер, и не берет таких нот, как Плант, за сорокаминутное выступление Роттен затрачивает больше усилий, чем вся группа «Led Zeppelin» за представление в три с половиной часа. Его глаза такие остекленевшие, а его угрозы так неправдоподобно реальны, что всерьез начинаешь гадать — не поселился ли в нем какой-то патологический монстр, проделывающий все это.
Росс Степлтон, «Sounds», 30 июля 1977 года
Она сказала с печальной убежденностью:
— Он проклят. Он знал, что делает. Ведь он тоже католик.
Он ответил мягко:
— Продажность лучшего есть худшее.
— Правда, отец?
— Я считаю, католик более других подвержен злу. Вероятно, потому, что мы верим в Него, мы больше других находимся в поле досягаемости дьявола. Но мы должны надеяться, — добавил он механически, — надеяться и молиться.
Грэм Грин. «Брайтонский леденец»
ГЛЕН МЭТЛОК: Джон, конечно, вполне серьезен, но на самом деле все это как бы понарошку. Хотя он и не подает виду, потому что в противном случае он будет разгадан. Если люди один раз поймут, что он их дурачит, он уже никогда не сможет быть таким крутым.
Он сидел совершенно спокойно, и его серые античные глаза таили, но не раскрывали тайны.
Грэм Грин. «Брайтонский леденец»
ДЖОННИ РОТТЕН (с приятелями): Знаешь, кто такой Малькольм? Пахан такой. А меня не надо контролировать, милейший.
В: Вот-вот, именно поэтому я и хочу узнать твою точку зрения — она, я думаю, отличается от малькольмовской…
ПРИЯТЕЛЬ: А мы потом сможем почитать твою хорошую и правдивую книгу.
ДР: Видимо, это будет страшная скучища. (Общий смех.)
В: Я так не думаю, потому что…
ДР: Как люди все-таки любят вранье. (Переходит на северный акцент.) Вот беда-то, ебтваю. (Обычным голосом.) Ведь так? Люди любят читать всю эту помойку: о, смотри, наркодилеры, торчки, оргии каждую ночь.
ЕЩЕ ОДИН ПРИЯТЕЛЬ: Ну, это не совсем хуйня. (Общий смех.)
В: Ты говорил, что пресса искажает твой образ. Можешь этого слегка коснуться?
ДР: Они либо преувеличивают — как мы отлично выступили таким-то вечером, либо совсем обсирают нас. Какие-то скрытые мотивы… Все эти люди из прессы, мы ведь не платим им, чтобы они пришли и посмотрели на нас, вот они и пишут свои гнилые статейки. Все они лицемеры и ублюдки, большинство из них. И они обсирают нас, потому что им вовремя не отстегнули бабки. И знаешь, первые, кто начал помогать нам, — у них просто возможность подвернулась начать делать себе имя. Это просто паразиты. Знаешь, они хотели за наш счет на север прокатиться, бесплатные отели, жратва, деньги. Что на это сказать? Хочешь писать о группе статью — пусть она будет охуенно честная, твое собственное мнение. И не жди, что тебе за нее заплатят.
В: Многие люди говорили мне, что такие люди, как Кэролайн Кун и Джон Ингэм, они действительно с большой благосклонностью о вас писали, они рисковали своей шеей, когда писали о вас впервые. Направлен ли против них твой критицизм?
ДР: Ко мне — с благосклонностью? Руку дружбы, что ли, протягивали? Если к нам относятся с благосклонностью, мы платим той же монетой. Даже если это такие же несчастные, как мы. Думаю, даже если они еще хуже. Джон Ингэм — он нормальный, а Кэролайн Кун — кто такая? Ничего не знаю. Она нарвалась на неприятности из-за того, что проявила к нам дружеское участие? Не надо говорить такой ерунды.
В: Ты часто критически высказывался про образование в стране в целом.
ДР: До хуя чего наговорил. Ага. Говенное оно.
В: А в каком смысле?
ДР: Да мозги тебе промывают, и все. Никакого образования. Ничему не учат. Всему сам учишься. А они просто мозги тебе залечивают. Пытаются подогнать под общий уровень. Чтобы в итоге получилась одна общая масса, которой легко управлять. Они не любят личностей. Им не нравится, если кто-то высовывается. Если у тебя в средней школе появится собственное мнение, они просто выебут тебя за это. А из таких как раз и вырастают те, кто любит насилие, большинство жуликов, преступников, ебаных марихуанщиков — как раз из тех, кого в школе хорошенько обломали.
ПРИЯТЕЛЬ: Да, точно.
ДР: Для них это единственный путь.
В: А твоя собственная школа в чем так уж провинилась? Ты ведь учился в католической школе, не так ли?
ДР: Ой, католическая… да эти школы еще хуже, они просто разрушают личность. Религия, религия, религия. Не позволяют иметь свою точку зрения. В двенадцать лет я так им и сказал: не хочу больше каждое утро толкаться в этом стаде баранов. Вот они и пытались выгнать меня из школы. (С ирландским акцентом.) Но это не очень-то демократично. (Обычным голосом.) И я вовсе не в восторге от того, как они учат сдавать экзамены. Это полнейший бред. Учат проваливаться. Я доказал это. Я считаю, что я с легкостью сдал экзамены именно потому, что вовсе не ходил в эту школу, когда они меня выгнали. Просто пришел и сдал экзамены.
В: Ты получил аттестат?
ДР: Да (пауза). У них нервишки тогда совсем сдали. Кажется, я даже не посмотрел свою школьную характеристику. И так понятно, что они там понаписали: ангел ада, наркоман. (Все, перебивая друг друга, предлагают свои версии.)
В: И ты сдал экзамен по английскому языку и литературе? Какие книги ты изучал?
ДР: Да не изучал я их. Так, разок прочел. И больше ни разу не прочту.
В: А что за книги?
ДР: (Мелодраматически.) «Макбет». (Утомленно.) Поэзия Китса. И еще там одна была (протяжно), «Брайтонский леденец», Грэм Грин. Абсолютная чушь. Смотри, я просто разок прочел ее, понял приблизительно, о чем она, и сделал выводы. Использует несколько умных словечек, которые вычитал прошлой ночью в словаре, и делает вид, будто все знает. Вот тебе и вся английская литература. (Приятели благодарно смеются.)
Просто дурят всех. История — то же самое. Я парочку дат запомнил и под дурачка косил: «Вскоре после этого», «Несколько месяцев спустя…» (Общее ржание.)
В: И что, все это повлияло на твое отношение к книгам и чтению? Я думаю, ты мог бы…
ДР: Да ничего на меня не повлияло. Не люблю читать вообще.
В: Не любишь?
ДР: Да это они отбили у меня всякую охоту. Они ни к чему не привили мне интереса. Уроки проводили по принципу: чем скучнее, тем лучше. Интереса никакого, просто отсиживаешь. Смешно и глупо.
ПРИЯТЕЛЬ: Да ты посмотри на этот класс, там же около сорока пяти ребят…
ДР: Главное, посмотри на учителя…
ПРИЯТЕЛЬ: В нашем классе…
ДР: Если учитель — старый скучный пидор, который ненавидит тебя, потому что ты моложе его, — это еще ничего. Кажется, один только урок был, где я никогда не дремал, всегда был настороже — это математика. Потому что сумасшедший ирландский ублюдок привык вдалбливать в нас свет знаний своей тросточкой. (Общий смех.) (С ирландским акцентом.) Это не смешно. (Смех стихает.) Он умер от рака. Все ненавидели его. Но как только он умер, все сразу: «О, он был такой хороший учитель». И на экзаменах у него были отличные результаты, потому что он подсказывал этот ебаный ответ.