Как говорит Питер Осборн, «фотография — это теологическая технология», потому что она осуществляет жест указания как след интеллигибельности материального мира.[3] След этот— добавочный смысл, ускользающий даже из всего того множества значений, намеренно вложенных в сообщение, в нашем случае — в террористический акт. Фотография «теологична» совсем не в фундаменталистском смысле слова. Такая теология, объясняя мир как пророческую интенцию, апеллирует к тексту, будь то Библия или Коран. Интерпретировать подобным образом — значит исключать материальный след фотографии, значение которого превосходит предопределение слова. Сила травматического воздействия образов разрушения находилась именно в этой точке: их кинематографичность сделала их ненамеренно актуальными, совершенно материальными и реальными. И реальность исказила символичность послания.
Когда гегемонии угрожают, она не терпит сложных значений. Но разнообразное множество в глобальной публичной сфере нуждается именно в сложности. Просто поразительна скорость, с которой все образы нью-йоркской катастрофы в течение недели редуцировались до одного-единствен-ного американского флага с единственной же подписью: «Нападение на американскую нацию». Грубо упрощая, президент Джордж Буш заявил: «Кто не с нами, тот против нас». Сотни тысяч демонстрантов, по всему миру выступавших за мир, были просто проигнорированы. Миллионы критикующих международную политику США и внутри страны, и за ее пределами подпали под подозрение.
Джордж Буш, которого все-таки остерегли после его первоначального угрожающего призыва к «крестовому походу» против «трусов», красноречиво говорил о необходимости четко различать два ислама: один — это великая и почитаемая религия, которая в течение многих веков была гуманизирующей силой и которой придерживается миллиард людей на Земле; второй же— просто прикрытие для уголовных террористических актов. Вот что еще сказал Буш: нельзя позволить маленькой группке терроризировать большинство. А мы, кто же мы есть, если не большинство, которое обе стороны вынуждают к тому, чтобы согласиться с убийством невинных гражданских лиц? Но выражение космополитического сознания в данный момент рассматривается как угроза той исключительной лояльности, которая нынче требуется. Нас заставили бояться.
Как уже давно замечено, террор порождает террор, бен Ладен и его сторонники действительно представляют собой угрозу, но угроза эта удваивается, когда ей противостоят теми же методами. «Фундаментальный парадокс» параноидального стиля американской политики, писал Ричард Хофштадтер в 1952 году, в эпоху «холодной войны», «состоит в имитации врага».[4] И теперь, в этом конкретном случае, действия противников зеркально отражают друг друга. Война не может существовать без такого отзеркаливания, оно обеспечивает создание единого пространства войны. В этом пространстве нас, запуганное множество, огромное большинство людей, вынуждают подчиняться затертому пониманию насилия и контрнасилия, нам запрещается вовлекать друг друга в общую публичную сферу. Тем из «нас», кто является американцем, по причине террористической атаки предъявлен ультиматум, наши защитники требуют, чтобы мы молчали о своем несогласии, безоговорочно положились на наших столь человечных лидеров и полностью доверяли тому, как они определяют наши интересы, дойдя до этого определения тайными (для нас) путями. Другим странам США предоставляют относительную свободу действий в соответствии с дипломатическим прагматизмом, однако одно условие обсуждению не подлежит: выступать против терроризма означает признавать законность применения Соединенными Штатами военной силы по всему миру для борьбы с террористами, а кто они такие — это единолично и тайно определяют сами Соединенные Штаты. Для мусульман на карту поставлено отнюдь не их право исповедовать ислам. На карту поставлено их право открыто противостоять — во имя ислама — террористическим акциям государств, как то: израильскому террору в отношении палестинцев и американскому террору в отношении гражданских лиц в Ираке. Но даже и секулярная критика уже оказывается под подозрением.
Могу ли я по-прежнему использовать здесь термин «Соединенные Штаты», «США»? Политика США? Насилие США? С 11 сентября, еще более чем прежде, мы должны — если хотим видеть ясно— видеть двойным зрением. Существуют две страны под названием США, и любой — будь то с левых или с правых позиций — политический анализ, претендующий на корректность, должен учитывать это разделение. Одна страна под названием США, гражданкой с правом голоса которой я являюсь, — это институционально демократическая республика. Конституция обязывает ее поддерживать баланс между властями — выборными чиновниками на местном и федеральном уровне, с одной стороны, а также между исполнительной, законодательной и судебной властями — с другой. Эта страна основывается на принципах свободы — не на пустой свободе масс-культурной посредственности и свободе потребительского выбора, — а на настоящих, человечных, я бы сказала, универсальных политических свободах — вероисповедания, слова, собраний, достойного правосудия и равенства перед законом, равенства, для установления которого потребовалось более двухсот лет гражданской борьбы и которое означает— не принимать в расчет половые и классовые различия, не оказывать предпочтения по половому признаку, не обращать внимания на расовое и этническое происхождение, и все это — ради того, чтобы утвердить и защитить как индивидуальное, так и коллективное разнообразие во всех мыслимых человеческих смыслах. Я с головой предана этим Соединенным Штатам, стране, которая исповедует такие идеалы — идеалы, ни в коей мере не являющиеся продуктом исключительно нашей истории, поскольку за них боролась вся глобальная публичная сфера. Но есть и другие Соединенные Штаты, которые я не могу держать под контролем, потому что эта страна по определению не является демократией и республикой. Я имею в виду государство национальной безопасности, которое было вызвано к жизни суверенным провозглашением «чрезвычайного положения» и которое образует бесконтрольную зону варварской и насильственной власти, действующей без демократического присмотра ради того, чтобы победить «врага», угрожающего не только и не столько его гражданам, сколько его суверенитету. Парадокс состоит в том, что это недемократическое государство притязает на власть над гражданами свободной и демократической страны.
Государство национальной безопасности США— это военная машина. Она не может обходиться без врага, который и легитимизирует ее; самая страшная для нее угроза — остаться без врага.[5] Но если война есть, пусть даже «холодная» или нынешняя неопределенная, но уже тотальная «война с терроризмом», то объявленное «чрезвычайное положение» служит оправданием для отмены прав и свобод граждан. Оно служит оправданием для ареста и содержания граждан под стражей без суда. Оно оправдывает убийства и бомбежки без контроля и ответственности. Оно оправдывает секретность, цензуру, монополию на сбор и распространение информации. Разумеется, это все практики тоталитарного государства.
Как я уже когда-то писала, неограниченная, неконтролируемая варварская зона власти — это потенциал государства, притязающего на суверенную власть и, соответственно, на монополию в области легитимированного применения насилия*. Отсюда вытекают два следствия. Первое: не важно, насколько демократична конституция государственного режима, поскольку суверенное государство всегда больше демократии и — соответственно — намного меньше. Второе: права человека, свободы и человеческая справедливость не могут состоять в исключительном владении одной страны или одной цивилизации. Они должны быть правами глобальными или же они — вообще не права.
Мы, в нашей рудиментарной демократии, которая поныне гордо именует себя «Соединенные Штаты Америки», сейчас получили возможность освободиться, перестать быть заложниками у государства национальной безопасности США, которое запачкало нашу репутацию и украло наше имя. Мы должны спросить себя: какие преимущества мы, граждане, и штатские и военные, получим от продолжения этой «неограниченной» войны с террором, если именно ее продолжение и ставит под угрозу наши жизни? Если американский образ жизни должен измениться, то пусть он меняется к лучшему. Давайте не будем умирать за систему, которая непропорционально эксплуатирует ресурсы планеты и непропорционально пожинает плоды этой эксплуатации, которая угрожает другим с высокомерием сверхдержавы и использует экономический подкуп, чтобы калечить только еще возникающую глобальную политику. Если война пришла на нашу землю, давайте будем вести ее мы сами, и не террористическим насилием, которое целями оправдывает средства, но тем божественным насилием, которое постиг Вальтер Беньямин, еврей и марксист: коллективным политическим действием, смертельным не для человеческих существ, а для мифических сил, ими правящих.
Джордж Буш настаивает: это не «холодная война», это новая война; цель ее не в том, чтобы защитить свободный мир, а защитить саму свободу (так же туманно определяя ее, как и войну). Хотя эту военную операцию Джордж Буш называет «первой войной двадцать первого века», она очень и очень похожа на военные акции, которые проводили США в прошлом. Мировые войны, специфическое безумие двадцатого века, были борьбой за территории. Суверенитет был геополитическим понятием. Враг располагался в пространственном измерении. Втом контексте защита «свободного мира» означала физическое действие— выталкивание врага из этого пространства, возведение линий обороны, депортацию сочувствующих врагу, преследование врага на его территории, географические запреты — короче говоря, нападение в пространстве и изоляцию.
В глобальной войне конфликт не имеет пространственных координат, факт чрезвычайно важный для воображаемого ландшафта. Поскольку «враг» не проживает на четко очерченной территории, то нет ничего геополитического, что можно было атаковать. То обстоятельство, что Соединенные Штаты тем не менее атакуют геополитическую территорию Афганистана, подчеркивает внутреннюю противоречивость ситуации. Мощь сверхдержавы все еще определяется в традиционных военных терминах. Но имманентный характер новой глобальности означает, что нет ничего, что находилось бы вне ее границ, и это с беспрецедентной жестокостью использовали террористы 11 сентября. Соединенные Штаты, напротив, в который раз используя старую тактику массированного военного нападения, выказывают все симптомы допотопного мышления.