Он ушел. И каждый день, строя свой бизнес, думал о Ларисе и казнил себя за то, что смалодушничал тогда. Если бы он рассказал ей все без утайки, отбросив ложную скромность и преодолев панический ужас перед происшедшим, все могло бы быть иначе…
Погрузившись в воспоминания, Ильина не чувствовала холода. Вода тем временем поднималась все выше. Вдруг что-то щелкнуло. Лариса прислушалась. Сначала она не могла понять, что произошло, а потом сообразила – перестала работать вытяжка.
– Ну все! Не утону, так задохнусь, – заплакала Ильина.
Она рыдала и не стеснялась своих слез. Все равно никто не видит…
Горстка оставшихся в живых сотрудников НИИ стояла вокруг пустой коробки из-под торта, в которой лежали бумажки, и тянула время. Никто не хотел быть первым.
– Предлагаю пропустить дам вперед, – нервно сказал Утюгов и пригладил свои седые волосы.
Вздохнув, Дрыгайло решительно запустила руку в коробку, перемешала бумажки и вытащила одну. Коллеги пристально следили за ее действиями.
– Пусто, – с облегчением сказала она, развернув белый прямоугольник.
Опять повисла пауза. Бумажек стало на одну меньше, а шансы вытащить «черную метку» увеличились.
– Ну ладно, надо быстрее решать проблему и идти в гараж к микроавтобусу, – сказал Виктор Коршунов, протянул руку и спокойно взял верхнюю бумажку.
– К сожалению или к счастью, но это не я, – сказал он, аккуратно разрывая белый клочок на части и высыпая мусор в корзину для бумаг.
Обстановка заметно накалилась. Теперь в коробке лежало всего пять листков.
– Двадцать процентов, – сказал Гришин. Он поднялся с дивана и теперь стоял и смотрел на коробку.
– Да, – сказала Марина Яковлевна, судорожным движением хватая одну из бумажек.
Она стояла, сжав ее в руке, и боялась развернуть листок. Ладонь Марины намокла от пота.
– Ну давайте же посмотрим, – подбодрил девушку Утюгов.
Марина разжала кулак. Бумага была абсолютно белой.
– Ну вот, а ты нервничала, – сказал Виктор, глядя на оставшихся четырех человек. Перед коробкой с тортом стояли Утюгов, вахтерша Василиса Егоровна, секретарша Соня Пчелкина и Алексей Гришин.
Пожав плечами, Алексей вытащил бумажку.
– Увы, мне не удастся сегодня совершить подвиг, – насмешливо сказал он. – Вы уверены, что звездочку нарисовать не забыли?
Марина Яковлевна отрицательно покачала головой.
– Она там, среди трех оставшихся, – тихо сказала инспекторша отдела кадров.
В этот момент Пчелкина всхлипнула, протянула руку и взяла одну из трех бумажек. Она развернула ее и почувствовала, как останавливается ее сердце. На листке была нарисована звезда.
– Кхм, – кашлянул Утюгов, – вот мы и выявили добровольца.
Соня молчала. Ее коллеги смотрели на девушку с интересом, как натуралисты на редкого зверька.
– Хорошо, – наконец кивнула секретарша, по щекам которой помимо воли потекли слезы, – я иду. Мне выдадут пистолет?
– Непременно, – тут же отозвался профессор. – В наших интересах, чтобы вы, Сонечка, продержались против крыс как можно дольше и увели их подальше от приемной.
Он подошел к сейфу, открыл его и достал пистолет Макарова.
– Как стрелять, знаете? – осведомился директор.
Виктор сделал два шага вперед и взял пистолет.
– Ей не надо этого знать, – объяснил он, – я пойду вместо нее.
– Дело ваше, – невозмутимо сказал профессор, – нам все равно.
– Но мне не все равно! – твердо сказала Соня. – Мы тянули жребий. И метка досталась мне. Все честно. Почему ты должен из-за меня умирать?
– Я думаю, – сказала Марина Яковлевна, чей третий глаз выплясывал над ее головой какой-то немыслимый танец, – что все дело в неземной красоте Пчелкиной. Которая, кстати, совершенно рукотворное чудо. Хочу напомнить, что сама по себе Соня – самая обычная дурнушка с торчащими вперед кривыми зубами и большими ушами. Так что ваша, Виктор, галантность тут несколько не к месту.
– Чушь собачья, – сказал Коршунов, – Соня хороший человек, а я все равно обречен. Еще полчаса без воды, и мне конец.
– Тогда пойдем вместе, – сказала Соня.
– Скатертью дорожка, – пробормотала Марина Яковлевна, надеясь, что ее никто не слышит.
Зинаида Валериевна встала со стула.
– Ладно уж, – сказала она громко, – живите, юные голубки, милуйтесь. А я, пожилая женщина, уже хорошенько пожившая на свете, пойду отвлекать крыс.
– Надо же, какие доблесть и благородство, – улыбнулась Василиса Егоровна. – Жизнь – это самое ценное, что у нас есть, – добавила она.
– А как же ум, честь и совесть? – не согласился Коршунов.
В этот момент дверь, обитую пупырчатой кожей доцента Зергутова, потряс сильный удар. Крысам надоело ждать, когда откроются двери приемной, и они решили ускорить этот процесс.
Еве было совсем худо. Мозгоед продолжал вяло ворочаться в ухе. К счастью, его силы таяли, но Ева, из уха которой продолжала течь кровь, также чувствовала себя все хуже и хуже.
– Я скоро утону, – сказала она, глядя на поднимающуюся воду. – Интересно: зачем Утюгову понадобилось меня еще и топить? По-моему, это перебор.
Она стояла с трудом. Ногам, погруженным в ледяную воду, было ужасно, до боли, холодно.
– Как бы мне оставить послание? – задумалась Ершова. – Я кое-кого подозреваю и хочу об этом сообщить. Впрочем, даже выбей я послание на стене, вряд ли кто-то когда-то откачает отсюда воду и прочитает текст.
«Надо было вовремя написать это в донесении», – горько подумала Ершова.
Впрочем, она боялась, что ее отзовут из института и вскроются ее проблемы с внешностью. Вздохнув, Ева потрогала жесткую черную шерсть на своем плече.
– Снявши голову, по волосам не плачут, – сострила девушка, чувствуя, как холодная вода поднимается все выше. – Я не хочу умирать, – сказала она тихо, – но меня почему-то никто не спрашивает.
Ершова уже совершенно не надеялась на спасение.
В здании НИИ ярко светились огни. В темном лесу, в котором было не видать ни зги, куб института выглядел совершенно чуждым элементом – эдаким приземистым многоглазым чудовищем. Полковник и Комиссаров подошли к забору и посмотрели на широкий бетонный двор, где стояли лужи. Ветер растянул тучи на небе, и в просвет между облаками светил месяц. Все выглядело мирным и спокойным. Внезапно тишину прорезал отчаянный крик. Рязанцев и стоявшее рядом с ним черное чудовище подскочили от неожиданности и посмотрели туда, откуда доносился шум.
По бетонным плитам к лесу бежал человек. Его белый лабораторный халат развевался. Из-под ног взлетали тучи брызг. А за мужчиной, настигая его, мчалась огромная белая крыса.
– Боже правый, – тихо сказал полковник и протер глаза.
Впрочем, он уже ничему не удивлялся.
Комиссаров метнулся вперед, как пружина. В три прыжка он добежал до крысы и перекусил ей позвоночник. Раздался хруст, и останки монстра упали в лужу, окрасив ее кровью. Потом полковник и бывший директор НИИ наклонились над пострадавшим. Но ему, к сожалению, помощь уже была не нужна. Человек был мертв. Он лежал на бетонных плитах, как большая поломанная кукла, глядя вверх на небо широко раскрытыми глазами, в которых отражался смертный ужас.
– Ему около пятидесяти, – сказал полковник. – Ты его знаешь?
Пес присмотрелся и отрицательно покачал головой. Рязанцев перекрестился и прочитал молитву. Сердце в его груди колотилось как бешеное. Потом полковник подошел к мертвой крысе и осмотрел ее.
– Жуткий монстр, – сказал он. – Да, в институте очень большие проблемы.
Откуда-то из глубины здания раздались выстрелы, потом крики.
Комиссаров тоже подошел к огромной мертвой крысе и внимательно рассмотрел ее, а потом поднял на Владимира Евгеньевича свои умные глаза.
«Похоже, ситуация в НИИ вышла из-под контроля, – подумал он, – впрочем, это было неизбежно. При том количестве уродов, которых бездумно клепала команда Утюгова, преследуя сиюминутные преступные цели, любая случайность должна была привести к трагедии. Так, видимо, и случилось».
Неслышной тенью Степан помчался по двору к пожарному выходу. Полковник бесшумно бежал за ним. Они подошли к двери, Рязанцев вскрыл замок, и они оказались в ярко освещенном коридоре первого этажа института. Там царила обманчивая тишина. Комиссаров почувствовал, как в родных стенах на него накатывает ностальгия, но расслабляться было нельзя, и зверь вновь собрался, сфокусировав внимание на звуках и запахах.
– Нам надо найти Еву, – сказал полковник зверю, прислушиваясь. – Но я не представляю, где она может быть. Обыскать весь НИИ мы не сможем. Она отправила мне SOS, и затем связь с ней прервалась.
Пес сел на задние лапы. Он думал.
– Если у Евы возник конфликт и ее раскрыли, – продолжал говорить полковник, – то ее, наверное, куда-то заперли. Тут есть подвал?
Зверь кивнул и встал. Подземные этажи действительно были самым подходящим местом для поисков.
– Пойдем, проверим, – сказал полковник. – А еще хорошо бы встретить по пути какого-нибудь живого сотрудника и выяснить, что здесь происходит.
В этот момент пес негромко зарычал. Рязанцев обернулся. По коридору шла огромная крыса с красными, налитыми кровью глазами. Владимир Евгеньевич вскинул руку с пистолетом. Комиссаров присел, сжавшись, как пружина. Крыса прыгнула. Она давно уже не встречала сопротивления и расслабилась. В тот же момент полковник выстрелил. Пуля попала крысе прямо в глаз. Почти одновременно Степан прыгнул вперед и сомкнул огромные челюсти на позвоночнике зверя. Раздался хруст, и мертвая крыса тяжело упала на пол.
«Минус два, – подумал Комиссаров, удивляясь, до чего же мерзкий вкус у генетически модифицированного зверя. – Интересно, сколько их тут всего?»
Он зубами ухватил полковника за рукав и потащил его к лифтам. Лестниц на подземных этажах не было. Отключив лифт, можно было мгновенно отрезать подвальные помещения от любого доступа.
– Солнце, воздух и зеленая трава – это такая роскошь, – сказала Лариса вслух. – Мы этого не замечаем: воздухом дышим, траву топчем, от солнца прячемся, но, когда посидишь вот так в тесной, темной, мокрой камере, начинаешь больше ценить простые человеческие радости.