Вспомнив, что больше всего на свете люблю мириться с Лиз Тирелли, я улыбнулся.
Но тем вечером я узнал еще кое-что. Я понял, что могу справиться с печалью, или злостью, или страхом, или любой другой болью, которая может мне встретиться. Я мог справиться с ней самостоятельно, один, без всякой помощи, если понадобится – уединившись в собственной ванной. Единственное, что требовалось, – это тряпка и ведро.
Я всерьез не задумывался над багажом, накопленным мною за последние несколько дней. Еще не задумывался. Просто тащил его за собой, сделав мысленную заметку позвать первого попавшегося коридорного. Только никто не появлялся. Я знал, что сделаю первым делом, когда вернусь домой. Либо залезу в ванну, либо…
Это мысль. Можно спуститься в гимнастический зал. Там есть борцовские куклы. Одну можно представить себе генералом, а другую его коротышкой– лизоблюдом. А после… Не знаю, что сделаю после, но, по крайней мере, условия справиться с собой там лучше, чем где-либо. У меня имелась довольно неплохая версия, кем была Голубая Фея или, по крайней мере, кто ее послал. Где-то по пути должны были вмешаться люди дяди Аиры. Едва ли кто-нибудь скажет мне правду, но это и неудивительно. Почему группа дяди Аиры сочла нас – меня? – заслуживающими спасения? Или, может быть, дело не во мне? Может быть, у дяди Аиры имелись некие причины быть заинтересованным в материалах, которые мы везли с собой?
Неприятная мысль. Проклятье! Еще один повод для злобы – образцы в наших ящиках были для них важнее наших жизней. Но не прошло и часа, как я сам поступил точно так же. Я решил, что пробы важнее, чем жизнь Рей-ли, и Уиллиг, и Локи. Хотя достаточно ясно предвидел последствия этого решения.
Долго же придется сидеть в ванне. Слишком много надо выплакать.
Личинка ядовитой жигалки – не паразит. Она выполняет в организме хозяина уникальную пищеварительную функцию.
В кишечнике личинки можно обнаружить большие колонии пищеварительных бактерий. Хотя каждая отдельная личинка обычно служит хозяином только для одного определенного вида микроорганизмов, таких видов среди пищеварительных бактерий насчитывается много. В пробах из желудков червей присутствовало в среднем по меньшей мере от двадцати до тридцати разновидностей микроорганизмов, активных в данном организме-хозяине.
Эти симбиотические микробы расщепляют молекулы целлюлозы до усвояемых молекул крахмала и Сахаров, позволяя питаться пищей, которая при других обстоятельствах не усваивается не только самими личинками жигалки, но организмом, в котором они находятся. Таким образом, бактерии помогают переваривать пищу сразу обоим своим хозяевам.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)
27 В ПУТИ
Удовлетворенность есть процесс восприятия собственной жизни, как бы она ни была плоха..
В Сан-Антонио мы пробыли на земле меньше пяти минут. Самолет подрулил к стоянке, гондола опустилась из грузового люка, ее дверь открылась, и безликая женщина в шлеме и очках указала на поджидающий вертолет. Она настойчиво, почти со злостью размахивала своим жезлом.
– Пошли, – скомандовал я, подхватив свой шлем и коробки.
Было ясно, что мы не дождемся здесь ни ответов на вопросы, ни вежливости.
– Вы хотите сказать, что мы даже не посетим Аламо? – • удивилась Лопец.
– Один из моих предков одержал здесь выдающуюся победу1.
– Оставь это на потом, маха2. Сейчас неподходящее время для шуток.
Я плечом подтолкнул ее в направлении вертушки, лениво рассекающей лопастями воздух. Наверное, пинок был сильнее, чем требовалось, но я пребывал не в лучших чувствах, и существовало еще одно дело, которым мне не терпелось заняться.
1 Во время Техасской войны за независимость мексиканцы осадили францисканскую миссию Аламо в Сан-Антонио и взяли ее 6 марта 1836 года, при этом весь гарнизон миссии погиб.
2 М а х а – женщина (исп.).
Я обратил внимание, что аэротакси не имеет никаких опознавательных знаков. Любопытно, но для каких-либо выводов маловато. Я залез в него с чувством изжоги в желудке. Думать о том, что ждет нас по приземлении в Хьюстоне, не хотелось.
Дверь захлопнулась за моей спиной, и мы поднялись в воздух, прежде чем я успел найти где сесть, не говоря уж о том, чтобы пристегнуться. Я упал в одно из передних кресел, обращенное спинкой к кабине пилотов. Оставшиеся в живых члены моего экипажа озадаченно смотрели на меня.
– Что, черт возьми, происходит? – спросил Зигель. Я покачал головой. Лучше им этого не знать.
Но Зигеля такой ответ не удовлетворил.
– Давайте говорите, капитан. Это не похоже на обычную процедуру. Нас должна была встретить команда, принимающая отчеты. И медицинское подразделение. – Помолчав секунду, он добавил: – И капеллан тоже.
Лопец хмыкнула.
– Да, что за выпады? Это неправильно.
Я вздохнул. Посмотрел на свои ботинки. Подумал, сильно ли будут вонять мои ноги, если я разуюсь. Интересно, существует ли способ расшнуровать их, находясь в другой комнате. Рассеянно почесал затылок. Одним словом, старался выглядеть немногословным добродушным капитаном. Потом снова встретился с ними глазами. Мое представление их не убедило. Тогда я пожал плечами и сказал: – Хотите послушать, что я думаю? Я думаю, что авиакомпания «Голубая Фея» нас не любит и не хочет увидеть еще раз.
– Но когда-нибудь, – спросил Зигель, – мы получим прямой ответ? – Кто-то хочет, чтобы мы не оставили следов. Чем меньше мы знаем, тем труднее кому-нибудь из нас проговориться.
– Не переведете ли вы это на нормальный язык? – попросила Валада, сняв шлем и откинув черные волосы с глаз. Она была здорово раздражена.
Я надул щеки и выпустил воздух, издав губами неприличный звук.
– Послушайте, я согласен с вами, да, здесь что-то происходит. Хотя одно абсолютно ясно: операция проводится втайне, и нам с вами не полагается этого знать.
– Почему вы так уверены?
– Потому что никто не сказал нам ни слова. Вот почему.
Валада, казалось, хотела запустить в меня своим шлемом. Но вместо этого повесила его на спинку соседнего кресла и сердито покачала головой.
– Это черт знает что, – сказала она. – Хоть это вы понимаете? Просто черт знает что.
– Прошу прощения, но мне известно не больше вашего. А строить догадки я не собираюсь.
Я приложил одну руку к уху, а другой показал на потолок, Валаду это не убедило. Зигель изрек тихое: «О!» А Лопец произнесла что-то по-испански, но слишком быстро, чтобы я успел перевести. Что-то насчет «cojones»1 и что-то насчет «la verdad»2.
Я обвел взглядом внутренность вертушки; это была серийная модель, не совсем военная, не совсем гражданская, не совсем правительственная – вообще никакая. Незаметная. Бросив шлем, я водрузил ноги на коробки, лежавшие передо мной. Внезапно в голову пришла мысль. Я оглянулся на стенку за моей спиной, и мне показалось, что я вижу телефон! Тоже не армейский! Обычная гражданская линия связи!
Вынув его из держателя, я набрал свой личный номер. Удивительно, но он работал. В трубке сразу послышался гудок. Я заколебался, водя пальцем по кнопкам. Кому позвонить первому?..
Лиз не ответила, а оставлять сообщение я не хотел. Проклятье! Кому бы еще? Данненфелзеру? Не очень хорошая идея. Соблазнительная, но неподходящая. О, я набрал номер Марано. Она ответила почти моментально: – Марано слушает.
1 «Яйца» (исп.).
2 Здесь: «брехня» (исп.).
– Это Маккарти, – тихо, но очень выразительно сказал я. – Что, черт возьми, с вами произошло?
– Капитан! – Она почти взвизгнула. – Где вы?
– В воздухе. – Я взглянул на часы. – Меньше чем через час будем дома. Куда ты делась?
– Мы получили специальный сигнал к отходу… – Ее голос звучал смущенно.
– Какой такой специальный сигнал?
– А? Разве вы его не получили? – Ее удивление было искренним.
– Подожди, – сказал я. – Расскажи мне, в чем он заключался.
– Это была шифровка – она пришла по красной линии. Прием не подтверждать, сохранять радиомолчание, не пытаться ни с кем связаться, а просто следовать в точку с такими-то координатами на максимально возможной скорости – для немедленной эвакуации.
– Мы не получали никакого сигнала, – произнес я, – по той простой причине, что его никто не посылал. Нас намеренно…
Я прикусил язык, чтобы не сказать еще чего-нибудь. Предполагалось, что гражданские линии связи не прослушиваются, но никто в это не верил.
– Э, послушай… – начал я. – Должно быть, произошла путаница. Дома я разберусь. Не переживай. И, э… – Я постарался говорить обычным тоном. – Наверное, тебе не стоит говорить об этом кому-нибудь, пока я кое-что не выясню, договорились?
– Есть, сэр. Я рада, что вы все в порядке… – И только тут она поняла, что, возможно, поспешила. – Э, вы все в порядке?..
Я замялся, не представляя, как ей рассказать. Марано поняла мое молчание. Ее голос упал.
– Насколько плохо? – спросила она.
– Очень плохо, – ответил я. Слова едва давались. – Рейли. И Уиллиг тоже. И Локи.
– О нет…
В трубке наступила долгая тишина, В конце концов я был вынужден спросить: – Лидия, ты еще здесь?
Она всхлипнула и с трудом выдавила: – Да, я здесь. Я виновата…
– Не надо. Э… потом поговорим, хорошо?
– Хорошо.
Судя по тону, Марано чувствовала себя так же паршиво, как и я.
– Связь кончаю. – Я отключился.
Сидя в кресле, я долго, нахмурившись, смотрел на те-лефон, потом снова набрал номер Лиз и на этот раз оставил сообщение, коротенькое. Не хотелось говорить сейчас обо всем, что я на самом деле чувствовал. Только не в присутствии своих подчиненных. Поэтому я просто сказал: «Я на пути домой. Нам надо о многом поговорить. М-м… я люблю тебя. Пожалуйста… будь на месте. Ты мне нужна. Очень».
Я повесил телефон на место и весь остаток такого трудного пути просидел молча.
Когда личинка жигалки достигает достаточно крупного размера, она перестает держаться за слизистую желудка хозяина, превращается в покрытую прочной неперевариваемой оболочкой куколку и, пройдя с пищевым комком через кишечный тракт, попадает с экскрементами наружу. Вскоре после экскреции, обычно через сутки, из куколки выходит взрослая ядовитая жигалка.