Обед длился часы. Или, возможно, целую вечность. Каждая перемена сопровождалась целым представлением, отдельным набором посуды и серебра, другим вином и бокалами для него. Даже бокалы были событием – высокие и узкие, плоские и широкие, глубокие и изящные. Я начал понимать, что означает обед из семи перемен. Каждая перемена обслуживалась соответствующим образом и в соответствующее время, чередуясь неспешно и красиво.
На закуску подали чудо из крошечных раковин гребешков в сладком розовом фруктовом соусе, которые нежились в объятиях сочных зеленых ломтиков авокадо. Тут же был французский паштет из гусиной печенки с трюфелями на тонких хрустящих тостах. Фейст, или Фауст, или как там его звали, открыл еще одну бутылку шампанского. На этот раз, по его словам, то была «Вдова Клико» – «Гран-Дам» двадцатилетней выдержки. Какой бы там дамой она ни была, она мне понравилась.
Капитан Харбо мило болтала с Лиз. Она обращалась к каждому из нас и сразу к обоим, как к супругам. Она заставила нас почувствовать, что мы муж и жена, почетные гости и члены королевской семьи – все одновременно. Я ощущал себя элегантным, как вино, которое мы пили, и пытался решить, можно ли чувствовать себя лучше. Но не мог. И перестал ломать себе голову.
Суп являл собой творение кондитера из охлажденной дыни с завитками из малинового варенья и маленькими розовыми цветочками, плавающими на поверхности. Я никогда в жизни не пробовал ничего подобного. Это могли бы подать на десерт, и я не заметил бы разницы. Фауст откупорил охлажденную до точно такой же температуры бутылку пятидесятилетнего «Фехленер Зонненюр фейнс-те Бееренауслезе». Он сказал, что это «настоящее вино, прекрасного цвета, средней бледности желто-золотистого» и что оно имеет «необычайно свежий цветочный букет и приглушенный острый аромат». Еще он сказал, что оно «элегантно». Лиз пригубила и согласно кивнула. Винцо было явно неплохое. Я тоже кивнул.
Беседа плавно перешла на тему о завтрашнем облете заражения Коари. С моего разрешения Лиз изложила капитану Харбо мои сегодняшние мысли насчет трансформации мандалы – и соответствующей трансформации восприятия, которую человечество тоже не должно сбрасывать со счетов. Капитан Харбо, казалось, была заинтригована и стала экзаменовать меня по сему предмету с неподдельным интересом. Но я не мог сказать ей больше того, что уже сообщил Лиз: – Если бы мы знали, что это за трансформация, мы бы ее уже заметили.
– Но тогда позвольте задать вопрос. Допустим, вы правы. Собственно, я надеюсь, что правы. Но предположим, что трансформация восприятия произойдет и это откроет нам дверь к тайнам хторранской экологии. Что дальше?
– Простите? Я не уверен, что понял ход вашей мысли.
Капитан Харбо пригубила вино и минуту наслаждалась его букетом. Когда она снова взглянула на меня, выражение ее лица стало еще более сосредоточенным.
– Вы считаете, что если мы поймем, как работают различные хторранские жизненные циклы, то сможем остановить заражение?
– Все зависит от того, что вы понимаете под словом «остановить». Я… Я не думаю, что мы когда-нибудь избавимся от него полностью. Не могу представить себе средство, с помощью которого можно было бы прочесать каждый квадратный метр планеты в поисках хторранских личинок и семян. Возможно, в будущем, но сейчас я не могу представить себе способ. Нет, не могу. Однако если вы подразумеваете держать под контролем или изолировать, тогда да, я верю, что это возможно. По крайней мере, хочу верить.
– Как?
Я вздохнул. Это крепкий орешек – один из тех, над которым и билось множество людей.
– Ну, военные решения – взрывай и жги – против биологического врага просто– напросто не работают. Значит… если мы собираемся держать его под контролем, то нам необходимо тоже какое-нибудь биологическое оружие.
– Например?
– Ну, если обнаружить какие-то жизненно важные биологические процессы, которые можно прерывать, то подойдет использование гормонов. Например, гормона созревания, или спаривания, или чего-нибудь в этом роде, что могло бы сбивать их с толку и не давать до конца созревать или спариваться. С земными насекомыми это получается. Может быть, удастся обнаружить или создать какой-то вирус – эквивалент ВИЧ или что-нибудь подобное. Если обнаружить ключевые организмы или найти их биологическую слабость, то можно… я не знаю. Как найти ахиллесову пяту у червя?
– Вы говорите о Хторре, словно это единое существо.
– Может быть, и так, – сказал я. – Мы должны учитывать каждую возможность. Может быть, любое существо в их экологии – лишь другая форма одного существа.
– Интересная мысль.
– Не такая уж и новая. Даже ведется постоянный ДНК-скриннинг для изучения такой возможности. Многие хторранские создания, похоже, имеют очень близкие генотипы. Мы по-прежнему наблюдаем за этим. Но как бы то ни было – я возвращаюсь к вашему вопросу, – вторжение не кажется мне случайным. Слишком хорошо все организовано. И слишком много новых организмов появляется почти из ниоткуда и всегда в то время, когда экология для них готова. Я думаю, туг что-то кроется. Мне кажется, что ключ к разгадке – в мандалах. Если мы найдем какую-то вещь, или существо, или вид, или процесс, или что бы то ни было, лежащее в центре всего, и если нам удастся выяснить, что это такое и как оно работает, и если мы каким-то образом сумеем нарушить эту работу, тогда, возможно, удастся разбить их экологию на составляющие и в дальнейшем не давать им объединяться в крупные опустошительные структуры, например гнезда-мандалы.
– А разве гнезда и в самом деле действуют столь уж опустошительно?
– По сравнению с отдельно расселяющимися видами, известными нам на сегодня, – сказать трудно. Но, по крайней мере, образуя мандалу, они собираются вместе. И похоже, мы начинаем видеть, что отдельные организмы намного менее опасны для человека в составе мандалы. В отличие от диких особей или стай. Возможно, мандала намного безопаснее бродячих червей, тысяченожек и волочащихся деревьев. Сказать трудно.
Мы ненадолго замолчали, пока официанты подавали салат – перед каждым из нас оказался маленький айсберг из хрусткой розетки салата-латука, какого теперь и не найдешь, а на ложе его листьев слоями красовались сочные красные помидоры, кружочки свежих огурцов, сочный нарезанный лук, и все это было приправлено острыми и кислыми травами, придававшими этому произведению кулинарного искусства явно китайский аромат. По краям тарелок лежали съедобные белые цветки.
Хлеб к салату подали трех сортов. Лично я нацелился на рогалики и сметанные лепешки. Масло было настоящее! Какое-то время мы не разговаривали, просто наслаждаясь запахами. Мы с Лиз по очереди восклицали, какие свежие овощи и сладкие помидоры с огурцами. Вино было старое, еще дохторранское – коллекционный белый «Совиньон» из Калинских погребов в округе Марин. Фауст сказал, что он прекрасно подходит ко всему, а с салатом просто восхитителен. Я начал прислушиваться к его замечаниям и мотать на ус, что с чем надо пить.
Нас обнесли маленькими чашечками шербета из мускусной дыни, чтобы мы сполоснули небо, и потом подали рыбу – потрясающе оформленное блюдо сашими. Там были тонюсенькие ломтики тунца, постные и жирные, морской окунь, сладкий желтопер, морские ушки, гигантские разиньки и даже свежий лосось с таким острым ароматом, что им можно было порезаться! Я был слишком удивлен, чтобы спросить, откуда взялась свежая сырая рыба. Фауст налил нам по бокалу коллекционного шардонне «Роузмаунт Истейт Хантерс Вэлли» из Нового Южного Уэльса. В ответ на мой вопрос: «У вас нет горячего саке?» – он лишь нахмурился и отрицательно покачал головой. Не исключено, что его передернуло.
Через некоторое время беседа снова вернулась к ман-дале. Капитан Харбо обратилась к Лиз: – Как, по-вашему, будет выглядеть послевоенный мир? Лиз покачала головой.
– Не могу даже представить. Или, возможно, не хочу. Вы заранее уверены, что мы найдем здесь что-то такое, что переломит ход войны и остановит расползание хтор-ранской экологии? Надеюсь, вы правы. Но я думаю, что прав Джим. – Она потянулась и нежно пожала мою руку. – Я не верю, что мир когда-нибудь совершенно освободится от хторран. Не верю, что люди когда-нибудь перестанут сражаться с червями. Так что, скорее всего, сохранится состояние приглушенной войны. Я не верю…
Она оборвала себя на полуслове, взяла бокал с водой и долго пила. Потом аккуратно поставила бокал обратно на стол, и почти в тот же момент вперед шагнул стюард, чтобы наполнить его снова. Лиз снова потянулась за бокалом и стала вертеть его в пальцах, задумчиво глядя, как меняется мозаика из кубиков льда в воде, словно оценивая картину, стоявшую перед ее мысленным взором. Мы с капитаном Харбо терпеливо ждали.
Наконец Лиз сделала еще глоток.
– Это настолько просто, что мы считаем это само собой разумеющимся. Чистая вода. – Потом, вспомнив, где мы находимся, она снова взглянула на капитана Харбо. – Вы хотите знать правду? Я военнослужащая. Мне известно, какую позицию занимает армия. Мы взрываем, сжигаем и не допускаем мысли о поражении. Кастер не был побежден, как вы знаете. Убит, но не побежден. Это одна точка зрения. Другая – и это только личное ощущение – заключается в том, что мы можем найти способ сосуществовать с Хторром, потому что другой жизни не будет. – А потом она добавила: – Простите. Наверное, это очень неприятная мысль, а сегодня у нас необыкновенный вечер.
Капитан Харбо не обратила внимания на последние слова Лиз и повернулась ко мне.
– А вы разделяете такую точку зрения, Джим? Я слегка пожал плечами, покачал головой.
– Не знаю. – И снова сжал руку Лиз. – Но я знаю, что верю в наше будущее. Должен верить. Иначе какой смысл жениться?
Лиз слабо улыбнулась, расстроенная разговором, но спустя несколько секунд снова расслабилась.
Капитан Харбо не отводила от меня пристального взгляда.
– Каким образом, по-вашему, люди смогут сосуществовать с Хторром? – спросила она.
– Не знаю, – спокойно ответил я.