Элис попыталась сделать серьезное лицо, но из этого ничего не вышло, и она рассмеялась.
– Какой ты злой!
– Объективный, возможно, но не злой. Я не говорю, что у него болезнь Альцгеймера, но выглядит он так, словно ему нужна карта, чтобы добраться до ванной.
– А где все остальные? Городок будто вымер.
– Возможно, у них праздничный обед в «Грэндже» или карточный турнир в «Восточной звезде». – Джон потянулся. Посмотрел на тарелку Элис. – Что-то ты плохо ешь, милая.
– У милой нет аппетита.
– Говорю тебе, это шутка. – Джон взял жену за руки. – Взбодрись.
– Ты действительно… действительно в этом уверен?
– Действительно. Сама подумай: каждые семь лет в Уиллоу, штат Мэн, выпадает жабий дождь? Бред собачий.
Она попыталась улыбнуться.
– Не дождь. Ливень.
– Знаешь, по-моему, они стремятся не отставать от рыбаков: если уж врать, то по-большому. В молодости я участвовал в предвыборной кампании. Мы охотились за пиратскими плакатами. Так вот, по рассказам выходило, что каждый сдирал их тысячами. Главное – не принимать эти россказни близко к сердцу.
– Но по поведению женщины не чувствовалось, что она шутит. Признаюсь тебе, Джонни, она меня напугала.
Обычно добродушное лицо Джона Грехэма закаменело.
– Я знаю. – Он собрал на поднос грязную посуду и салфетки. – И им придется за это извиниться. Я, конечно, не против шуток, но когда кто-то пугает мою жену… черт, да они и меня напугали, а уже это никуда не годится. Возвращаемся?
– А дорогу ты найдешь?
Он заулыбался.
– Я бросал хлебные крошки.
– До чего же ты умен, дорогой. – Она встала, тоже улыбнулась, отчего настроение у Джона сразу улучшилось, глубоко вдохнула (при этом футболка так соблазнительно обтянула грудь), шумно выдохнула. – И влажность, похоже, уменьшилась.
– Да. – Джон сбросил грязную одноразовую посуду и салфетки в контейнер для мусора, подмигнул жене. – Видать, сезон дождя закончился раньше обещанного.Но к тому времени, когда они повернули на Хемпстид-роуд, влажность вновь взяла свое. Джону казалось, что его футболку вымочили в ведре. Небо, окрасившееся в закатные цвета, оставалось чистым, но Джон чувствовал, что мог бы сосать воду из воздуха, если б обзавелся соломинкой.
Кроме Хемпстид Плейс на дороге стоял только один дом, у подножия холма, на который им предстояло подняться. Когда они проезжали мимо, Джон увидел в окне женщину. Застыв, как изваяние, она наблюдала за ними.
– А вот и двоюродная бабушка твоей подруги Милли, – прокомментировал Джон. – Стоит на стреме, чтобы засечь наше прибытие и незамедлительно доложить об этом своим друзьям, которые дожидаются ее звонка в магазине. Интересно, если мы задержимся подольше, они побалуют нас мешочками хохота, пукающими сиденьями, клацающими зубами и другими страшилками?– Этот пес – живое пукающее сиденье.
Джон рассмеялся и кивнул.
Пять минут спустя они сворачивали на подъездную дорожку. Она заросла травой и сорняками, и Джон решил, что первым делом ее надо расчистить. Хемпстид Плейс строили не одно поколение. За большим деревенским домом располагался большущий амбар, между ними – три сарая. Два из них заросли плющом.
С холма открывался великолепный вид на город, особенно в такой ясный вечер. Джон еще задался вопросом, как может воздух оставаться таким прозрачным при столь высокой влажности. Элис подошла к нему, они постояли, обнявшись, глядя как холмы, уходящие к Огасте, растворяются в сумерках.
– Как красиво, – прошептала Элис.
– Прислушайся.
В пятидесяти ярдах от амбара начиналось небольшое болотце, все в высокой траве и камышах, и оттуда доносилось довольное кваканье.
– Ну вот, лягушки уже на месте, – прокомментировала Элис.
– Но не жабы. – Он посмотрел на чистое небо, на котором яркой точкой уже проклюнулась Венера. – Вон они, Элис! Над головой! Тучи жаб!
Она рассмеялась.
– Сегодня ночью над маленьким городком Уиллоу, – начал вещать Джон голосом радиодиктора, – холодный фронт жаб столкнулся с теплым фронтом тритонов. В результате…
Элис двинула его в бок.
– Угомонись. Пошли в дом.
Они пошли. Не включили свет. Не включили телевизор. Сразу улеглись в постель.
Час спустя удар по крыше вырвал Элис из сладкого сна. Она приподнялась, прислушиваясь.
– Что это, Джон?
– Спи, – пробурчал тот, переворачиваясь на другой бок.
Жабы, подумала Элис, с губ сорвался смешок… нервный смешок. Она встала, подошла к окну, но посмотрела не на землю, куда могло что-то упасть, а на небо.
По-прежнему безоблачное, усеянное миллиардами звезд. Ее буквально гипнотизировала их молчаливая красота.
Бум.
Элис отпрянула от окна, вскинула глаза к потолку. На крышу опять что-то упало.
– Джон! Джонни! Просыпайся!
– А? Что? – Он сел, приглаживая всклоченные волосы.
– Началось. – Элис хихикнула. – Лягушачий дождь.
– Жабий, – поправил он ее. – Элис, что ты такое го…
Бум-бум.
Он обвел глазами спальню, перебросил ноги через край кровати.
– Это же нелепо. – В голосе слышалась злость.
– Ты о чем?
Бум-дзинъ! Внизу разбилось стекло.
– Черт побери. – Он встал, сдернул со спинки стула джинсы. – Это уже перебор… гребаный перебор.
Еще несколько мягких ударов по крыше, по стенам дома. Элис прижалась к мужу.
– Что это?
– Я думаю, эта безумная женщина и, возможно, старик и несколько их друзей что-то бросают в дом. И собираюсь это прекратить. Немедленно. Может, у них принято так встречать приезжих, но…
БАХ! ДЗИНЫ Из кухни.
– ЧЕРТ ПОБЕРИ! – проревел Джон и выбежал в коридор.
– Не оставляй меня одну! – воскликнула Элис, бросилась следом.
Он включил свет в коридоре, прежде чем спуститься по лестнице. Удары по крыше и стенам множились, и Элис успела подумать: «Сколько же народу пришло из города? Зачем они это делают? Что бросают? Камни, завернутые в тряпки»?
Джон уже спустился вниз, направился в гостиную. Из большого окна открывался тот самый вид, которым они любовались вечером, стоя у автомобиля. Но теперь путь к окну преграждали осколки стекла рассыпанные по ковру. И Джон, не сделав и двух шагов, остановился, вспомнив, что он босиком. Поначалу не мог решить, что же ему делать, а потом увидел какой-то темный предмет, лежащий среди осколков, наверное, булыжник, разбивший стекло, и побагровел от ярости. Наверное, бросился бы к окну, невзирая на осколки, но тут булыжник дернулся.
Это же не булыжник, подумал Джон. Это…
– Джон? – позвала Элис. Дом уже гудел от ударов. Его словно бомбардировали большими, подтаившими градинами. – Джон, что это?
– Жаба, – тупо ответил он, глядя на дергающееся существо среди осколков стекла.
А потом посмотрел в окно. И обомлел от ужаса. Он уже не видел ни холмов, ни горизонта, ни звезд. Черт, да он едва различал амбар, от которого дом отделяли каких-то сорок футов.
Воздух вибрировал от падающих жаб. Три из них влетели в разбитое окно. Одна приземлилась на пол, неподалеку от своей дергающейся подруги. Напоролась на острый осколок, и из нее во все стороны растеклась черная жижа.
Элис закричала.
Две другие запутались в занавесях, закачались под легким ветерком. Одной удалось освободиться. Она мягко приземлилась на все четыре лапки и запрыгала к Джону.
Тот пошарил рукой по стене. Нащупал выключатель, повернул.
По засыпанному осколками ковру к нему приближалась жаба… но необычная жаба. Зеленовато-черная, слишком крупная, слишком тяжелая. Большие выпученные черно-золотистые глаза размерами не уступали куриному яйцу. Но более всего Джона поразила пасть, усеянная страшными, острыми зубами.
Жаба сипло квакнула и подскочила, словно на пружинах, держа курс на Джона. А за ней через окно в гостиную сыпались все новые жабы. Те, что падали на пол, умирали или калечились, но многие, используя занавеску, как страховочную сеть, приземлялись целыми и невредимыми.
– Уходи отсюда! – крикнул Джон жене и попытался врезать по жабе ногой. Бред, конечно, но ведь она нападала на него. И ноги не испугалась, не отпрыгнула. Наоборот, раскрыла пасть и ее бесчисленные зубы сомкнулись на пальцах Джона. Дикая, яростная боль пронзила ногу. Инстинктивно развернулся в пол-оборота и изо всей силы ударил ногой по стене. Почувствовал, как ломаются кости пальцев, но и жабу размазало по стене, черная кровь брызнула во все стороны. Пальцы сразу начали распухать.
Остолбеневшая Элис так и застыла у двери в гостиную. Она слышала, что окна теперь бьются во всех комнатах. На ней была одна из футболок Джона, которую она надела после того, как они с Джоном отменно потрахались, и теперь она обеими руками сжимала ее у шеи. Воздух наполняло отвратительное кваканье.
– Уходи отсюда, Элис! – повторил Джон. Повернулся, тряся ногой. Жаба, укусившая его, умерла, но висела на ноге, вцепившись в нее зубами, похожими на рыболовные крючки. На этот раз Джон пнул воздух, будто отбивая футбольный мяч, и жаба слетела с его ноги.
Теперь выцветший ковер гостиной усеивали эти зеленовато-черные твари. И все они прыгали к ним.
Джон бросился к двери. Наступил на одну из жаб, раздавил ее и, поскользнувшись на черном желе, едва не упал. Элис отпустила футболку и успела поддержать его. Вдвоем они вывалились в коридор и Джон захлопнул дверь, аккурат в тот самый момент, когда одна жаба прыгнула следом за ними. Дверь разрубила ее пополам. Передняя часть упала на пол. Зубастая пасть открывалась и закрывалась, выпученные глаза таращились на них.
Элис закрыла лицо руками и завыла. Джон попытался ее обнять. Она затрясла головой и подалась назад, волосы упали на руки.
Удары по крыше продолжались, но куда больше их пугало кваканье, доносящееся со всех сторон. Он вспомнил, как старик, сидевший на крыльце магазина в кресле-качалке, посоветовал напоследок: «Неплохо бы и захлопнуть ставни».
Господи, ну почему я ему не поверил?