– Ограничиваешь себя?
– Да. Обычно за ленчем выкуриваю одну, а вот сегодня – две. Ты меня чертовски напугал, знаешь ли.
– Я сам напугался.
Подошел бармен, и Пирсон с интересом наблюдал, как он пытается обойти стороной струйку дыма, поднимающуюся от сигареты. Наверное, он не отдает себе отчета… но, если я выпущу дым ему в лицо, готов спорить, он выпрыгнет из штанов и закатит скандал.
– Чем могу вам помочь, господа?
Не спрашивая у Пирсона, Дьюк заказал два стакана «Сэм Адамса». Когда бармен отошел, повернулся к Пирсону:
– Залпом не пей. Напиваться нам нельзя. По-хорошему, вообще следовало обойтись без спиртного.
Пирсон кивнул, бросил на стойку пятерку, когда бармен принес пиво. Глотнул, затянулся сигаретой. Некоторые утверждали, что сигарета лучше всего идет после еды, но Пирсон не мог с ними согласиться. Он твердо верил, что змей подсунул Еве не яблоко, а стакан пива и сигарету.
– Как ты пытался бросить курить? – спросил Дьюк. – Имплантаты? Гипноз? Сила воли? Глядя на тебя, я бы поставил на имплантаты.
Если таким поворотом разговора Дьюк хотел поднять Пирсону настроение, у него ничего не вышло. В этот день Пирсон слишком много думал о курении.
– Да, имплантаты, – кивнул Пирсон. – Ходил с ними два года, после рождения дочери. Как только увидел ее в роддоме, так сразу решил, что брошу курить. Разве я мог каждый день выкуривать по сорок-пятьдесят сигарет, возложив на себя ответственность за только что родившегося человечка, которую предстояло нести восемнадцать лет.
Он мог бы добавить: Человечка, в которого я тут же влюбился. Но не добавил, правильно предположив, что Дьюк и так все понял.
– Не говоря уже об ответственности перед женой.
– Совершенно верно, – согласился Пирсон.
– А так же перед братьями, их женами, сборщиками налогов, кредиторами и адвокатами.
Пирсон рассмеялся и кивнул.
– Да, ты все понимаешь правильно.
– Но в жизни не все так просто, да? Когда на часах только четыре утра, а ты не можешь спать, благие намерения забываются очень быстро.
Пирсон поморщился.
– Или когда ты должен идти с докладом к Гросбеку, Киферу и остальным директорам. Когда я первый раз это проделал, предварительно не выкурив сигарету… это было круто.
– То есть какое-то время ты совсем не курил?
Пирсон кивнул:
– Примерно шесть месяцев. Но в душе не переставал курить ни на день. Ты меня понимаешь?
– Естественно.
– А потом начал снова. Где-то в 1992-м, аккурат в то время, когда в прессе начали появляться статьи о том, что люди с имплантатами, вновь начавшие курить, часто сваливались с инфарктом. Помнишь эти статьи?
– Конечно. – Дьюк похлопал себя по лбу. – Вот здесь хранится весь список статей на тему курения, в алфавитном порядке. Курение и болезнь Альтцгеймера, курение и гипертония, курение и катаракта… ты понимаешь.
– Вот я и сделал выбор. – Пирсон виновато улыбнулся, как человек, который знает, что поступает неправильно, но тем не менее не собирается ничего менять. – Я мог прекратить курить и мог убрать имплантат. Вот я…
– И убрал имплантат, – хором закончили они фразу и расхохотались, вызвав недовольный взгляд посетителя, который сидел в секции для некурящих. Впрочем, секундой позже он вновь повернулся к экрану телевизора.
– В жизни всегда есть место выбору, не так ли? – все еще смеясь, спросил Дьюк и уже полез во внутренний карман. Но остановился, увидев, что Пирсон держит в руке пачку «Мальборо» с торчащей из нее сигаретой. Они вновь переглянулись, во взгляде Дьюка читалось удивление, Пирсона – понимание, громко рассмеялись, и большому любителю телевизионных новостей опять пришлось демонстрировать свое недовольство. Но перекурщики этого не заметили. Дьюк взял предложенную сигарету, закурил. На все ушло не больше десяти секунд, но мужчины уже стали закадычными друзьями.– Я дымил как паровоз, с пятнадцати лет и до свадьбы в девяносто первом, – рассказывал Дьюк. – Моей матери это не нравилось, но ее радовало, что я не куру и не продаю «травку», как половина парней на нашей улице, я говорю про Роксбери, ты понимаешь, так что она меня особо не допекала.
Уэнди и я после свадьбы провели неделю на Гавайях, а по возвращении она преподнесла мне подарок. – Дьюк глубоко затянулся, выпустил через ноздри две струйки синевато-серого дыма. – Нашла его в каталоге «Шейпер имидж», а может, в каком-то другом. У этой штуковины было какое-то замысловатое название, но я его не запомнил. Потому что я называл ее «Павловскими тисками». Однако я любил ее без памяти, до сих пор люблю, можешь мне поверить, поэтому пошел у нее на поводу. Кстати, получилось лучше, чем я ожидал. Ты знаешь эту игрушку?
– Конечно, – кивнул Пирсон. – Бипер. Заставляет тебя чуть дольше ждать новую сигарету. Лизбет, моя жена, когда ходила беременной, то и дело рассказывала мне о них.
Дьюк, улыбаясь, кивнул, а когда бармен оказался неподалеку, указал на стаканы и попросил повторить.
– В общем, у меня все складывалось, как и у тебя, разве что «Павловские тиски» заменили мне имплантат. Я прошел долгий путь, уже добрался до того места, где хор и оркестр славили свободу, но потом привычка взяла свое. Оказалось, что избавиться от нее сложнее, чем убить змею с двумя сердцами. – Бармен принес два полных стакана, на этот раз расплатился Дьюк, пригубил пиво. – Мне надо позвонить. Пяти минут мне хватит.
– Хорошо, – кивнул Пирсон, огляделся. Бармен уже успел ретироваться в секцию для некурящих (К 2005 году по требованию профсоюза здесь будут два бармена, подумал он. Один – для курящих, второй – для некурящих.) Пирсон продолжил, понизив голос: – Я думал, мы собирались поговорить о бэтменах.
Темно-карие глаза Дьюка несколько мгновений изучали его.
– Собирались, друг мой. Собирались.
И прежде чем Пирсон успел открыть рот, Дьюк растворился в сумрачных и практически бездымных глубинах «Галлахера», держа путь к телефонным будкам на другой стороне танцевальной площадки.Он отсутствовал почти десять минут, и Пирсон уже стал задумываться над тем, а не пора ли идти на поиски, когда его внимание привлек телевизор. Комментатор как раз говорил о фуроре, произведенном вице-президентом Соединенных Штатов. ВП, выступая на заседании Национальной ассоциации работников образования, заявил, что программа дотирования центров продленного дня должна быть пересмотрена и, по возможности, закрыта. На экране появилась видеозапись, снятая днем раньше в одном из вашингтонских залов, предназначенных для проведения подобных мероприятий. Сначала оператор дал панораму зала, потом, крупным планом, трибуну и выступающего ВП. Пирсон схватился за стойку, да так крепко, что побелели костяшки пальцев. Ему вспомнились слова Дьюка, произнесенные этим утром: У них много друзей во властных структурах. Черт, да они так и лезут во власть.
– Мы не имеем ничего против работающих женщин-матерей, – чудовище с бесформенной, увеличенной во много раз морды летучей мыши стояло на трибуне, украшенной гербом вице-президента и вещало полному залу, – мы ничего не имеем против бедных. Однако мы считаем…
Рука легла на плечо Пирсона, и тому пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать. Обернувшись, он увидел Дьюка. С молодым человеком произошли разительные перемены. Глаза его сверкали, на лбу блестели капельки пота. Почему-то Пирсон подумал, что выглядит Дьок как победитель конкурса подметальщиков.
– Больше так не делай, – попросил Пирсон, и Дьюк, уже залезавший на высокий стул, повернулся к нему. – У меня сердце чуть не выскочило из груди.
На лице Дьюка отразилось удивление, но он взглянул на экран и все понял.
– Господи, извини, Брендон. Я все время забываю, что у тебя только сегодня открылись глаза.
– А как насчет президента? – спросил Пирсон, едва не сорвавшись на фальцет. – На этого говнюка мне наплевать, но вот президент… Он тоже…
– Нет, – ответил Дьюк. Помявшись, добавил: – Пока еще нет.
Пирсон наклонился к нему, чувствуя, что у него снова немеют губы.
– Что значит, пока еще нет? Что происходит, Дьюк? Откуда они взялись? Что делают и чего хотят?
– Я могу поделиться с тобой только тем, что знаю. Но сначала хочу спросить, не сможешь ли ты пойти со мной этим вечером на одно собрание? Часов в шесть? Что скажешь?
– Собрание связано с этим?
– Разумеется.
Пирсон раздумывал недолго.
– Согласен. Но мне надо позвонить Лизбет.
На лице Дьюка отразилась тревога.
– Только ничего не говори…
– Естественно. Я ей скажу, что моя обожаемая начальница вновь пожелала просмотреть все материалы, прежде чем показывать их японцам. Она это проглотит. Знает, что Холдинг вибрирует в ожидании наших гостей из Страны восходящего солнца. Тебя это устроит?
– Да.
– Меня в принципе тоже, хотя обманывать жену нехорошо.
– Если жена не будет ничего знать о бэтменах, что в этом плохого? Я же приглашаю тебя не в массажный салон.
– Пожалуй, что нет. Выкладывай.
– Хорошо. Но начну я с курения…
Музыкальный автомат, до того молчавший, вдруг запел голосом Билли Рэя Сайруса. Пирсон уже хотел спросил Дьюка Ринеманна, а при чем тут курение, но в последний момент решил промолчать.– Ты бросаешь курить… потом начинаешь снова… но тебе хватает ума понять, что надо сдерживаться, а не то через месяц-другой все вернется на круги своя. Я прав?
– Да, но я не понимаю…
– Поймешь. – Ринеманн достал носовой платок, промакнул лоб. Когда Дьюк вернулся после телефонного разговора, Пирсону показалось, что он очень возбужден. Теперь он видел, что его собеседник еще и страшно напуган. – Выслушай меня, и все поймешь.
– Хорошо.
– Так или иначе, ты вырабатываешь некоторые договоренности со своей привычкой. Устанавливаешь, как его там называют, modus vivendi. Ты понимаешь, что не можешь бросить курить, но при этом тебя ясно, что это не конец света. Все-таки курильщики – не кокаинисты, которым надо все больше и больше порошка. Курение – вредная привычка, но между двумя или тремя пачками в день и полным отказом от курева есть более или менее безопасная зона.