Приземление было жестким, пол из каменных плит будто выскочил им навстречу. Геральт не успел даже оглядеться как следует. Почувствовал интенсивный смрад, запах грязи, перемешанной с мускусом. Огромные и сильные лапищи ухватили его под мышки и за шею, толстые пальцы без труда сомкнулись на бицепсах, твердые, как железо, ногти болезненно впились в нервные сплетения на плечах. Ведьмак потерял контроль над телом, выпустил меч из онемевшей руки.
Перед собой увидел горбуна с мерзкой и усеянной нарывами рожей, с черепом, покрытым редкими кучками жестких волос. Горбун, широко расставив паучиные ноги, целился в него из большого арбалета с двумя стальными дугами, расположенными одна над другой. Оба нацеленных в Геральта четырехгранных наконечника болтов были шириной в добрых два дюйма и острые, как бритвы.
Сорель Дегерлунд встал перед ним.
– Как ты уже, вероятно, понял, – сказал он, – ты попал не в Риссберг. Ты попал в мой приют и убежище. В место, где мы с моим наставником проводим эксперименты, о которых в Риссберге не знают. Я, как ты наверняка знаешь, Сорель Альберт Амадор Дегерлунд, магистр магии. И я же, чего ты еще не знаешь, тот, кто подарит тебе боль и смерть.
Исчезли, как сдутые ветром, напускной страх и наигранная паника, исчезла вся видимость. Все там, на поляне углежогов, было фальшивым. И сейчас перед висящим в парализующей хватке мосластых лап Геральтом стоял уже совершенно иной Сорель Дегерлунд. Сорель Дегерлунд триумфатор, преисполненный гордостью и самодовольством. Сорель Дегерлунд, скалящий зубы в злобной улыбке. Улыбке, вызывающей мысли о сколопендрах, что пробираются в щели под дверью. О раскопанных могилах. О белых червях, что копошатся в падали. О жирных конских мухах, что шевелят ножками в тарелке бульона.
Чародей подошел ближе. В руке он держал стальной шприц с длинной иглой.
– Я тебя как ребенка обдурил там, на поляне, – процедил он. – Ты оказался наивен, как тот ребенок. Ведьмак Геральт из Ривии! Хоть инстинкт его и не подвел, не стал убивать, ибо не был уверен. Потому что он добрый ведьмак и добрый человек. А сказать тебе, добрый ведьмак, кто такие добрые люди? Это те, которым судьба поскупилась дать возможность стать злыми и воспользоваться всеми преимуществами этого. Или же те, у кого такой шанс был, но они оказались слишком глупыми, чтобы его использовать. Неважно, к каким из них ты относишься. Ты дал себя обмануть, попал в ловушку, и я гарантирую, что живым из нее не выйдешь.
Он поднял шприц. Геральт почувствовал укол, и сразу же за ним жгучую боль. Боль пронизывала, от нее мутилось в глазах, сводило все тело. Боль была такой ужасной, что он с трудом удержался от крика. Сердце его забилось как бешеное, а при обычном пульсе ведьмака вчетверо медленнее, чем у простого человека, это было исключительно неприятное ощущение. В глазах его потемнело, мир вокруг закружился, размазался и расплылся.
Его куда-то тащили, свет магических шаров плясал по грубым стенам и потолкам. Одна из стен по пути, вся покрытая потеками крови, была увешана оружием; он видел широкие изогнутые мечи-скимитары, огромные серпы, алебарды, топоры, моргенштерны. На всех были следы крови. Вот что использовалось в Тисах, Каблуках и Роговизне, сообразил он. Вот чем убивали углежогов в Сосновке.
Тело ведьмака уже полностью онемело, он перестал что бы то ни было ощущать, не чувствовал даже сминающей хватки держащих его лап.
– Бууээх-хррр-ээээх-буээээх! Буээх-хээх!
Он не сразу понял, что слышит радостный гогот. Тех, кто его тащил, ситуация явно забавляла.
Идущий впереди горбун с арбалетом посвистывал.
Геральт был на грани потери сознания.
Его грубо усадили в кресло с высокой спинкой. Наконец он смог увидеть тех, кто его сюда притащил, чуть не раздавив ребра лапищами.
Он помнил огромного огрокраснолюда Микиту, охранника Пирала Пратта. Эти двое его напоминали настолько, что могли сойти даже за близкую родню. Были одного с Микитой роста, точно так же воняли, так же не имели шей, и так же у них, словно у кабанов, торчали зубы из-под нижней губы. Однако Микита был лысым и бородатым, а эти двое бород не носили, обезьяньи морды их покрывала черная шерсть, а верхушки их яйцевидных голов украшало нечто, напоминающее спутанную паклю. Глазки у них были маленькие и красноватые, уши же огромные, заостренные и страшно волосатые.
Их одежда носила следы крови. А дыхание воняло так, будто они уже много дней питались исключительно чесноком, говном и дохлой рыбой.
– Буэээх! Буээх-хэх-хээх!
– Буэ, Банг, хватит смеха, работать, оба. Паштор, выйди. Но будь поблизости.
Оба гиганта вышли, шлепая огромными ступнями. Названный Паштором горбун поспешил за ними.
В поле зрения ведьмака появился Сорель Дегерлунд. Переодетый, умытый, причесанный и женственный. Придвинул кресло, сел напротив, оставив за спиной стол, заваленный книгами и гримуарами. Смотрел на ведьмака, недобро улыбаясь. При этом маг поигрывал медальоном на золотой цепочке, которую наматывал себе на палец.
– Я тебя угостил, – сказал он бесстрастно, – экстрактом из яда белых скорпионов. Неприятно, да? Ни рукой двинуть, ни ногой, ни даже пальцем? Ни моргнуть, ни слюны проглотить? Это еще цветочки. Скоро начнутся бесконтрольные движения глаз и проблемы со зрением. Потом почувствуешь судороги мышц, судороги весьма сильные, наверняка порвутся межреберные связки. Не сможешь противостоять скрипению зубами, несколько зубов точно потеряешь. Потом слюнотечение и под конец трудности с дыханием. Если я не дам тебе противоядия, задохнешься. Но не переживай, я дам. Пока что ты выживешь. Хоть я и думаю, что скоро будешь жалеть, что выжил. Я тебе объясню, в чем дело. Время у нас есть. Но сперва хотелось бы еще посмотреть, как ты синеешь.
– Я наблюдал за тобой, – продолжил Сорель, – тогда, на аудиенции в последний день июня. Ты демонстративно хамил нам. Нам, людям в сто раз лучше тебя, людям, которым ты в подметки не годишься. А тебя развлекала и возбуждала эта игра с огнем, я видел. И уже тогда я решил доказать тебе, что игра с огнем заканчивается ожогами, и столь же болезненными последствиями заканчивается вторжение в дела магов и магии. Вскоре ты в этом убедишься.
Геральт хотел пошевелиться, но не мог. Конечности и все тело у него были онемевшими, он не чувствовал их. В пальцах рук и ног ощущал неприятный зуд, лицо было полностью застывшим, губы словно зашнурованными. Он все хуже видел, глаза заполняла и заклеивала какая-то мутная слизь.
Дегерлунд заложил ногу на ногу, закачал медальоном. На нем был какой-то знак, голубая эмаль. Геральт не мог определить какой. Видел все хуже. Чародей не лгал, проблемы со зрением нарастали.
– Дело, видишь ли, в том, – лениво продолжал Дегерлунд, – что я планирую занять высокое место в чародейской иерархии. В этих планах и намерениях я опираюсь на личность Ортолана, известного тебе по визиту в Риссберг и достопамятной аудиенции.
Геральту казалось, что его язык распухает и заполняет весь рот полностью. Опасался, что это ему не кажется. Яд белого скорпиона был смертельным. Он сам до сих пор никогда не подвергался его воздействию, не знал, какое влияние яд может оказать на организм ведьмака. Геральт встревожился всерьез, что было сил борясь с убивающим его токсином. Ситуация выглядела не лучшим образом. Помощи, похоже, ожидать было неоткуда.
– Несколько лет назад, – Сорель Дегерлунд все еще наслаждался звуком своего голоса, – я стал ассистентом Ортолана, на эту должность меня направил Капитул, а утвердил исследовательский коллектив Риссберга. Я, как и мои предшественники, должен был шпионить за Ортоланом и торпедировать наиболее опасные его идеи. Назначением я был обязан не только магическому таланту, но еще и красоте, и личному обаянию. Ибо Капитул назначает старику таких ассистентов, каких он любит.
– Ты можешь этого не знать, но во времена молодости Ортолана буйным цветом цвела мизогиния и мода на мужскую дружбу, которая довольно часто превращалась в нечто большее, а порой и в значительно большее. Что ж, юный ученик или адепт, случалось, не имел выбора, должен был повиноваться старшим еще и в этом аспекте. Некоторым это не слишком нравилось, но терпели, как неизбежную плату за обучение. А некоторым это понравилось. И к этим последним принадлежал, как ты, наверное, уже догадался, Ортолан. Мальчик, которому тогда очень подходило его птичье прозвище[18], после опыта со своим наставником на всю долгую жизнь остался, как говорят поэты, энтузиастом и приверженцем благородной мужской дружбы и благородной мужской любви. Прозой, как ты знаешь, это дело называется короче и точнее.
О щиколотку чародея потерся, громко мурлыча, большой черный кот с пушистым, как щетка, хвостом. Дегерлунд наклонился, погладил его, помахал перед ним медальоном. Кот лениво ткнул по медальону лапой. Затем отвернулся в знак того, что это развлечение ему не интересно, и начал вылизывать мех на груди.
– Как ты, без сомнения, заметил, – продолжил чародей, – я отличаюсь нерядовой красотой; женщины, бывает, зовут меня эфебом, красавчиком. Женщин я, что и говорить, люблю, но и против педерастии в принципе никогда ничего не имел и не имею. С одним только условием: если уж идти на это, то оно должно помогать мне делать карьеру.
– Моя мужская связь с Ортоланом особого самопожертвования не потребовала; старичок давно уже перешагнул как границу возраста, в котором можется, так и того, в котором хочется. Но я постарался, чтобы считалось иначе. Чтобы полагали, что он окончательно потерял из-за меня голову. Что нет такого, в чем он отказал бы своему красавцу-любовнику. Что я знаю его шифры, что имею доступ к его тайным книгам и секретным записям. Что осыпает он меня артефактами и талисманами, которых раньше никому даже не показывал. И что учит меня запрещенным заклинаниям. В том числе – и гоэции. И если еще недавно верхушка Риссберга не относилась ко мне серьезно, то сейчас внезапно меня начали уважать, я вырос в их глазах. Они поверили, что я делаю то, о чем сами они лишь мечтают. И что имею в этом успехи.