– Ты, Ожог, за мной. Поехали гостей встречать.
Гостей было двое. У одного на голове была соломенная шляпа, а суровая челюсть и выдающийся подбородок, как и вся физиономия, были черными от небритой несколько дней щетины. Другой был мощного сложения, настоящий богатырь.
– Фиш.
– Господин сержант.
Шевлов вспыхнул. Жавиль Фиш – не без умысла – припомнил ему старое знакомство, времена службы в регулярной армии. Шевлов не любил, когда ему напоминали о тех временах. Не хотел помнить ни о Фише, ни о службе, ни о говенном унтер-офицерском жалованье.
– Вольный отряд, – Фиш кивнул в сторону деревни, откуда доносился крик и плач, – за работой, как я погляжу? Карательная экспедиция, никак? Жечь будешь?
– Это мое дело, что я буду.
«Не буду», – подумал он. – Подумал с досадой, потому что любил жечь деревни, да и отряд это любил. Но не велели. Границу велели поправить, с крестьян дань взять. Упрямых прогнать, но хозяйства не трогать. Новым поселенцам пригодится, которых сюда пришлют. С севера, где людно даже на пустырях.
– Чудачку я поймал, и она у меня, – сообщил он. – Согласно заказу. Связанную. Непросто было, если б знал заранее, запросил бы больше. Но мы договорились на пятьсот, так что пятьсот с тебя.
Фиш кивнул, богатырь подъехал и вручил Шевлову два кошелька. На предплечье у него была вытатуирована змея, обвившаяся буквой S вокруг клинка кинжала. Шевлов знал эту татуировку.
Подъехал всадник из его отряда, с пленной. У чудачки на голове был мешок, доходящий до колен, обмотанный веревкой так, что связывал ее руки. Из-под мешка торчали голые ноги, худые, как ветки.
– Что это? – указал Фиш. – Господин сержант, дорогой мой? Пятьсот новиградских крон малость дороговато за кота в мешке.
– Мешок в подарок, – холодно ответил Шевлов. – Как и добрый совет. Не развязывай и внутрь не заглядывай.
– А то что?
– Рискуешь. Искусает. А может и проклятие навести.
Богатырь втянул пленную на луку седла. Спокойная до сей поры чудачка забарахталась, завертелась, заскулила из-под мешка. Но ни к чему это не привело; мешок надежно удерживал ее.
– Откуда мне знать, – спросил Фиш, – что это именно то, за что я плачу? А не какая-то случайная девица? Хотя бы вон из той деревни?
– Во лжи меня обвиняешь?
– Никоим, никоим образом. – Фиш пошел на попятную, и помог ему в этом вид Ожога, что гладил рукоятку топора, висевшего у седла. – Верю тебе, Шевлов. Знаю, твое слово не дым. Мы все же знакомы, разве нет? В старые добрые времена…
– Пора мне, Фиш. Дела зовут.
– Бывай, сержант.
– Любопытно, – откликнулся Ожог, глядя на отъезжающих. – Любопытно, на что им она. Чудачка эта. Ты не спросил.
– Не спросил, – холодно признал Шевлов. – Потому что о таких вещах не спрашивают.
Он слегка пожалел чудачку. Хотя ее судьба и мало его занимала. Но он догадывался, что судьба эта будет печальной.
В мире, где за каждым охотится смерть, приятель, нет времени на сожаления или сомнения. Время есть лишь на то, чтобы принимать решения. Не имеет значения, каким именно является решение. В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
Глава двенадцатая
На перекрестке стоял дорожный указатель, столб с прибитыми к нему досками, указывающими четыре стороны света.
Рассвет застал его там, куда он упал, выброшенный порталом, на мокрой от росы траве, в зарослях близ болота или озерка, роящегося от птиц, кряканье и курлыканье которых и вырвало его из тяжелого, мучительного сна. Ночью он выпил ведьмачий эликсир, предусмотрительно всегда носимый с собой, в серебряной трубочке, во вшитом в пояс тайничке. Эликсир под названием Иволга считался панацеей, особенно эффективной против любого рода отравлений, инфекций и последствий действия всяческих ядов и токсинов. Геральт спасался Иволгой больше раз, чем мог вспомнить, но никогда употребление эликсира не вызывало таких результатов, как сейчас. Целый час после приема эликсира он боролся со спазмами и небывало сильным рвотным рефлексом, зная, что рвоты допустить нельзя. В результате, хоть он и выиграл эту схватку, но измучился и провалился в глубокий сон. Который, впрочем, мог быть вызван совокупным действием яда скорпионов, эликсира и телепортации.
Что касается телепортации, то он не вполне представлял, что же произошло, как и почему созданный Дегерлундом портал выбросил его именно сюда, на эту болотистую пустошь. Едва ли это было целью чародея, более вероятен был какой-то сбой телепорта, именно то, чего он опасался уже неделю. То, о чем он много раз слышал и чему несколько раз лично был свидетелем – как портал вместо того, чтобы переслать пассажира туда, куда должен, выбрасывал его абсолютно в другое место, совершенно случайное.
Когда он пришел в себя, в правой руке его оказался меч, а в левой был зажат обрывок ткани, утром опознанный как манжет рубашки. Ткань была обрезана гладко, как ножом. Однако не носила следов крови, следовательно, телепорт обрезал не руку, а только рубашку чародея. Геральт пожалел, что это была лишь рубашка.
Самую худшую аварию портала, такую, что навсегда заставила его невзлюбить телепортацию, Геральту довелось увидеть в самом начале своей ведьмачьей карьеры. Среди нуворишей, богатеев и золотой молодежи в те времена бытовала мода пересылать себя с места на место, а некоторые чародеи за сказочные суммы делали возможным такое развлечение. И в один прекрасный день – а ведьмак как раз присутствовал при этом – пересылаемый любитель телепортации появился в портале идеально разрезанным вдоль вертикальной плоскости. Выглядел словно открытый футляр для контрабаса. Потом все из него выпало и вылилось. Увлечение телепортами после этого случая заметно пошло на спад.
«В сравнении с чем-то подобным, – подумал Геральт, – приземлиться в болото – это просто роскошь».
Он еще полностью не пришел в себя, ощущал головокружение, его мутило. Однако отдыхать времени не было. Он знал, что порталы оставляют следы, а у чародеев были способы, чтобы их отследить. Впрочем, если это был, как он подозревал, дефект портала, то отследить его было практически невозможно. Но все равно слишком долго оставаться в месте высадки было неразумно.
Он двинулся бодрым маршем, чтобы согреться и встряхнуться. «Началось все с мечей, – подумал он, – шлепая по лужам. Как это назвал Лютик? Череда неудачных совпадений и злополучных инцидентов? Сперва я потерял мечи. Три недели всего прошло, а я уже потерял и коня. Оставленную в Сосновке Плотву, если ее кто-то не найдет и не присвоит себе, наверняка съедят волки. Мечи, конь. Что дальше? Страшно и подумать».
Через час ходьбы по заболоченной местности он выбрался на почву посуше, а еще через час вышел на утоптанный тракт. А через полчаса хода по тракту добрался до перекрестка.
На перекрестке стоял дорожный указатель, столб с прибитыми к нему досками, указывающими четыре стороны света. Все были засраны пролетающими птицами и густо усеяны дырами от болтов. Можно было подумать, что каждый проезжающий считал своим долгом выстрелить в указатель из арбалета. В итоге, чтобы прочитать надписи, требовалось подойти совсем близко.
Ведьмак подошел. И расшифровал направления. Доска, указывающая на восток – ориентируясь на положение солнца – несла надпись «Чиппира», противоположная вела в Тегмонд. Третья доска указывала дорогу на Финдетанн, четвертая же неведомо куда, ибо надпись кто-то замазал смолой. И все же Геральт уже примерно представлял себе, где находится.
Телепорт выбросил его в междуречье, которое образовывали два рукава реки Понтар. Южный рукав, принимая во внимание его размеры, носил у картографов даже собственное название – фигурировал на многих картах как Эмбла. Страна же, лежащая между рукавами – а скорее странишка – называлась Эмблонией. То есть называлась когда-то, достаточно уже давно. И достаточно давно так называться перестала. Королевство Эмблония перестало существовать где-то с полвека назад. И к этому были причины.
В большинстве королевств, княжеств и других форм организации власти и общества на землях, известных Геральту, дела – в принципе можно было так считать – складывались и шли достаточно неплохо. Система, правда, иногда хромала, но функционировала. В подавляющей части общественных укладов правящий класс действительно правил, вместо того чтобы исключительно красть и предаваться азарту попеременно с развратом. Общественная элита лишь в небольшом проценте состояла из личностей, полагающих гигиену – именем проститутки, а гонорею – птичкой семейства жаворонковых. Народ, как рабочий, так и сельский, лишь в малой части состоял из кретинов, живущих исключительно сегодняшним днем и сегодняшней водкой, неспособных своим зачаточным разумом постичь нечто столь непостижимое, как завтрашний день и завтрашняя водка. Священники в большинстве своем не выманивали у людей деньги и не растлевали малолетних, а проводили время в храмах, без остатка посвящая себя попыткам решить неразрешимую загадку веры. Психопаты, чудаки, ненормальные и идиоты не лезли в политику и на важные должности в правительстве и администрации, а занимались деструкцией собственной семейной жизни. Деревенские дурачки сидели по деревням за амбарами и не пытались строить из себя народных трибунов. Так было в большинстве государств.
Но королевство Эмблония к большинству не принадлежало. Было меньшинством по каждому из вышеперечисленных аспектов. И еще по многим иным.
Поэтому пришло в упадок. И, наконец, исчезло. Постарались тут могучие соседи, Темерия и Редания. Эмблония, она же несостоявшееся государство, все же располагала определенным богатством. Как-никак, она лежала в аллювиальной долине реки Понтар, которая веками приносила сюда поднятый разливами ил. А из него возникли поймы – необычайно плодородные и ценные для сельского хозяйства почвы. Под управлением властителей Эмблонии поймы быстро начали превращаться в заросшие сорняками пустоши, на которых мало что удавалось посадить и еще меньше собрать. Темерия и Редания меж тем фиксировали значительный прирост населения, и сельхозпродукция начинала приобретать для них жизненно важное